Соломон Барт - Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений

• Название: Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений
• Автор: Соломон Барт
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Критика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9796-0126-7

Среди поэтов Серебряного века есть забытые почти намеренно. Таким поэтом был Соломон Веньяминович Копельман, в первой публикации (1915) выбравший псевдоним «С. Барт». Первый сборник Барта — единственный, изданный в России, — известен в одном экземпляре. Позже Барт обосновался в эмиграции, в стране, неблагоприятной для русской поэзии, — Польше. В Берлине и в Варшаве вышли еще четыре его книги. В 1941 году поэт погиб в Варшавском гетто. Более полувека должно было пройти, чтобы в Стэнфордском университете вышло первое собрание стихотворений Барта. Книга стала библиографической редкостью, а факты и материалы продолжали копиться. В предлагаемом читателю издании собрано всё, что дает право считать Соломона Барта одним из значительнейших русских поэтов Восточной Европы.

---

3. «Кого любить… Кого щадить…»

Кого любить… Кого щадить…
В своем окне стоит убийца
И света лунного крупицы
Сплетает в жалящую нить.

Порвать, порвать, а то задушит.
Изнанка лжи всё та же ложь:
В несуществующую душу
Безликим телом упадешь.

Пощады нет… Увы! Пощада —
Всегда и мудрость и порок.
И нет развязки той шараде,
Которой разрешить не смог

Никто… никто… Кого любить…
Кого щадить… Кого ни спросишь,
Тот сам ответ, иль нет вопроса:
Кого щадить? Кого любить?

4. «Глотая жуткую отраву…»

Глотая жуткую отраву,
Свивая рифмы скучный жгут,
Я расскажу о снах, о славе,
О позабытом в пять минут.

Я расскажу о синей птице,
О девушке в туманной мгле,
О черных птицах, о блудницах,
О наслажденьи на земле,

О тошнотворном, об избитом,
Чего не стыдно и не жаль…
О, воскреси мою молитву!
О, пощади мою печаль!

Пылят вселенские колеса,
Земля и я идем вослед
За гробом небывалых весен
И за Тобой, которой нет.

5. «Меня, меня — во всем параде…»

Меня, меня — во всем параде —
Из башни, где возжен завет,
Меня из таинства ограды
Под площадей глумливый свет.

Меня в ветра, на воздух колкий, —
Меня, мое, всего ль меня?
Вдруг с запыленной черной полки —
Меня, мудрейшего меня.

Но я бегу… И снова в башню
Над головами поднят мост:
Я возвращаюсь в мир бесстрашный —
На перезвон, на долгий рост.

И снова за оградой слово
В покое, где возжен завет,
Где взято всё из тьмы земного
Под тайный, слишком яркий свет.

6. «Чего, чего не скажешь словом!..»

Чего, чего не скажешь словом!
Но между словом и тобой
Всегда явление готово
Внести раздор и перебой.

Предстанет ли во мгле явленье,
Оно всегда, всегда темно.
И лишь в поэта вдохновеньи
Горит — на миг озарено.

И заколдовано и тесно
Тугое лоно красоты.
И мир вещей, наш мир телесный,
Молчит в провале пустоты.

Всё пусто, всё кругом безбожно,
Всё ложно, только вымя слов
Нас кормит ласкою тревожной
Непостигаемых основ.

7. «Душа… да это кот наплакал…»

Душа… да это кот наплакал
И лапкой струны потрепал,
И где-то бубенец прозвякал,
И кто-то жизнь свою отдал.

Зачем? Ах, как прелестны розы
И как умильно строг забор!
И кто сказал — в тоске склероза —
Что есть паденье и позор?

Но я не верю, нет, не верю
Кошачьей лапке и слезам.
Я по себе доверье мерю,
Я верю крысам и мышам.

Они со мной играют в прятки.
Им жуть мила. Им смерть страшна.
Душа… да вот ее зачатки:
Подполье, ночь и тишина.

8. «И зонт внутри солидной палки…»

И зонт внутри солидной палки,
И зажигалка-пистолет,
И на моторах катафалки
Всему блистательный ответ:

Моей беспомощности странной,
Моим аффектам и тоске,
И серой скуке первозданной,
И мертвой туше на лотке,

И женской нежности курносой…
Зачем курносой? Ах, затем,
Что даже дым от папиросы
Нужнее скорби и поэм,

Что где-то желобком полночным
Стекает грусть, стекает грусть,
Затем, что верю всем заочно
И ложь их знаю наизусть.

9. «Душа мечта, а тело — бредни…»

Душа мечта, а тело — бредни…
Но мясо есть. Но мясо есть
Привычны мы, придя с обедни,
Обеда соблюдая честь.

Мясная честь — до гильотины,
До женских бедер… Обождешь
Еще недельку в карантине
И примешь всё. И всё поймешь.

Мясная мудрость… Что за блюдо?
И что сереет за столом?
Не что, а кто — мясное чудо —
Анатом с вилкой и ножом.

И всё же ветер забиякой
Весь день, всю ночь горазд трубить,
Забыв про козни Пастернака,
Что есть душа, что надо жить.

10. «Не элевзинский мир подземный…»

Не элевзинский мир подземный,
Где в темноте так ярок свет,
Не грозный, ноуменально темный,
Непостигаемый завет,

А просто Бог. И просто тело.
Земля. Трава. Небесный свод.
О, вечный сердца оголтелый,
Паденью равный перелет.

Есть простота для тех, кто тайну
Пока отставил в уголок,
Вкушая каждый день пристойный
Пшеничный кованный паек.

И неизбывна власть канона:
Лишь поищи — и обретешь
Для мира внешнего законы
И для себя святую ложь.

11. «Любовию жива планета…»

Любовию жива планета,
Комете хвост длиннейший дан,
Тебе нежнейшей — триолеты,
А мне подлейшему — стакан.

Стакан вина во имя боен
Испью. Смешаю кровь с вином.
Я, всё равно, в себе раздвоен,
Я, всё равно, живу скотом.

Но мне испить и крови чистой
За хвост длиннейший, за любовь.
Кружит планета без корысти.
Мы с пользой проливаем кровь.

Быть может, в мире всё случайно:
И кровь, и солнце, и снега,
И правда лжи, и тайна тайны,
И ты, блудливая тоска.

1934

ВОРОШИТЕЛИ СОЛОМЫ ПЯТАЯ КНИГА СТИХОВ ВАРШАВА. MCMXXXIX

188. «Пространства. Медленная оттепель моя…»

Пространства. Медленная оттепель моя.
Над томом том — в снопах наметанные громы.
Со мной, во мне — о, ворошители соломы,
Воронья, ведовская, вещая семья.

Шуршат. И тощие ладони вознесли.
И точно — хлыст, и точно — свист, и ждут ответа
Отметы дней — на дыбе в ночь воздеты.
Какие отсветы в сферической пыли!

Какая дань… Непостижимым тем властям…
Кто верит, кто вопит, кто тайно внемлет
И тот, кто в рукава вбирает время
И всё бредет и бредит по ночам.

189. «Ее лицо… Встает высокий час…»

Ее лицо… Встает высокий час.
На водах города построят.
Ее лицо… Так ветр идет на нас
Грозой молитвенного строя.
Так падает созревший плод
В пустыню зрелого покоя.

Народ снует всех заговоров нить.
Ее лицо — как день церковный.
Ее лицо — как взвихренное слово,
И я встаю, пытаясь говорить…

Но как сказать? Медлительная вечность:
Мой день бессонной дыбою в висках,
Мой день — огромных дней предтеча —
Грядет в созвездиях, в ночах.

190. «Притворство. Ложь. О, в эту сеть…»

Притворство. Ложь. О, в эту сеть
Всем топотом слонов… Громадой —
В прохладный бег часов… Иль пожалеть?
И слышишь — так и быть! — игрушечное стадо,

И в скоморохи прешь, в вожди. В галдеж
Промеж тех бубенцов… О, фарисеи!..
И каждый каждому пригож,
И всей изнанкою потеют, —

К пустым истокам восходя.
И слова нет. Иль только слово: нет!
И говоришь: любимая, так — погодя —
Развеем мы песчинки лет.

191. «Живописуя жизнь, не пятнами обоев…»

Живописуя жизнь, не пятнами обоев, —
Собою изойди!.. И зацветет твой хмель,
И карусель, и колыбель покоев,
И одуванчик достижений, дел.

Всем хмелем, мышцами, пургой
Кропильниц, мяты ледовитым сном,
Потом всем телом, всей стеной,
Обетом жить и умереть потом…

И кто-то рук твоих — уже не я — моей рукою…
Огромен час: ждет схима чернеца.
Но рушится удав всей тугостью кольца —
В меня — всем голодом, всей утренней зарею.

192. «Искомканы — о, нет! — Озарены…»