Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

• Название: Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)
• Автор: Льюис Кэрролл
• Жанр: Юмористические стихи

В сборник, составленный переводчиком, включены стихотворения и рассказы всемирно известного автора, а также примеры его арифметических штудий.  

---

Заглянув в словарь, находим, что ватерпас — это прибор под названием «уровень». Однако операции с этим прибором Шалтаем-Болтаем вовсе не предусмотрены; переводчица, скорее всего, так и не разгадала загадки. Далее — окончание; передано оно вроде бы и верно, но отчего-то маловразумительно…

Переводчик Щербаков заставляет рассказчика адресовать письмо не «рыбкам», как бы они ни звались, но лишь одной-единственной рыбке — ершу, да ещё ершу из пруда! Стихотворение теряет свой первоначальный, совершенно прозрачный, сюжет (понял ли его и Щербаков?), а потому рассматривать далее перевод Щербакова вряд ли имеет смысл.

А вот перевод Леонида Яхнина, несмотря даже на то, что он также далёк в этой части от подлинника, рассмотреть всё же стоит: начинает Яхнин в совершенно оригинальном духе, отчего начинает казаться, будто дальше последует не менее, чем у Кэрролла, весёлая последовательность неожиданных событий. Итак:

Писал [я] осеннею порой —
Я переписку вел с плотвой.

Пишу я: «Рыбки! Ни гугу!
Ведь я сижу на берегу!»

А рыбки пишут: «Дорогой!
Да мы на берег ни ногой!»

Пишу я: «Мелкая плотва!
Да за подобные слова…»

А рыбки пишут: «Грубиян!
Попробуй сунься в океан!»

Со злости я в другом письме
Не написал ни бе ни ме.

А рыбам будто дела нет —
Они ни слова мне в ответ.

Как видим, последовательность обмена письменными репликами (даже если это «пустые» реплики, не содержащие ни «бе», ни «ме») у Яхнина совершенно естественна для своеобразной логики выстраиваемой им игровой переписки. И неважно, что у Кэрролла тут — иная логика; стихотворение Яхнина до сих пор совершенно оригинально; читатель вправе предположить уже, что перед ним не перевод, но сочинение «по мотивам» — т. е. сочинение аналогичной структуры и ритма, но с иным, хоть и близким, сюжетом.

Но далее Яхнин неожиданно возвращается к подлиннику.

Тогда я написал: «Ну что ж...»
Пошел и взял консервный нож.

Только при чём здесь консервный нож? Шалтаю-Болтаю он действительно нужен в английском оригинале, так ведь его рыбки не в океане живут…

Потом из кухни приволок
Помятый медный котелок.

Скорбя в предчувствии беды,
Налил я в котелок воды.

Тут появился сам собой
Какой-то странный НИКАКОЙ.

И я сказал: «Кипит вода.
Скорей зовите рыб сюда!»

Вернулся быстро он назад,
Развел руками: «Рыбы спят.

Я не решился их будить.
Придется, право, погодить».

Я топнул правою ногой:
«Какой ты, право, НИКАКОЙ!»

Ответная реплика Незнакомца передана, опять-таки, очень вольно; соответствующее двустишие можно вообще счесть лишним — выкиньте его, и стихотворение Яхнина не пострадает:

Но он обиделся, чудак,
И проворчал: «Ах, вот вы как!»

Последние три двустишия Яхнин превращает и вовсе в нечто несуразное.

Решил я сам пойти на дно,
Взяв нож консервный заодно.

Я весь до ниточки промок,
А дверь закрыта на замок.

Стучал я долго в дверь: ТУК-ТУК!
Стучал в окно: БАМ-БАМ! И вдруг...

Неужели и в понимании Яхнина рыбки живут где-то на дне водоёма, куда за ними и рассказчику приходится опять лезть с ватерпасом? Но это не так! А последнее двустишие вовсе переводчиком не понято. Но предложим же читателям и наш вариант, отражающий, надеемся, замысел Кэрролла во всей доступной нам полноте.

Послал я рыбкам как-то раз
Записку: «Это — мой приказ».

Ах, эти рыбки в глубине!
Они ответ прислали мне.

В ответе было, на беду:
«Не можем выполнить, ввиду».

Писал я снова: «Не пенять,
Коль не хотите исполнять!»

И снова рыбки, повздыхав,
Писали: «Ваш нелёгок нрав!»

И раз, и два я повторил,
Но их не переговорил.

Я взялся чайник выбирать
Делам задуманным под стать.

И, выбрав новый и большой,
Наполнил я его водой.

Но Некто весть принёс о том,
Что рыбки улеглись рядком.

Ему сказал я: «Как же быть?
Коль спят, изволь их разбудить!»

Ему я в ухо, в полный дух
Кричал, как будто был он глух.

Сказал он гордо, напрямик:
«Тут не поможет шум и крик».

Сказал он холодно вполне:
«Не добудиться их, за не…»

Тогда я штопор с полки взял
И сам будить их побежал.

Спешу к их двери запертой,
Тяну, толкаю, бью ногой,

Пытаюсь высадить плечом,
А дело видите ли, в чём…

Дело в том, что это рыбки из консервной банки, которую требуется вскрывать открывалкой. До нас одна только Т. Щепкина-Куперник передала эту ситуацию совершенно недвусмысленно:

Я рыбкам разослал приказ:
«Вот что угодно мне от вас!»

Они из глубины морской
Ответ прислали мне такой:

«Никак нельзя на этот раз
Исполнить, сударь, ваш приказ».

Я им приказ послал опять:
«Извольте сразу исполнять!»

Они, осклабясь, мне в ответ:
«Вам так сердиться смысла нет».

Сказал я раз, сказал я два...
Напрасны были все слова,

Тогда на кухню я пошел
И разыскал большой котел.

В груди стучит... В глазах туман...
Воды я налил полный чан!

Но кто-то мне пришел сказать:
«Все рыбки улеглись в кровать».

Тут снова отдал я приказ:
«Так разбудить их сей же час!»

Ему я это повторил
И крикнул в ухо из всех сил.

Но он сказал мне, горд и сух:
«К чему кричать? Хорош мой слух».

И горд, и сух, сказал он мне:
«Я б разбудил их, если б не...»

Тут с полки штопор я схватил
И разбудить их сам решил.

Но дверь нашел я запертой.
Тянул, толкал, стучал... Постой!

Дверь отворить не мудрено.
Схватился я за ручку, но...

У перевода Щепкиной-Куперник имеется, однако, один изъян — в её двустишии «Никак нельзя на этот раз // Исполнить, сударь, ваш приказ» потеряна резкая обрывчатость мысли, оставляющая Алису в полном недоумении: «The little fishes’ answer was // “We cannot do it, Sir, because—” Такой комический приём встречается в данном стихотворении ещё один раз — в последней реплике Неизвестного: «Сказал он холодно вполне: // „Не добудиться их, за не…“» (или даже „зане“). А ведь после этого «because» (‘ввиду’) Алиса вынуждена перебить Шалтая-Болтая и пожаловаться, что она не вполне понимает, о чём идёт речь. Переводчики обязаны тут в любом случае выстроить что-то сходное.

Есть в этом стихотворении и ещё один интересный момент. Это двустишие «I sent a message to the fish: // I told them ‘This is what I wish’». В нашем переводе оно передано как «Послал я рыбкам как-то раз // Записку: «Это — мой приказ». Некоторые другие переводы схожи, однако мы считаем, что тут следует перевести максимально близко, даже усилить идею. Чтобы объяснить, в чём тут дело, воспользуемся комментарием Мартина Гарднера к другому стихотворению из «Алисы в Зазеркалье», почти соседствующему с нашим. Это знаменитое стихотворение «Пуговки для сюртуков» (иначе — «Сидящий на стене», «С горем пополам», «Древний старичок» и проч.), сочинение Белого Рыцаря. Знаменито это стихотворение не в последнюю очередь тем шоком, в который повергла умудрённых в респектабельной философии взрослых читателей мешанина его заглавий, а также той «помощью», которую предложил им Белый Рыцарь, чтобы в ней разобраться. Так, собственно заглавием является лишь «С горем пополам», в то время как «Пуговки для сюртуков» есть название уже не песни самой по себе, но только её заглавия; сама же песня называется «Древний старичок», и есть она «Сидящий на стене». Подробно прокомментировав это место (см. Академическое издание, с. 201—202), Мартин Гарднер упоминает в заключение мнение одного своего коллеги-кэрролловеда, Роджера Холмса: «Профессор Холмс, заведующий кафедрой философии в Маунт Холиоук Колледж, полагает, что Кэрролл посмеялся над нами, когда заставил своего Белого Рыцаря  заявить, что песня эта есть „Сидящий на стене“. Разумеется, это не может быть сама песня, но лишь ещё одно имя. „Чтобы быть последовательным, — заключает Холмс, — Белый рыцарь, сказав, что песня эта есть…, должен был бы запеть саму песню“».