Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

• Название: Недометанный стог (рассказы и повести)
• Автор: Леонид Воробьев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

В книгу вошли лучшие произведения новгородского писателя Леонида Воробьева, прожившего недолгую жизнь. Его герои — люди самых различных профессий. Но истинную красоту и поэзию автор видит в делах простых тружеников, чья жизнь неразрывно связана с родной землей, окружающей их природой.

---

После, видно, умом мутиться начала. Так все нормально, а как придет сюда, сама не своя. Заладила на закате ходить, ночью домой вертается. А раз совсем неладно получилось. Бродили здесь парень с подружкой. Догнала их, зашла вперед, встала и смотрит на них. Они обойдут ее, она опять обгонит, на пути им становится. Затем подружку от парня в сторону отозвала и тихо спрашивает: «Ты с кем это ходишь?» Та говорит: «А ты не видишь, что ли? С тем-то и тем-то…» Тогда Верка прямо ей в глаза поглядела и высказывает: «А я думала, ты с Борькой моим. Смотри, не обманывай. А то…» И пальцем ей погрозила.

Не успели бабы об этом разе посудачить вдоволь, как новое дело. Пропала Верка. Через день после этого случая, аккурат около преображеньева дня, в ночь из дому ушла. А гроза была — страх смотреть. Молнией сарай зажгло. А уж дождь — в одну капельку. Все залил.

Два дня всей деревней искали. На вторые сутки под вечер нашли. Тут в середине Глухого болота озерцо есть. Там она и уходилась. Ненарошно, видать, не с цели. Забрела не от; ума, а оттуда ночью навряд ли выберешься. И зыбко, и топко, и глыбко, и вода — ледянка. И гроза — не приведи бог. Косынка ее беленькая путь показала. С волос сорвалась, на ольшинке прицепилась, когда Верка до своей смерти шла.

— Понял? — вдруг почти крикнул дядя Саня в сторону Митьки. — А ты — ска-азка… Сам ведь знаешь, слыхивал не раз… Это потом уж бабы всякое с перепугу наплели.

Все, в том числе и Митька, который, видимо, уже сожалел, что брякнул неудачное слово, поглядели в сторону кустов Глухого болота. Еще выше поднялся туман. Белым островом повис он над черной путаницей ветвей. С обеих сторон этого острова высовывались, как руки, полупрозрачные дымки-рукава. Они поднимались к небу и, казалось, стремились схватить рваную тучку, которая так и осталась ночевать над Глухим болотом, схватить и утащить ее в неразбериху зарослей.

Опять проплакала и просмеялась странная птица. Ленка поежилась, прижалась к Митькиному боку и скороговоркой, как детскую считалку, сказала:

— Ой, боюсь, боюсь, боюсь.

— А бабы, — дядя Саня чуть приметно усмехнулся, — ну и выдумывать. Не нанимать. Будто, слышь, Капка из Раскатова Верку здесь, недалече, видела. Капка, дескать, с дружком рассталась, домой бежала. Вот и видит: стоит Верка за кустом, в упор на нее глядит и пальцем манит: «Подойди». Платье на ей белое, коса черная расплетена, глаза большущие. А палец белый-белый, тонкий-тонкий. Капка как сиганет…

— Ой-ой! — негромко вскрикнула Ленка и невольно ухватилась за Митькин локоть.

— Ну, глупости, — недовольным тоном отозвался Митька. — Чего трясешься? Не маленькая, чай. От ерунды-то от всякой.

— Пойдем-ка, — поднимаясь, предложил мне дядя Саня. — Посмотрим крюки, которые первыми закинули.

…Мы спустились под берег. Вода чернела. Наступало самое темное время ночи, и редкие звезды проглянули на небе, поблескивая неярким сиянием. Под шагами осыпались в воду с булькающим звуком куски сухой глины.

Вынули двух порядочной величины окуньков, решили эти крюки больше не ставить и полезли обратно на крутик.

Когда выбрались из-под берега, увидели, что Ленка и Митька все еще сидят у костра. Ленка молчит, а Митька, как недавно дядя Саня, ворошит палкой в костре и о чем-то говорит.

— Обожди, — сказал дядя Саня. — Давай здесь лесы смотаем. Пусть их говорят.

И прибавил вполголоса, со смешком, словно для самого себя:

— Ленку теперь от костра за уши не оттянешь. Трусиха она — не приведи бог.

— Так зря ты при ней рассказывал, — заметил я. — Напугал только.

Дядя Саня помолчал, возясь с запутавшейся леской, а потом со строгой ноткой в голосе заявил:

— Нет, не зря. Гулять, пусть гуляют, но чтоб все по-хорошему. Женятся — я не против. Митька — парень дельный. Но и настырный он, и балованный. Ленка, конечно, девка серьезная, но все же. Сейчас, знаешь, какой дух от земли? Чуть нагнешься — так голову и закружит.

Опять помолчал. И вдруг еще строже сказал:

— И притом пусть подумают… какая она настоящая-то бывает… В общем, любовь.

Мы не спеша приводим в порядок свою рыбацкую снасть, а Митька все говорит, а Ленка слушает. Ночь плывет к рассвету. Костер постепенно гаснет. Затем Митька встает. Поднимается и Ленка, и оба тихонько бредут от костра.

— Ишь ты… — неопределенно замечает дядя Саня.

Ленка и Митька повертывают к костру, проходят несколько шагов, опять повертывают и медленно направляются к телегам и Стогам.

Дядя Саня быстро накручивает леску на дощечку с вырезами, глядит исподлобья вслед парочке и ворчит:

— Ходят. И чего ходят?..

Все замолкло кругом. Тихий час сенокосной ночи наступил. Лишь в кустах вдруг неясно ворохнется кто-то, да дядя Саня бормочет под нос свое. И на перекате, перевиваясь, позванивают легонько струйки.

Слышно, прошли по взлобку из Блинцова девчата, пронесли песню в сторону Раскатова. Песня печальная, старинная. Слов, правда, не разобрать, но мотив слышен. То сильно нанесет, то далеким отголоском — чуть ухо ловит — отзовется. Бормочет старый свое. Хрусталем звенят перекаты. И мотив такой — душу вынуть не жалко.

Капитан «Звездолета»

Эта старая лодка, тяжелая, неповоротливая, с размочаленными уключинами, получила гордое имя «Звездолет» после того, как на перевоз пришел Славик. Перевозчик Никандр Ефимович Тараканов, когда принимал Славика в помощники, торжественно заявил:

— Вон та лодка закрепляется под мою личную ответственность, а эта вот лодка закрепляется под твою личную ответственность.

Славик выслушал первый приказ начальства и занялся лодкой. Сделал кое-какой мелкий ремонт: вбил где надо с десяток гвоздей, устроил лавочки, подзаконопатил для надежности щели. А потом принес из дома остаток красной краски в консервной банке и вывел на обоих бортах, ближе к носу, крупно: «Звездолет».

Тараканову это не понравилось.

— Выдумал тоже название, — бормотал он сердито. — Назвал бы «Чайка» или еще как-нибудь. А то придумал — насилу прочитаешь.

А сам забрал у Славика оставшуюся краску, подошел к лодке, «закрепленной» за самим собой, присел на чурбанчик и задумался. Долго думал, кряхтел, выкурил не одну папиросу, затем начал выписывать название лодки: «Чайка». Написал, увидел, что краски чуть-чуть осталось на донышке банки, и поставил на корме три буквы: «Н. Е. Т.».

— А что это такое вы написали? — поинтересовался Славик.

Тараканов довольно поглядел на дело рук своих и назидательно объяснил:

— Тут соображение иметь надо. Это — мое имя, отчество и фамилие в укороченном виде.

С тех пор так и пошло: когда Славик едет на лодке — это обязательно «Звездолет». Тараканов предпочитает «Чайку». Впрочем, обе лодки по качеству друг от друга почти не отличались, а поэтому и перевозимым людям, и перевозчикам от такого разделения было ни хуже, ни лучше.

…Скоро вечер. День теплый, но не жаркий. Тихо, спокойно в воздухе. Славик отложил книгу об увлекательных приключениях группы астронавтов на одной из планет Солнечной системы и думает, свесив ноги с борта большой лодки.

Все перевозное хозяйство состоит из большой лодки с настилом с борта на борт в широкой части, «Звездолета», «Чайки» да маленькой лодчонки на двух, самое большое трех человек. Большую лодку гоняют редко. На ней можно перевезти порядочную группу людей, лошадь с повозкой при неотложной надобности или небольшой гурт скота. Но лошади, гурты, машины, тракторы переправляются ниже на семь километров, на Шартановском перевозе. Там — паром, много лодок, целая бригада перевозчиков. А здесь — колхозный перевоз: то одного человека, то двух перевезти. Который, скажем, с этой стороны, где обычно большая лодка стоит и где перевозная избушка, из сельца Ложкова в заречные деревни идет. А кто, наоборот, из заречных деревень — Колесников, Хитряева, Токарихи и хутора Малый Починок — в село правится. Для этого в основном и перевоз существует.

Так и тянутся с утра до вечера: то тракторист запасную часть тащит, то старуха козу на ветеринарный пункт ведет, то косари целой артелью переезжают, то киномеханик банку с лентами новой картины несет, а то просто кто-нибудь в гости к свату или другому родственнику в новом костюме и при часах вышагивает.

Но сегодня после обеда на перевозе выходной. Густо пошла моль: видимо, сбросили большую партию. Переезжать трудно. Народ знает, что тесно моль идет, — новости здесь без телеграфа в один момент распространяются — и за реку не ладятся, кому не очень спешно нужно, — на другой день отложили.

Для перевозчика — выходной и для рыболова — тоже выходной. Не только потому, что моль идет, а и потому, что сегодня по тихой и хорошей погоде высыпал на реку мотыль. Валом валит. Теперь рыба не позарится ни на какую приманку несколько дней.

Вот и пришлось Славику смотать удочки, приставить к избушке весла и бездельничать. Взялся он за книгу, но книгу вскоре отложил, задумался.