Соломон Барт - Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений

• Название: Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений
• Автор: Соломон Барт
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Критика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9796-0126-7

Среди поэтов Серебряного века есть забытые почти намеренно. Таким поэтом был Соломон Веньяминович Копельман, в первой публикации (1915) выбравший псевдоним «С. Барт». Первый сборник Барта — единственный, изданный в России, — известен в одном экземпляре. Позже Барт обосновался в эмиграции, в стране, неблагоприятной для русской поэзии, — Польше. В Берлине и в Варшаве вышли еще четыре его книги. В 1941 году поэт погиб в Варшавском гетто. Более полувека должно было пройти, чтобы в Стэнфордском университете вышло первое собрание стихотворений Барта. Книга стала библиографической редкостью, а факты и материалы продолжали копиться. В предлагаемом читателю издании собрано всё, что дает право считать Соломона Барта одним из значительнейших русских поэтов Восточной Европы.

---

Варшавские книги Барта воочию демонстрируют не только резкий перелом по отношению к российским дебютам, но и беспрерывный рост на протяжении 1930-х гг., напряженность, интенсивность исканий. Осуществлялись они на столь высоком художественном и духовном уровне, что, несомненно, вызвали бы внушительный резонанс, имей Барт вокруг себя литературную среду, сходную с тем, которую в Праге создавал «Скит поэтов». Но все усилия Гомолицкого по консолидации молодого поэтического поколения «восточноевропейской оси» с центром в Варшаве остались, в конечном счете, безуспешными. А с другой стороны, Барт по всему своему психологическому складу оказался органически неготовым к тем компромиссам, которых требовала бы такая среда. В результате, несмотря на то, что известность Барта за пределами Варшавы росла по мере выхода каждой новой книги, литературное его одиночество усиливалось, и он как бы снова оказывался выталкиваемым за пределы литературной жизни. На этом фоне и следует рассматривать его сближение с приехавшим из Праги Дмитрием Гессеном. Получив через него от автора Душу в иносказаньи и Письмена, В. Мансветов так отозвался о них:

<…> О Барте. — Он, конечно, «настоящий поэт», и мне не хотелось бы говорить о нем глупость, но, если бы я взялся писать критику на его стихи, я «изругал» бы его со всею беспощадностью, на какую только способен. Блок как-то вскользь обмолвился об одном (и, может быть, самом главном) назначении поэзии «строй находить в нестройном вихре чувства». У Барта налицо «вихрь чувства», но «строй» его не ясен (не найден). Он на редкость «неорганизованный» поэт, его стихи — это собрание черновиков, обрывков, набросков, под которым всё время хочется видеть надпись «не отделано и не кончено». Читая его, я принужден непрерывно что-то отгадывать (что за стихами, — что может быть за ними и чего не видать), что-то откапывать из-под вороха риторического хлама и груды самых непростительных, самых безалаберных и вызывающих на резкость безвкусиц и пошлостей. Право, это нелегкий и невеселый труд, — читать Барта. А «отмахнуться» нельзя, — нельзя не почувствовать, что это «настоящий поэт», что за всем этим «мусором», где-то очень глубоко спрятанный, тлеет тот самый «тайный жар», без которого невозможна никакая поэзия (да и никакая жизнь) и который в конечном счете «оправдывает» или, во всяком случае, «извиняет» всё.

Я от души желаю ему долгой жизни, может быть, он все-таки найдет свой строй, и тогда, возможно, окажется, что он не только «настоящий», но и в чем-то «значительный» поэт.

Мне некоторые его стихи говорят много («по-человечески»), другие раздражают, третьи вызывают улыбку (нет, нет, совсем не обидную, — скорей «завистливую», недоверчивую: «ишь ты, „вихрь“-то какой»), Очень меня занимает его странный и яростный «роман с Пастернаком» (особенно в «Письменах»), о чем я мог бы написать очень много.

Как Р. S. к Барту: от его стихов без ума Коля Терлецкий, который слезно просил меня достать ему как-нибудь книжку «Душа в иносказаньи». О том же меня просил и Бем. Но что я могу? Обратиться к Вам (через Вас — к Барту) покорнейше…[38]

С. Барт умер в гетто 14 августа 1941 года[39].

Донесенные до нас Д. С. Гессеном сведения о последних годах и днях жизни Барта воссоздают человеческие свойства поэта, в корне расходящиеся с портретом, нарисованным в «Китайских тенях» Георгия Иванова. Познакомился Гессен с Бартом на закате его жизни, когда тот оказался снова в полном литературном одиночестве. Он навестил Барта в начале 1938 г., вскоре после переезда из Праги, явившись к нему по поручению В. Мансветова. Знакомство переросло в тесную дружбу, окрасившую последние годы жизни поэта. Д. Гессен собрал и сберег его стихи, в том числе рукописи самых последних недель жизни, — замечательные по лирической силе документы, бросающие глубоко трагический свет на всё его творчество.

Д.С. родился в Петербурге 25 июля 1916 г. в семье выдающегося русского философа Сергея Иосифовича Гессена (1887–1950)[40]. С. И. Гессен был сыном политического и общественного деятеля, сыгравшего крупную роль в России и в эмиграции, в 1920–1930 гг. бывшего редактором берлинской газеты Руль, И. В. Гессена[41]. В сентябре 1917 г. семья Сергея Иосифовича — жена, Нина Лазаревна (урожд. Минор), и двое сыновей, Евгений и Дмитрий, — переехала в Томск, где он был избран деканом историко-филологического факультета и где они пережили Октябрьскую революцию и гражданскую войну. Зимой 1921 г., вернувшись в Петербург, они выехали в эмиграцию и после нескольких лет в Берлине поселились в Чехословакии. Д. С. четыре года провел в Тюрингии, где учился в школе-интернате, а по возвращении в Прагу поступил там в немецкую гимназию. Вспоминая о пражских годах, Д. С. называл коллег и друзей отца, людей, оставивших глубокий след в русской интеллектуальной жизни эпохи, которых ему довелось видеть в их доме, — Д. И. Чижевский, И. И. Лапшин, Н. О. Лосский, П. Н. Савицкий, Р. О. Якобсон, Ф. А. Степун, социолог Г. Д. Гурвич. В 1935 г. С. И. Гессен получил приглашение в Свободный университет в Варшаве и навсегда переехал в Польшу. Родители Д. С. развелись, мать осталась в Праге. Старший брат Д. С. Евгений был членом пражского «Скита поэтов», и через него Д. С. близко сошелся с участниками этого кружка, в первую очередь с В. Мансветовым и его женой Марией Толстой[42]. С ними он поддерживал постоянную связь и после того, как в сентябре 1937 г. переехал в Варшаву, поступив учиться на славянское отделение Варшавского университета[43]. Вспоминая о первых своих годах в Польше, Д. С. писал:

Из варшавских русских я близко сошелся с Л. Н. Гомолицким, С. Бартом, юным Георгием Клингером, был частым гостем в редакции «Меча», но после Праги Варшава казалась мне страшным захолустьем. Вскоре у меня завелись и знакомства среди поляков, из них назову в первую очередь поэта Юзефа Чеховича (погибшего в один из первых дней войны в родном своем Люблине во время бомбежки). У Чеховича я познакомился с Чеславом Милошем, с которым встречался и позже, дружил с поэтом Кшиштофом Бачинским (павшим в первый день Варшавского восстания), Тадеушем Боровским, прозаиком и поэтом, автором лучшей книги об Освенциме (покончил с собой в 1951 г., когда был апогей сталинизма в Польше).

С началом войны Д. С. пошел добровольцем в польскую армию, попал в плен и, когда пленных отправляли поздней осенью 1939 г. в Германию, бежал с поезда, вернувшись в Варшаву. Он жил сначала у отца, а потом у своих польских друзей, создавших один из центров антифашистского сопротивления. Там Д. С. перевел несколько статей с польского языка на немецкий для подпольно выпускавшегося журнала «Клабаудерманн», предназначавшегося для немецких солдат. Весной 1940 г. он женился на Брониславе Фаратовской из некогда знатного, но совершенно обнищавшего шляхетского рода. Жил он давая уроки русского и немецкого языков, а жена его работала в отделе здравоохранения Варшавского городского управления. Вместе с женой они во время немецкой оккупации приютили у себя и спасли несколько евреев. Позднее институт Яд-Вашем в Израиле наградил их обоих медалью Праведника народов мира. С осени 1942 до весны 1943 г. Д. С. руководил нелегальной группой обучения по программе средней школы в деревне Олесние Седлецкого воеводства. В рядах Армии Крайовой он участвовал в Варшавском восстании 1944 г. и последние полгода войны провел в лагере раненых военнопленных в Цайтхайне. В конце апреля 1945 г., после освобождения, он вернулся в Польшу и разыскал жену с сыном, родившимся незадолго до Варшавского восстания. Д. С. так вспоминал об этом времени:

Так как в разрушенной до основания Варшаве нам негде было жить, мы приняли решение начать новую жизнь на «диком Западе», т. е. отошедшем после войны к Польше Западном Поморье. Сперва мы осели в Кошалине, а позже переехали в Щецин. Я получил работу мелкого служащего в городском управлении, подрабатывая одновременно рецензиями в местной газете, позже стал секретарем Общества польско-советской дружбы. И я, и моя жена вступили в Польскую рабочую партию; я из советского патриотизма, охватившего меня после нападения гитлеровской Германии на Сов. Союз, от которого я излечился 21 августа 1968 г., в день вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию; жена же со школьных лет придерживалась левых взглядов, сочувствовала бедным и всегда была готова заступиться за гонимых и преследуемых.

Вернувшись в Варшаву спустя два года, Д. С. поступил на работу в отдел информации Министерства иностранных дел, где редактировал бюллетень, а затем заведовал репертуарной секцией Генеральной дирекции театров, опер и филармоний, откуда, после доносов и обвинений в отсутствии идеологической бдительности, был уволен, оставшись в течение некоторого времени безработным. Позднее он был принят в Польское агентство печати — сначала переводчиком, а затем редактором и заведующим редакции на русском языке. Одновременно он работал в лексикографической секции Польско-советского института и подготовил двухтомный Большой польско-русский словарь, выдержавший пять изданий. В последние годы жизни Д. С. работал над польско-русским и русско-польским словарем крылатых выражений. Долго вынашиваемый замысел мемуарной книги он не успел осуществить, и печатаемый в этом томе очерк о С. Барте представляет собой набросок задуманной работы.