Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

• Название: Недометанный стог (рассказы и повести)
• Автор: Леонид Воробьев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

В книгу вошли лучшие произведения новгородского писателя Леонида Воробьева, прожившего недолгую жизнь. Его герои — люди самых различных профессий. Но истинную красоту и поэзию автор видит в делах простых тружеников, чья жизнь неразрывно связана с родной землей, окружающей их природой.

---

Тот, очень памятный мне, день был особенно хорош. Листва уже почти вся опала, вдалеке виднелась чешуйчатая от легкого ветерка лента реки. Золотилось жнивье на заречных полях. Бывший барский дом из красного кирпича красиво выделялся на фоне голубого неба, черных стволов деревьев и ворохов желтой листвы. Было чуть ли не по-летнему тепло, и мы занимались на своем полигоне.

Когда подошла очередь Спартика колоть чучело, он направился к нему вялой, расхлябанной походкой. Он вообще был в этот день сам не свой, с красными глазами, опухшим личиком, — видимо, болел. Макет так и ходил в его слабеньких ручонках. Мы стояли по стойке «смирно» и уже предвкушали удовольствие, ожидая ядовитых замечаний Васи Гнутого и обязательного ползания по-пластунски.

Спартик подошел к чучелу, услышал: «Длинным коли», постоял секунду-другую и вдруг зарыдал. Его шатало от слез, всю его тощенькую фигурку. Он как-то по-щенячьи скулил и взвизгивал и что-то приговаривал, приговаривал. И наконец сквозь его завывания и всхлипывания тонко и пронзительно прорвалось:

— Па-ап-у-у у-убили-и-и…

Вася Гнутый, стоявший поблизости от чучела, словно окаменел. Потом вдруг сорвался с места, выхватил из рук Спартика макет, отшвырнул его, подхватил мальчишку на руки, прижал к себе, сделал несколько шагов и сел на ствол поваленного дуба.

От неожиданной ласки, неожиданного сочувствия этого героя, фронтовика, сурового человека Спартик так и захлебнулся в плаче. Его била дрожь, и он прижимался всем тельцем к Васе Гнутому.

Мы смотрели на них, затаив дыхание. Слышно было, как слетают на землю последние листья, как шуршат они, ложась на упавшие ранее. И вдруг мы увидели, что Вася Гнутый… плачет. Мелкие слезинки катились по его морщинам, теряясь в них. Словно бы остекленевшие глаза смотрели поверх наших голов. Левой рукой он прижимал к себе Спартика, а правой грозил кому-то и с бульканьем, со свистом хрипловато выдавливал сквозь стиснутые зубы:

— У-у! Гады!

Постепенно Спартик устал, обмяк, затих. Вася Гнутый поднялся, отнес его в строй, поставил на левый фланг и, полуотвернувшись, четко, звенящим, надрывным голосом, выговорил:

— Урок окончен. В класс.

И пошел, уходя от нас по аллее. Мы все стояли «смирно» и смотрели ему вслед. Он шел, держась прямо и подтянуто, как обычно. Только левая рука у него болталась не в такт шагам, а правой он изредка смахивал словно бы паутину с лица и грозил кому-то в пространство, все грозил огрызком кулака.

Мы дождались, когда он скрылся за деревьями, и побрели в класс, каждый по себе, неся макеты, как простые палки. Я шел, загребая ногами громко шуршащую листву, и ничуть не удивлялся, что никто не сказал Спартику ни слова утешения. У многих уже в семью приходили похоронки, а у других могли прийти каждый день.

Давно прошла война

И ноябрь, и декабрь были поразительно бесснежными. А перед самым Новым годом снег пошел и пошел. И потом снегопад превратился в такую метель — зги не видно. А тридцать первого метель разыгралась вовсю.

Когда Казимир вывел «газик» с лесной дороги на большак, большака как такового не было. Кругом расстилалось ровное поле, без единой колеи. Снег летел сбоку, залеплял все стекла, а против хода машины прямо на глазах образовывались косые длинные сугробы. Место здесь начиналось открытое, и метель свирепствовала в полную силу.

— Пробьемся? — озабоченно поглядел в сторону шофера директор леспромхоза Волков и снова перевел взгляд на снежное пространство.

— Черт его знает, Виктор Иванович, — усмехнулся Казимир. — Надо же. Ждут ведь нас — день-то какой. Не приедем — звонить на лесопункт станут, а нас там след простыл. Переполошатся. Да здесь-то я проеду: дорогу знаю, а снегу, он хоть и рыхлый, да пока еще много не намело. Вот как на реке?..

Казимир действительно дорогу знал отлично, и «газик» не на большой скорости, но уверенно пробивался через заносы.

Вскоре посадили попутчика. Высокий мужчина в длинном пальто с каракулевым воротником и валенках стоял на дороге, весь облепленный снегом. В одной руке он держал маленький чемоданчик, другой руки у него не было, пустой рукав был засунут в карман. Влезая в «газик», однорукий радовался:

— Я думал, никто не поедет. А еле от деревни выбрел. Ну, думаю, видать, обратно до темноты пробираться надо. А тут вы, на счастье.

— Куда? — односложно поинтересовался Казимир.

— В Спас, — сообщил мужчина. — К брату, Новый год встречать. Один я, дак…

— На пенсии? — спросил, чтобы что-нибудь спросить, Волков.

— На пенсии, — подтвердил мужчина. — Но и работаю я.

Километра через три посадили женщину. Та была неимоверно толста от одежды и платков и, когда подъехали, казалась снежной бабой, поставленной ребятишками на дороге. Только глаза поблескивали из-под платка да щеки румянились на ветру. Женщина ехала в Ряжево, тоже на встречу Нового года, тоже к родне. Погрузилась она в «газик» с двумя большущими авоськами.

Начинало темнеть. А когда пробились к реке, совсем надвинулся вечер. Летом здесь был перевоз, имелся буфет на берегу, теперь не работавший. Перевозная избушка, небольшой дебаркадер, домик буфета — все было сейчас облеплено и занесено снегом.

Казимир включил фары, долго смотрел на реку, представлявшую ровную белую ленту, по которой неслись и неслись целые снежные потоки, поглядел на мириады снежинок, пляшущих в свете фар, и уверенно сказал:

— Не проедем!

Волков знал смелый, даже отчаянный характер своего шофера, не раз делал ему внушения за безрассудные поступки. И он сразу понял, что пытаться ехать бессмысленно. А зная, как рвется Казимир домой, где его ждали и молодая жена, и веселая молодежная компания, сообразил, что, пожалуй, нужно не уговаривать шофера ехать, а отговаривать. Он спросил:

— Что делать будем?

— А что? — раздумчиво сказал Казимир. — Назад и то наверняк не проедешь. Ждать надо до завтра. До шести утра. Утихнет, и бульдозер пройдет в шесть. Ехать-то тут пустяки. А ждать придется. Вон в перевозной избушке Новый год встретим. Собьем замок и переночуем. Жалко — елки нет.

Сбивать замок не пришлось, избушка оказалась закрытой на ржавый барочный гвоздь, вставленный в пробой.

Пока Казимир сливал воду и возился у машины, остальные путники стали готовиться к встрече Нового года и к ночлегу.

В избушке по всем четырем стенам шли дощатые нары. Посередине стояла железная печка с рукавами, выводившими дым. Имелся стол и несколько табуреток. Нашлась даже лампа с остатками керосина. Здесь обычно ночевали перевозчики, отогревались по веснам и осеням переезжающие. Заночевывали тут и сплавщики.

Волков обнаружил у избушки небольшую кладничку дров. Носил дрова, а однорукий развел огонь в печке. Женщина поосвободилась от платков, смахнула со стола и вынула на него из авоськи несколько пирогов и бутылку, видимо с наливкой.

— Племянникам везла, — смущаясь, сказала она.

Однорукий раскрыл свой чемоданчик, и на столе появились копченые рыбины и большой кусок сала. Казимир забежал на минутку, посмотрел на стол и рассмеялся.

— Погоди-ка, Виктор Иванович, я и наш НЗ сюда приволоку.

Он принес бутылку коньяка и несколько копченых селедок, купленных на лесопункте. Опять убежал и теперь принес маленькую еловую веточку. Сунул ее в щель стола.

— Вот и елка, — сказал он. — Когда на делянке были, за буфер зацепилась. Так и ехала с нами зайцем.

В избушке быстро теплело. Женщина хлопотала у стола. На улице свистела метель, завывало в печке и рукавах, а Волков вынул из кармана маленький транзисторный приемничек, настроил, и в избушке совсем стало уютно.

Печка накалялась, и путники сняли верхнюю одежду. Женщина оказалась совсем не такой толстой и не старой. Однорукий посмотрел на пиджак Волкова, украшенный тремя рядами колодок, и сказал:

— Повоевано.

— Было, — отозвался Волков, посмотрел на пиджак однорукого — костюм на том был новенький, выходной, с одной планкой колодок — и прибавил: — Да и у вас тоже.

— Да я быстро отвоевался, — сказал однорукий, поворотом головы указывая на пустой рукав.

Помигивала коптилка, от печки несло жаром. На ней стоял чайник, оставленный перевозчиками до будущего сезона. В нем таял снег, шипели капли, падавшие на печку. Очень уютно было в избушке. И на столе все приняло определенный порядок. Перед женщиной стоял стакан, а перед мужчинами пластмассовые стаканчики из хозяйства запасливого Казимира. Была разложена закуска. А на улице выло и бушевало, и зябко становилось, только стоило вообразить, что там такое творится.

— Ну что, товарищи, — Волков встал и поднял стаканчик, — я ведь привык речи теперь говорить. А тут что говорить… Встречаем вот Новый год. И неплохо встречаем, хоть и в первый раз видимся. Дела-то у всех у нас идут неплохо. Не война ведь. Вот и выпьем, чтоб ее никогда не было. И чтоб счастья всем, здоровья и радости! А чего же еще? С Новым годом, товарищи!