Валерий Граждан - Кровавая пасть Югры (сборник)

• Название: Кровавая пасть Югры (сборник)
• Автор: Валерий Граждан
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9907045-7-2

О прозе можно сказать и так: есть проза, в которой герои воображённые, а есть проза, в которой герои нынешние, реальные, в реальных обстоятельствах. Если проза хорошая, те и другие герои – живые. Настолько живые, что воображённые вступают в контакт с вообразившим их автором. Казалось бы, с реально живыми героями проще. Ан нет! Их самих, со всеми их поступками, бедами, радостями и чаяниями, насморками и родинками надо загонять в рамки жанра. Только таким образом проза, условно названная нами «почти документальной», может сравниться с прозой условно «воображённой».

Зачем такая длинная преамбула? А затем, что даже небольшая повесть В.Граждана «Кровавая пасть Югры» – это как раз образец той почти документальной прозы, которая не уступает воображённой.

Повесть – остросюжетная в первоначальном смысле этого определения, с волками, стужей, зеками и вертухаями, с атмосферой Заполярья, с прямой речью, великолепно применяемой автором.

А в большинстве рассказы Валерия Граждана, в прошлом подводника, они о тех, реально живущих служивших на атомных субмаринах, боевых кораблях, где героизм – быт, а юмор – та дополнительная составляющая быта, без которой – амба!

Автор этой краткой рецензии убеждён, что издание прозы Валерия Граждана весьма и весьма желательно, ибо эта проза по сути попытка стереть модные экивоки с понятия «патриотизм», попытка помочь россиянам полнее осознать себя здоровой, героической и весёлой нацией.

Виталий Масюков – член Союза писателей России.

---

Спасительный мыс оградил Мирона от основной массы ледохода. Грохот остался позади и по течению. Впереди оставалась полоса метров 200. Но это был практически девственный лёд. От шкуры на поясе остался лишь обрывок поводка. Еду и оружие удалось сохранить. Жизнь продолжается: «Спасибо тебе, Господи!!» – с благодарностью прошептал Щербатый. Это была половина его пути. А впереди были оттаивающие болота, горные перевалы. Еды на неделю. Сосчитал патроны: восемь штук. Волки отстали. Через 27 дней он выбросит автомат за ненадобностью: последним патроном добыл зайца.

Тащил добычу в мешке, подыскивая место для костра. Спичек осталось ровно пять штук. Надо беречь. В ход пошла фуфайка и таёжный метод добычи огня из ваты с песком. Слава богу, пни были, значит, некогда и люди были. Нашёл гладкую сухонькую палочку. Вату разложил тонким слоем и посыпал сухим песком из-под сосны. Палочкой, как валиком, покатав, добыл искру. Раздул вату, поджёг бересту. Взялся малый огонь.

Расчистил подальше сушь, дабы не перекинулось пламя. Подложил веточек посуше. Аккуратно подсунул в костерок чурочки сосны. Занялось.

Мирон огляделся: в чаще открылся просвет… Что это?

Неужто люди?! Только не это!!! Прячась за кусты, подкрался ближе. На небольшой вырубке стоял некогда ладный домик-скрадок. От времени он позеленел, покрывшись с углов и меж брёвен мхом. Снова огляделся: никого. Стояла тишина. Даже слышно потрескивание его костра. В домике – избушке не было никого… В темноте после солнца он споткнулся: «О Господи, чур меня!» Прохрипел беглец, увидев груду костей. Здесь было два человеческих скилета. «Потом, потом!» прошептал Мирон и кинулся вон.

Разделал зайца. С трудом сдерживая себя, жарил и ел внутренности-потроха. Снял шкурку. Солнце ушло за вершины. Разрезал и сунул зайца в мешок. В большую кору отложил уголья от костра, остатки зарыл ножом. Вошёл в дом, присмотрелся. Печь из каменьев была. Труба свалилась, он её наладил и развёл огонь. В избе от пламени засветлело. Кинул мешок на стол и прибрался: выбросил напрочь кости и какие-то черепки. Под ногами захрустел песок. «Неужто был горшок с песком? А каким песком?…

Батюшки светы, кабы не золото?!» Изумлённый, он нагнулся и увидел россыпь золотого песка с каменьями самородков… Песок собрал и ссыпал во фляжку. Самородки замотал в тряпку и сунул в мешок. Теперь планы резко менялись. Трупы, а вернее скилеты и нетронутый разбитый горшок сказали более, чем много. Где-то здесь залежи золота и очень богатые! Уже на следующий день он убедился в этом, выйдя на ручей метрах в ста от заимки.

Как мог, приметил место, сориентировался. Теперь надо искать геологов. В них теперь вся его судьба! Через неделю он мог уже на них выйти. Срочно понадобилась цивильные «штаны, прохаря и лепень», то есть костюм (можно не глаженный и в заплатах), прощелюбое гражданское тряпьё и сапоги не с тюремной колодки. К концу недели зэк вышел на след молодого охотника. Из всего, что у него было, привлекал карабин. Щербатый мог уложить паренька броском штык-ножа. В душе лениво шевельнулось воспоминание о данной Господу клятве… Но беглецу позарез надо было снять зоновскую амуницию, пусть она и с охранника. Третьи сутки зэк не выдавал себя ничем. Голодал и шёл неотступно по следу, выжидая удобный случай к нападению. Но мешала собака.

Глава двенадцатая. В огненном котле

Наша с Сечанцином охота подходила как бы к концу, хотя «знатной добычей» почти не пахло. Матерясь, пошли по болоту. Прыгали с кочки на кочку, но с ружьями сие не очень ловко получалось. Вскоре в сапогах зачвакала вода. Но тут наш хвостатый друг выскочил на кудлатую кочку, оставив подстреленную последнюю утку в воде. Залаял громко и тут же перепрыгнул на другую кочку. «Чего это он? Неужто учуял кого… А, Толь?» Но тут же понял причину: пахнуло гарью. Отозвался и Толя: «Валера, беги назад, пускай пал навстречу! А я тут подожгу. Иначе пропадём ни за понюх!»

Я тут же рванулся насколько смог навстречу доносящемуся издалека гулу. Поджёг сухостой и огонь начал разгораться от кочки к кочке. Толя поджёг траву дальше по ветру. Мы оказались в центре с озерцом, где всё ещё плавала раненая утка. Забрали и её: не пропадать же добру. По небу, сверкая молниями, катили грозовые тучи. «А вот и она, сухая гроза – быть большому пожару!» – мелькнуло в голове. Гром стоял неимоверный. «Вот и всё, бежать некуда. А гроза буйствовала всухую. Поверх голов неслись дым и огарки от травы. «Надо вовремя присесть в воду, чтобы пропустить жар пламени!» – пронеслось в голове. Облили собаку. Штормовки на голову и в воду. Шайтана прикрыли собой и штормовками. Огненный вал пронёсся за минуту-две. Его гул потонул в уже непрекращающемся грохоте грозы. Во внезапно навалившейся темноте со стороны туч ослепительно сверкали молнии. Разрывающий уши треск разрядов тут же сопровождался громом. Мы так и стояли по горло в воде, прикрывшись штормовками. Внутренности будто вытряхнули на потеху буре. Бояться было попросту нечем. Промеж нас скулил и скрёб лапами Шаман. Молнии вонзались в болотную ширь так часто, что казалось они метят именно в нас. Потом грохот начал стихать и хлынувший ливень вдавил нас между кочек. Где-то далеко впереди среди отблесков молний полыхал пожар пала.

В сгущавшихся сумерках мы, мертвецки уставшие, вышли из болот к нашему селению. Почти сразу встретили людей с фонарями и ружьями: нас искали. Мало кому удавалось выйти живьём из такого пала. Таёжный пожар залил ливень. Хотя сие не означало, что лимит пожаров на это лето исчерпан. В тайгу пойдут тысячи варягов, сиречь пришлых людишек, а им закон не писан. Но тайга сурово наказывает ослушников. Нередко лишая их жизни.

Глава тринадцатая. Выстрел в гражданина Сивкова

Утро обозначилось заревом над сопкой поодаль. Щербатый, он же беглый зэк Мирон Сивков отвалился к дереву и откровенно спал. Так спокойно и натружено он не спал много десятков лет. В костре догорали толстые гнилухи и комли сухостоя. Словно дремотой покрылись пеплом уголья. Мне была самая пора вставать, гасить костёр и идти дальше. К завтра, пополудни я рассчитывал выйти в могочинский распадок. Щербатый мыслил иначе.

Проснулись оба. Хотя я и не спал вовсе, а дремал «одним глазом». Первым на сей раз заговорил я: «Дядь Мирон, шёл бы ты себе с миром далее. Отойди в тайгу, чтобы был на виду. Я положу тебе на пень спичек и соли. Не бери грех на душу. Ведь я, ейбо стрельну. Ты пришлый и искать не будут. Да и за мной более не шастай. Не по зубам. Шайтан услышит и поведёт ушами, как я пальну. На вот, глянь!» И я тут же нажал на курок. Грохнул выстрел, где-то всполошились птицы. Толстенный сук упал подле ног изрядно опешившего гражданина Сивкова.

Эта пуля вполне могла быть его, наверняка подумал Щербатый. Но он совладал с собой и встал. Шайтан молча занял позицию в кустах. Он был из той породы лаек, что в холке, пожалуй, повыше немецкой овчарки. И, как истый охотник, умел выжидать, оставаясь вне поля зрения. Его инстинкт исключал ошибку.

– Ты, вот что, малец, мог бы я тебя порешить. Хучь собаку твою, да и тебя с пукалкой. Да, видно Бог не велел. А что не брешешь и не забоялся – благодарствуй. Я эвона туда отойду и пожду. Опосля совсем уйду. Ты, паря, не боись теперича. Да другому кому не попади поперёк! Нас много ушло по первопутку, а то и ране. Запомнил мой сказ, поди, аль как?!»

С тем гражданин Сивков отошёл в кустарник поодаль. Я спустился на землю, передёрнул затвор. Шайтан переместился на позицию поудобней, чтобы тоже видеть чужака. Я подошёл к огромному замшелому пню и выполнил обещанное мной: дал соль и спички. Себе оставил десяток спичек и пару щепоток соли в плоском пузырьке от микстуры (не намокнет). Большую, а вернее-оставшуюся часть отдал изгою судьбы. Шайтан, похоже, не возражал. Собаки, особенно охотничьи, чуют нутром настроение стороннего. Особенно, если тот возымел агрессивное намерение. Я же подумал: «Иди себе далее и Бог тебе судья! Мне не дано вершить твою судьбу!»

– Дядь Мирон, бери! Дал бы больше, но себе отсыпал чутка. Ступай себе. Здесь Могочинская экспедиция. Может встретишь кого. Спросишь Догилева Степана Ивановича. Он дядька хороший. А в прошлом квартале у нас пропал рабочий Спиваков Николай. Почти Сивков. Так что соображай! С богом!»

– Слышь, малец, за жизнь и совет благодарствую. Я не жадный, так что прощевай пока. А это тебе на память. Не побрезгуй: от души! А у меня этого добра хватает!

С тем он забрал моё подношение и положил вместо них тряпицу. А я подумал: «Кто он, этот Мирон Сивков, по делам – убийца. А по душе? Ведь я и лица его не видел. Разве что сверкнуло искоркой средь густых зарослей волос и бороды. Вроде как человечьи глаза.» Тут он скрылся в урмане. Я же подошёл к пню. Развернул тряпицу, а там… лежали три самородка граммов на двести. Взял, конечно. Хотя корысти мне в этом золоте было не то что мало, а и не было вовсе: зачем оно мне? И отдал по приходе из тайги отчиму. Тот перепугался жутко и предупредил, чтобы не болтал: «Це ж в МГБ стукнут. Так воны до сэбэ в тюрягу сховают рокив на двадцать. Ховай, Шура, шибче ховай, щоб нэ побачилы!» Мать трясущимися руками спрятала свёрток сразу же где-то в погребе.