Александр Шепиловский - Феномен

• Название: Феномен
• Автор: Александр Шепиловский
• Издательство: Ермак
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009

Простой слесарь-газовик из Читы переносится на четыреста лет вперед в будущее — в мир, где бегемоты, внезапно, материализуются на балконах; где люди решают сложнейшие проблемы перемещения во времени и пространстве, отдыхают, занимаются спортом. Где академики во главе с президентом Академии Наук не прочь порубить дрова и посидеть в дружеской компании. И делают они все это со вкусом и удовольствием, короче — это мир, похожий на тот, в котором "понедельник начинается в субботу".

Роман не был издан при жизни автора — Александра Ефимовича Шепиловского (1934–1999 г.), а издание 2009 года вышло столь малым тиражом, что, к сожалению, оказалось практически недоступно широкому кругу читателей.

---

— Почему ты не хочешь отвечать на мой вопрос?

— Не понимаю.

Что за упрямство! А может здесь что-то другое, мало ли какие причины могут быть у Сьинги для того, чтобы не говорить со мной на эту щекотливую тему. Я вспомнил авторитетное заявление Добрыни, что на путешествие в прошлое природой наложен запрет. Это подействовало успокаивающе, и во мне вновь заговорило любопытство:

— А почему у собаки, у ньюфаундленда, не было копии, почему он, бедный, не переместился, а сгорел?

— Потому что в момент включения «Аленушки» ты находился далеко от блок-отсека, а сила взаимодействия поля-би с объектом убывает обратно пропорционально восьмой степени расстояния между ними.

— Почему же тогда бегемот и орангутан взаимодействовали с полем-би на дальних расстояниях?

— В Майами другая конструкция камеры, она рассчитана на эксперименты по изменению хода времени, поэтому флуктация Поты-Попы образует в пространстве воронку, центром которой является твой мозг, как приемная антенна. В эту воронку и «затягивало» бегемота, и не имеет значения, близко или далеко, тут нет расстояний. Но если бы мы вовремя не вмешались и не создали условий для сдвига пространственных фаз, бегемот бы трансферовался изнутри тебя, ты был бы взорван как страус, помнишь? Мы всегда были начеку. И вот что, Саша, хватит об этом. Ты только больше запутаешься, потому что осмысливаешь механизм событий в сильно искаженном виде. Я уж и так стараюсь говорить языком Владимира, но больше упрощать и искажать не могу.

— Ладно, хватит, хотя мне по-прежнему все чертовски интересно, и твои объяснения на низшем уровне меня вполне устраивают. А о другом можно спрашивать?

— Можно. Торопись, у нас мало остается времени.

Голос Сьинги стал заметно слабее, и выглядела она как-то неясно, будто растворялась в воздухе. Я думал, что это у меня от переутомления или из-за неисправности в аппаратуре связи, но Сьинга уловила мою мысль и сказала, что кончается питание, и она вынуждена скоро уйти.

— Надолго?

— К изготовлению тайгота вернусь. Спрашивай, что хотел.

— Сколько вас человек «законсервировано» в кликьяне?

— Ты правильно подметил — «законсервировано». Нас — двадцать миллиардов человек, плюс все виды животных, насекомых и колоний микроорганизмов. И, конечно, растения.

— Как же вы помещаетесь в кликьяне? У вас есть опора?

— Опоры нет. Мы, образно говоря, как бы растворены в своей среде обитания, наша жизнь почти замерла на неопределенно долгое время за исключением специальных служб наблюдения, способных в виде искусственных высокоорганизованных систем изредка выходить из кликьяна для принятия информации, для познания и поисков контакта с разумом.

— А вообще-то, раньше вы жили хорошо, дружно, мирно? — спросил я, смущаясь наивности своего вопроса.

— Жили мы неплохо, — засмеялась Сьинга.

— Сколько лет вашей цивилизации? Я имею в виду до ухода ее в кликьян.

— От создания первых железных орудий труда до проникновения в структуру пространства возраст нашей цивилизации — восемьсот лет.

— Так мало?

— По вашему календарю это соответствует тридцати тысячам годам.

— Так много!

— Планета Глюссия была массивнее Земли и находилась много дальше от своего чрезвычайно раскаленного солнца, совершая вокруг светила оборот за двадцать восемь земных лет. Темп нашей жизни по сравнения с вашим замедлен.

— Понятно. Вы, вроде как, тугодумы.

— Совершенно верно, Саша. Но это относительно.

— А продолжительность вашей жизни?

— В среднем — двенадцать лет. По вашему, это будет четыреста восемьдесят лет.

— Ого! У вас, наверное, богатая история. У вас так же есть страны, национальности, а в прошлом были войны?

— Войн у нас никогда не было. Тебе, Саша, это трудно представить, но я постараюсь, чтобы ты понял.

И Сьинга постаралась. Она говорила тихо и убедительно. Я прекрасно понимал ее. У нас эволюция характеризуется наследственной изменчивостью, борьбой за существование, она приводит к формированию адаптаций, изменению генетических состояний популяций, образованию, а также вымиранию менее приспособленных видов и, в конечном итоге, преобразованию биосферы Земли в целом. Это нам кажется естественным, по-другому и быть не может. Оказывается может. Те же результаты эволюции достигаются другим путем. Если у нас идет борьба за существование каждой особи за себя, то у них все направлено на существование других особей, у них сильный не уничтожает слабого, а, наоборот, поддерживает его, заботится, оберегает и жертвует собой для сохранения жизни другого. У них нет хищников, у них вообще все животные питаются растительной пищей. Мясо никто не ест. Даже насекомые не пожирают друг друга, а стараются не допустить гибели не только своего «сородича», но и любого насекомого. Они не кусают больших животных. Мало того, даже растения помогают растениям, отводят корни в сторону и сбрасывают листву, чтобы дать свет, дерево само засохнет, но отдаст соседу все питательные вещества. Нам это кажется неправдоподобным, но такова уж эволюция на Глюссии. Конечно, слабый дает слабое и хилое потомство, которое должно дать еще более слабое потомство, обреченное на вымирание. Но природа устроила так, что все силы и инстинкты окружающих особей направлены на излечение слабого, и под действием целительных «лучей заботы» в его организме удивительным образом происходят генетические изменения, вплоть до возникновения положительных мутаций, в результате чего слабый становится более приспособленным к жизни, чем его целители.

Сьинга сказала, что они долго не могли смириться с нашей земной эволюцией, в которой живое поедает живое, в которой идет неистовая борьба за жизнь, вечная грызня из-за куска мяса, из-за самки. Сильный выживает — вид совершенствуется. А слабые не нужны. Это было недоступно пониманию жителей Глюссии, слабых, наоборот, нужно поддерживать и делать их сильными, а слабые, в свою очередь, делают все возможное для совершенствования сильных. Если у нас идет смертельная схватка за выживание, за место под солнцем, то у них идет та же борьба, однако, без зубов и когтей, борьба идет лаской и добром, заботой и ухаживанием. У них нет страха смерти, и невольно можно подумать, что отсутствует великий инстинкт самосохранения, без которого жизнь теряет смысл. Отнюдь, этот могучий инстинкт есть, но природа его такова, что он направлен через одну особь на другую, получается взаимное оберегание, страз не за свою смерть — за чужую, за ее недопущение, что равнозначно инстинкту самосохранения. У них любовь всего живого к живому. Но плодовитость у них низкая, рождение происходит в тяжелейших муках, и часть этих мучений непостижимым образом передается и мужским особям. Появившееся потомство требует большого ухода и внимания. У них все животные, в том числе птицы и насекомые — живородящие. Это у нас всякая муха откладывает тысячи яичек, большинство которых, к счастью, погибает, а у них то же насекомое наподобие нашей мухи, производит на свет всего две-три мушки, этих мушек бережет и охраняет весь животный мир, а мушки тоже сеют добро и радость. Все живое питается только растительной пищей, но, несмотря на обилие культурных и диких растений, пища дается нелегко, требуется много обработки.

Человек на Глюссии подчинен тем же законам эволюции. Стремление помочь ближнему, да и дальнему тоже, накормить и напоить, облегчить труд, создать наилучшие условия для жизни дало толчок для развития цивилизации. И все, что создавалось, изобреталось и производилось, все делалось не для себя — для других, которые тоже в долгу не оставались. Если кому-то горько, больно, то из-за него переживают и другие, и делают все возможное для облегчения страданий несчастного, независимо от того, родня это, друг или совершенно незнакомый человек. Вся деятельность направлена на то, чтобы сделать людям приятное, обеспечить их всем необходимым и приносить радость, радость и только радость. И нет в этом ни конца, ни покоя. Это вовсе не жалость и не желание угодить, это их потребность, такими их создала природа. В их языке нет таких слов, как «драка», «наказание», «преступление», и, конечно, отсутствует слово «убийство». Последнее для них вообще не представляемо. А уж о войне у них даже фантасты не додумались. Если у кого-то горе, несчастье, то к нему спешат на помощь, а пострадавший сам из кожи лезет, чтобы другие из-за него меньше страдали. Если кто-то ценой своей жизни спасал жизнь другого, то умирал со счастливой улыбкой на устах. Это не расценивалось как геройский поступок — так и должно было быть. Складывается впечатление, что там все такие хорошие люди, и добрые, и ласковые, и любвеобильные, ну прямо расчудесные. И жизнь течет там безмятежно и весело. Неужели у них нет противоречий и споров, нет конфликтов и недовольства, полностью отсутствует зло и ненависть? Оказывается, что-то похожее на это есть, но имеет иную психологическую окраску. Взаимное уважение и любовь тоже порождают массу неудобств и переживаний, появляется недовольство собой, когда человек осознает свою, кажущуюся ему неполноценность, отчего сильно страдает. Взаимоотношения людей на почве добра очень сложные, даже есть свои нахалы и подлецы. Но смертельных врагов нет ни у кого. Человек искренне радуется, что кто-то кому-то помог лучше, чем он, и в то же время его это очень угнетает, он и зол на лучшего помощника и доволен за него и за того, кому помогли. Лучший помощник, видя переживания худшего, начинает переживать сам, и оба они принимают меры для улучшения самочувствия друг друга. А тот, кому была оказана помощь, зная, что из-за него мучаются двое, тоже начинает делать для них добро. Получается вроде конфликта наоборот. Принцип «пусть мне будет хуже, что б другому было лучше», тоже, по-моему, не очень-то хорош, все неприятности идут от самого себя и чувства вины перед другими. Мне было бы трудно это понять, но Сьинга сделала так, будто я стал жителем Глюссии и на миг испытал его чувства. В тот момент наша эволюция казалась мне варварской и неестественной! Еще ужаснее были революции, где какие-то люди звали к жертвам, но сами в число этих жертв не попадали! Я почувствовал такую сильную душевную боль, что жить расхотелось. Но в глубинах подсознания затаилась ликующая радость, что Владимир, Добрыня, Гек Финн, все наши приступают к великому делу по спасению глюссиян. И я здесь главная фигура. Я был счастлив и одновременно страдал, я метался в поисках выхода и не мог обрести душевный покой. Вот такое странное двойственное чувство. Сьинга дала мне возможность краешком глаза взглянуть и на жизнь планеты Глюссия. Я увидел веселых жизнерадостных людей, но был несказанно удивлен, что все мужчины на голову ниже женщин, и что они весьма хрупкие создания. Женщины главенствовали, мужчины их за это любили, а женщины боготворили своих умных мужей и, как говорится, носили их на руках. А еще поразило меня обилие всяких забавных животных, которые крутились среди людей, бегали, прыгали, ласкались, вроде бы даже болтали и смеялись, играли с детьми и со взрослыми. Одни зверюшки, с осмысленными мордочками, возводили из мозаики нехитрые сооружения, другие, пушистые, устраивали хороводы и пели, третьи, с длинными лапами, лазили по деревьям, собирая оранжевые плоды.