Андрей Бильжо - Будьте здоровы и держите себя в руках

• Название: Будьте здоровы и держите себя в руках
• Автор: Андрей Бильжо
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0413-1

Под одной обложкой здесь собраны тексты знаменитого художника и психиатра (“мозговеда”) Андрея Бильжо. Все эти тексты очень о разном. О прошлом и настоящем. О забавном и грустном. В них много психиатрического… Много юмористического. Много сатирического. А в целом это весьма злободневные и колоритные очерки нравов современного российского общества. Часть из этих текстов была написана для журнала “Русский пионер”, часть – для других изданий, а часть – специально для этой книги. Рисунки с комментариями публиковались в рубрике “История от Андрея Бильжо” в журнале “Дилетант”.

---

Намек Леня понял правильно. Он был очень понятлив.

Первая вмятина появилась на “Волге” через месяц. Опустим здесь подробности той аварии, тем более что тогда меня не было в машине, – впрочем, как при второй, при третьей, при четвертой… Разумеется, Леня ни разу не был виноват. Мне казалось, что его голубые глаза не врали. Он вообще был очень трогательным. Рассказывал, как плакал, когда у него умер хомячок. Консультировался со мной, как ему бороться с дачным соседом-обидчиком, спилившим березы на их с мамой участке. Рассказывал, как они с мамой мыли щеткой несколько картошин, пропахших бензином.

Шло время. Леня начал мужать и полнеть. В ресторане, который я оформлял и в котором часто бывал по делу, Леня плотно ел – точнее, его кормили, даже без моей просьбы. Он сидел в окружении официанток, что-то им рассказывал, они внимательно слушали, подперев щечки руками, и уплетал котлеты. Это был уже другой Леня. Этот Леня уже не только не выходил из машины – он вообще перестал открывать дверь изнутри кому-нибудь из пассажиров. Включая меня.

Однажды “Волга” цвета морской волны сгорела у Лени под окнами. Сгорела вся. Почему она сгорела, осталось загадкой. Леня утверждал, что ее подожгли. Оставшийся корпус машины я отдал Лене. А тот решил сделать машину сам.

– Я ее восстановлю, Андрей Георгиевич, – гордо и самоуверенно сказал он.

Между тем надо было ездить. И я как патриот купил вторую “Волгу”, но уже черную. Налицо был явный мой рост. Через месяц на капоте новой машины появилась вмятина.

– Лыжи упали в гараже у друга и прямо на капот.

Эта фраза в качестве объяснения, брошенная летом невзначай, мне понравилась. И я, чтобы не разрушать этого шедевра, не стал интересоваться подробностями. Спокойно произнесенный Леней абсурд очень сочетался с его пиджаком с плеча писателя Владимира Сорокина, который подарил Лене наш общий друг. К этому времени Леня сильно раздался вширь. В машине он уже не поворачивал головы со стриженым, в складках затылком.

Как-то раз в “Шереметьево” он встретил меня на серебряном джипе.

– Леня, а где моя “Волга”?

– Отдыхает, Андрей Георгиевич. Она много работала, пусть отдохнет…

– А чей это “Джип”, Леня? – осторожно поинтересовался я.

– А, этот? – удивился он, – этот джип мой. Я его у друга купил. Ту, сгоревшую, “Волгу” сделал, продал и “Джип” купил.

Спустя неделю Леня уволился. Сам.

Черная “Волга” встала через несколько дней. Новый водитель в ней долго ковырялся.

– А что она у вас горела, что ли? – спросил он.

– А с чего вы взяли? – удивился я.

– Да много, Андрей Георгиевич, обгоревших деталей. Вот, смотрите…

И он выложил их на мой стол.

Вот такая история одного становления личности.

Ну, будьте здоровы и держите себя в руках.

5. Вот такое кино…

В детских воспоминаниях нет хронологии. Что за чем идет, совершенно непонятно. Да и не очень хочется в этом разбираться. Это кадры только твоего кино. Не склеенного. На монтажном столике. Кино без монтажа. Рабочий материал.

Люся

Жили мы тогда в огромной коммунальной квартире на Дом-никовской улице. Комната, которую мы занимали, была четырнадцатиметровой. И в ней обитали четыре человека. А в соседней комнате жила другая семья. С девочкой Люсей. Мне было пять лет, а Люсе – семь. Наших родителей не было дома. Мы играли в доктора. Отгадайте с трех раз, кто был доктором? Правильно, уже тогда, в пять лет, им был я, и по всем медицинским правилам я проводил внешний осмотр Люсиного тела. На самом интересном месте этого тела мною было обнаружено родимое пятно размером с тогдашнюю двухкопеечную монету. Потом вошел мой папа, и мы спрятались под круглый стол. Папа тактично вышел. Люся оделась и, краснея от стыда, убежала.

Удивительно, но эту родинку я запомнил на всю жизнь, и думаю, что о ней мало кто знает, ведь в переходном возрасте по понятным причинам эта родинка спряталась даже от самой ее обладательницы. Этого секрета, этой врачебной тайны я не открою никому – я же давал клятву Гиппократа.

Не волнуйся, Люся.

Пираты

Домниковка – так говорили все. Не Домниковская улица, а именно Домниковка. “Ты где живешь?” – “На Домниковке”.

Улицы этой давно уже нет. Все дома снесли. Кроме одного. Да, да, именно моего.

Потом эта улица называлась именем Маши Порываевой. Потом Новокировским проспектом. Теперь – проспект Сахарова. Разные времена – разные названия улиц. Ну а сейчас здесь стоят большие, бессмысленные дома. Бессмысленные, но с деньгами – все больше банки. Все больше офисы. Бессмысленные.

А дом мой почему-то остался…

Эта улица соединяла – теперь это делает проспект Сахарова – площадь трех вокзалов с Садовым кольцом. Кстати говоря, Домниковка до революции была известна как улица публичных домов. Их все снесли.

А дом мой остался… Маленький, странный и совсем другой среди этих больших, одинаковых зданий. Он в явном меньшинстве среди довольно агрессивного большинства.

Дом этот кирпичный. Крашеный кирпич. С белой кирпичной же отделкой. Он похож на старые корпуса психиатрической больницы имени Кащенко (теперь Алексеевской). За что я, видимо, эту больницу очень любил – да и люблю. Этот мой дом такая псевдоготика. Бывшая католическая гимназия – точнее, католическая гимназия была во дворе. А дом этот, где мы жили, был общежитием для гимназистов.

Коммуналка – это счастье! Счастливое коммунальное детство. Потому что все – твое. Весь коридор с четырнадцатью дверьми. Туалет на две кабины. Кухня с огромной чугунной раковиной и двумя кранами.

Я стою на скамеечке у этой чугунной раковины и тщательно мою руки.

– Андрюша наверняка будет врачом.

– Почему вы так думаете?

– Посмотрите, как он моет руки… Как хирург.

Хозяйки жарили треску. Это сейчас треска деликатес – а тогда она была плебейской рыбой. Запах ее расползался по коридору, проникал в комнаты через замочную скважину, а там уже в складки одежды. Все пахли жареной треской.

Мыться ходили в баню буквально напротив через дорогу. Зимой молодые дамы на абсолютно голое тело набрасывали шубы. Игриво хохотали. Все время хохотали.

Война закончилась. Сталин умер. Можно хохотать.

Я ходил в баню с папой смотреть “пиратов”. “Пиратами” были мужики с татуировками. “Смотри, смотри, папа, какой пират!.. С татуировками. Настоящий. Без ноги… А вон тот, смотри, без руки…” Когда “пираты” одевались, на лацканах их пиджаков были медали и ордена.

Мой папа “пиратом” не был. Ему повезло. Он прошел всю войну от и до. Через Сталинградскую битву, на Т-34.

Но я понял это много позже.

Демонстрация

В нашем доме были две лестницы. Одна – парадная. Она проходила в центре дома, с красивыми перилами, ажурными балясинами и широкими, каменными, стертыми ступенями – как во дворце.

В этом доме все было для меня.

По этой лестнице мне можно было спускаться на улицу только со взрослыми.

Вот мы с папой и мамой выходим на 1 Мая из парадного подъезда (так и говорили) и идем гулять – на демонстрацию.

Надо честно признаться, что демонстрации я очень любил. Я сидел у папы на плечах, и сверху мне все было видно. Я размахивал красным флажком. У него маленький, деревянный, круглый флагшток, к которому прибита красная тряпочка. На красной тряпочке нарисован ярко-желтый ромб. Внутри ромба была Спасская башня с часами. А внизу написано “СССР”. И от СССР расходились в разные стороны ветки дуба и лавра.

Были красные флажки с голубем мира и надписью “Миру – мир!” на фоне земного шара.

А были еще флажки с кремлевской звездой, и салютом, разлетающимся от нее во все стороны, и надписью внизу: “С праздником!”

Я бы ни за что не вспомнил этих подробностей, если бы этих флажков не было сейчас в моей коллекции старья и они не лежали бы передо мной.

А вот глиняную крашеную обезьянку на резиночке, с ручками и ножками из пружинок, я только помню. Обезьянки бились и не сохранились. Еще были шарики на резинке, как елочные игрушки. И “уди-уди”. Надуваешь через трубочку маленький шарик, а потом из него выходит воздух, издавая такой звук: “Уди-уди-уди”. На трибуне мавзолея стояли какие-то дядьки, и они мне махали рукой. А я им в ответ махал флажком. А потом, когда мы с папой и мамой ехали на метро домой, то встречали людей с гигантскими бумажными цветами.

А у бабушки Антонины Игнатьевны, папиной мамы, на Пятницкой нас уже ждал праздничный стол. С салатами и пирогами.

Когда я стал часто бывать в Венеции, я узнал, что там 1 мая тоже нерабочий день – праздник труда. И венецианцы ходят с большими бумажными цветами и гуляют семьями, и дети сидят у пап на плечах с маленькими итальянскими флажками.