Елена Юрская - Чисто семейное убийство

• Название: Чисто семейное убийство
• Автор: Елена Юрская
• Издательство: ЗАО Изд-во Центрполиграф
• Жанр: Детектив
• Год: 2001
• ISBN: 5-227-01553-8

Измены, интриги, склоки стали повседневностью многочисленного семейства. А кто-то уже замыслил убийство своих ближайших родственников. И все из-за того, что глава семейства пока не может решить, кому завещает свою шикарную квартиру на Патриарших прудах. Спасти положение может только Надежда Крылова. Ведь она, как-никак, жена следователя…

* * *

Нелегко Надежде Крыловой найти убийцу, когда подозреваются чуть ли не все члены многочисленного семейства ее мужа, когда напрочь испортились отношения между ближайшими родственниками. Разве можно было предположить, к чему приведет решение главы семейства завешать одному из них свою квартиру на Патриарших? Кажется, никто, кроме Надежды, не хочет выяснить истину. А убийства продолжаются…

---

Когда мой муж, перспективный до поры до времени политик Боря Отопчук пытался разобраться в предвыборных программах своих оппонентов, он составлял синхронистическую таблицу, в которую вписывал лозунги и требования. По горизонтали он вносил простые слова типа «земля», «война», «зарплата», «Америка», «СНГ», «культура», а по вертикали в алфавитном порядке расставлял партии. В этой схеме были одни «линкольны» и ледоколы. Маленькие лодочки попадались редко, потому что все сорок семь партий, претендующие на сорок восемь мест в областном совете, на вопросы о земле, демократии и культуре отвечали одинаково правильно. В Бориной таблице было сорок семь «собственностей частных», «культур национальных, государственных», «парламентаризма правового юридически оформленного».

— А если они все такие одинаковые, почему бы им не объединиться? — спросила моя наивная дочь.

Действительно! Тошкинские родственники были такими одинаковыми, что их трудно было различить по особым привычкам. Но значит ли это, что они — банда? И если да, то против кого воюют? Я прикинула, что по горизонтали имеет смысл расположить не так уж много позиций: «квартира от бабушки Аглаиды Карповны» (ибо бытие определяет сознание для всех тех, кто изучал три источника и три составные части марксизма), «Федор как объект любовного томления» (сама я в это не верю, но другие помнят, а стало быть, все возможно), «Федор как объект черной зависти, мести и человеческой неблагодарности» (этот пункт оформлен по принципу: «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло») и, наконец, «Федор — бессовестный должник». По вертикали можно смело вписывать всех родственников, знакомых и прочих пострадавших на ниве взаимозаймов.

Чтобы не стать объектом слежки и изъятия секретных материалов, я расположила свою таблицу исключительно в голове, потому что бумага многое стерпит, но ее и везде пришить можно. А надо ли мне это?

Под первым номером я записала самого Федора Кривенцова, да простит меня бабушка. Поскольку я его не знаю, то он — самая лучшая фигура для следствия и сидения в тюрьме. А кому охота иметь знакомых, обремененных сроком в исправительно-трудовых учреждениях? Как ни странно, но Ф. абсолютно соответствовал кандидатуре преступника. Он был заинтересован в квартире, любил себя и самому себе завидовал и многим был должен. По совокупности все это может толкнуть человека на преступление… Впрочем, второй номер, мой шеф Владимир Игнатьевич, он же Вова Супчик, он же Лойола, тоже очень подходил. Квартира, томление по Кате, месть разлучнику и деньги. Деньги, одолженные по страшному недосмотру. Я проверила по своей таблице всех: Гену, Катю, Дину, Тошкина, себя, бабушку и даже Мишу с Ирой. Мы подходили! Кто по двум, кто по трем, а кто и по всем четырем показателям.

К слову, я лично, к счастью, проходила только по одному. Меня можно обвинить только в московских иллюзиях. Но при ближайшем рассмотрении — в томлении тоже. Честно говоря, я уже была похожа на винегретик, что засиделся в желудке и был обильно полит водкой за здоровье дорогого Федора Кривенцова. Последнее время Федор приходил ко мне в снах, и я очень хотела выбраться наружу и посмотреть, за кого это все там пьют…

Но я, кажется, никого не убивала…

— Что это вы там шепчете? — подозрительно спросил Мишин и выразительно посмотрел на часы. Моя пара уже пятнадцать минут как шла в никуда.

— Гимн демократической молодежи, — ответила я.

— Ах, оставьте, Надя. С волками жить — по-волчьи выть. Зароем в сердцах коммунизм и будем сражаться с демократией ее же методами.

— Забастовка? — обрадовалась я. — Голодовка?

Это даже пошло бы мне на пользу. Потому что отказываться от пищи ради никому не нужной фигуры это одно, а ради общего блага совсем другое. Нет, ну надо же, как этот Миша меня подставил! У меня и раньше была прививка против любви, теперь на всякие внесупружеские отношения образовался просто стойкий иммунитет. Не пройдет и трех лет, как я в лучших папиных традициях стану запрещать Анне встречаться с женатыми мужчинами и вступать в половую связь вне брака. Над чем посмеешься, тому и послужишь.

Миша… И снова бодро ускользающая мысль. Это начало склероза или избыток тормозной жидкости в организме? Я напряглась из последних сил и крепко зажмурила глаза. Ну? Опять нет. Я что-то знаю, но не помню! Может, мне начать вести дневник?

— Не надо так расстраиваться, — сказал Мишин. — Не надо голодовок. Мы не можем рисковать здоровьем нации. А оно напрямую зависит от здоровья самой красивой женщины в городе.

Я улыбнулась. Мишин умел спровадить меня на пару так, чтобы я чувствовала себя либо комдивом заблудившейся армии, либо Жанной д’Арк, ангажированной для показа моделей в стиле «милитари». За полтора часа, воодушевленная мишинским комплиментом, я ввела заочников в культурологию, озадачила сообщениями об анимизме, перигорде и меандре, чем несказанно повысила долларовый рейтинг дифференцированного зачета. Студенты сломались где-то между ориньяком и мадленом, и по их лицам было видно, что при изучении языковых семейств они мысленно попрощались с бесплатной формой контроля знаний. Как жаль, что я лишь батрачила на этой земле! Точнее, в этой аудитории. Впрочем, теперь, при «слиянии двух лун», моим коллегам придется зарабатывать больше. Объективные обстоятельства: Мишин судорожно собирал деньги на столы, а заведующий кафедрой социально-гуманитарных дисциплин строил себе дачу. Стало быть, наш сессионный взнос теперь будет гораздо выше. И уложимся ли мы в смету с учетом инфляции и тихого блуждания рубля?

На всякий случай я добила заочников терминами «лингва франка» и «внеязыковая суггестия» и задала выучить к зачету все ветви индоевропейской семьи языков. А на кафедре меня ожидало наглядное пособие давешнего комплимента. Господин Тошкин собственной персоной.

— Надь, ты извини, я совсем замучился с этим делом. Я не хотел… Давай помиримся.

Мой муж — странный человек, он всегда просит у меня прощения в те моменты, когда я на него не обижаюсь, и, наоборот, абсолютно не подозревает о моих оскорбленных чувствах в те часы, когда извиняться просто необходимо. В этом вопросе мы еще ни разу не совпали с ним по фазе.

— Но ты тоже хороша. — Он протянул ко мне руки. — Сбиваешь с рабочего ритма.

— Надеюсь, не весь квартал, — буркнула я, когда он наконец соизволил прижать меня к груди.

Моя щека удобно устроилась на мягкой шерсти его свитера, и я прерывисто вздохнула. В некоторых местах мой Тошкин был чудо как хорош. Я прислушалась к сердечному ритму своего супруга и, обнаружив серьезные явления тахикардии, поняла, что ему есть что от меня скрывать. Сердечко стукало как у хорошо загнанного зайца.

— Во рту не сушит? — спросила я нежно.

— Сушит, — признался Тошкин и обнял меня покрепче.

— В ушах не звенит?

— Звенит? Да, точно, звенит, — томно улыбнулся он.

Ну все — поймали! Все признаки гнилого вранья налицо. Даже в глаза смотреть не надо. И что дальше будет? Признание с клятвенным заверением, что он никогда никого не любил так, как меня? Эх, Тошкин, Тошкин, молчал бы уж лучше…

— Надь, а у тебя не звенит? — прошептал мой муж, неверно расценивая мои вопросы. Он заигрывал, а я пытала. — А давай поцелуемся, — предложил он.

— Давай, — согласилась я.

С тех пор, как в нашем доме поселились гости, мы не так уж часто оставались наедине. Мы не хотели огорчать по пустякам Яшу, нервировать Аню и пугать бабушку. Тошкинская болезнь напрочь лишила наши тела всякой возможности соприкосновения. Вполне возможно, что сегодняшние брючки Димы были связаны с элементарным застоем в малом тазу. Бедный мальчик.

— Гм-гм, — деликатно прокашлялся Мишин. — Я тут буквально за фуражкой. И вы бы не торчали тут в пыли. Погоды сейчас замечательные.

Он вышел, а я прямо застеснялась. Раскраснелась, вспотела и даже задрожала в коленях. В следующий раз, когда я буду отправляться налево, нужно будет обязательно пройти тренировочный турнир с мужем. Не хватало еще на четвертом десятке в чужой постельке строить из себя Орлеанскую девственницу.

Тошкин был таким нежным, что я даже испугалась. Если совращение меня на рабочем месте войдет у него в привычку, я могу прослыть извращенкой и на этой почве поссориться с родителями. Чтобы не закреплять в сознании подопытного мужа условные рефлексы, я предложила ему пойти погулять.

— Да, — покорно сказал он и трепетно взял меня за руку.

Весна и впрямь была чудесной. Призывной. Томной. Как в такие моменты можно было думать об огородах, я не понимала. Гораздо пикантнее было глядеть на почки, гулять с мужем и решать, на кой черт кто-то стрелял из бабушкиного «вальтера». Вообще, муж — это приобретение дельное, если распоряжаться им с умом. С ним можно разговаривать, спать, пить чай, выходить в свет. Главное — не мешать друг другу. Одной моей приятельнице муж не мешал до такой степени, что всегда оказывался единственным человеком, которому она могла пожаловаться на черствость и жадность своих любовников. Мы с Тошкиным еще не дошли до такого уровня родственности, но меня просто подмывало настучать ему про подлости Миши…