Евгений Шраговиц - Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя

• Название: Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя
• Автор: Евгений Шраговиц
• Жанр: Языкознание
• ISBN: 978-5-9905979-3-8

В ходе анализа стихов Окуджавы, базирующегося на научных знаниях из области не только литературоведения, но и, например, философии и психологии, автор книги «расшифровывает скрытые смыслы» многих произведений, не замеченные критиками, раскрывает контексты творчества Окуджавы, остававшиеся невыявленными, в частности, обнаруживает перекличку произведений Окуджавы с текстами «последнего поэта Серебряного века» Георгия Иванова. Каждая глава книги посвящена стихотворению, песне или цепочке тематически близких стихов и песен. Среди них такие известные произведения Окуджавы, как «Неистов и упрям», «Комсомольская богиня», «Старый пиджак», «Шарманка-шарлатанка», «Ночной разговор», «Молитва», «Батальное полотно», «Белорусский вокзал», «Былое нельзя воротить» и другие.

---

Теперь обратим внимание на то, как завершаются обе части песни. Две последние строки двух частей идентичны, а в строках, предшествующих им, присутствуют слова «бой кругом» (в первом случае) и «гром кругом» (во втором). В 3-м и 6-м куплетах присутствует антитеза (стилистическая фигура контраста, построенная на резком противопоставлении образов):

…вот скоро вспыхнет бой кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!

…лишь только дела гром кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!

…вот скоро вспыхнет бой кругом…лишь только дела гром кругом, но комсомольская богиня… но комсомольская богиня…

Ах, это, братцы, о другом! Ах, это, братцы, о другом!

В первой половине песни бой благодаря союзу «но» противопоставляется дионисийскому началу – радости, любви, красоте и весне, воплощением которых является Афродита. Слова «бой кругом» отсылают нас к «Песне о встречном», где есть строка «В громах, в огнях». А в шестом куплете «дела гром» как бы обобщает развернутое в «Песне о встречном» описание конкретных звуков, сопутствующих работе: «пенье гудка» и «звон цехов». Относительно грома (и молнии) можно заметить, что в мифологических представлениях он предшествует появлению богов; похоже, что не случайно упоминанием грома Окуджава предваряет в своем произведении строчку о «комсомольской богине». Он заканчивает обе части песни восклицанием: «Ах, это, братцы, о другом!», подчеркивая, что в жизни, кроме боев и труда, есть и другие, не менее важные вещи: красота, радость, любовь! Скорее всего, здесь есть намек на то, что «другое», о котором в описанных обстановке и времени не уместно говорить, является на самом деле чем-то более базовым и человечным, чем огонь и гром, связанные с революцией. Тут можно заметить, что слова: «Ах, это…» как начало восклицания часто появлялись в стихах поэтов Серебряного века, в частности у Пастернака, Брюсова, Белого, Кузмина, Адамовича и других.

Рассмотрим теперь контексты песни, которые могут подкрепить или дополнить нашу интерпретацию. «Комсомольская богиня» была не первым творением Окуджавы, в котором обожествлялась женщина. В стихотворении «Если сполна надышаться морским ароматом пряным..»)[50], а оно было написано в 1956 году, то есть двумя годами раньше «Песенки о комсомольской богине», фигурирует «просто соседка», названная Афродитой.

Если сполна надышаться морским ароматом пряным,
если в море всматриваться упрямо-упрямо,
неожиданно, тихим прибоем омыта,
выйдет из зеленой волны Афродита.

Выйдет, поздними сумерками влекома,
и улыбнется знакомо-знакомо…

Где? На каком портрете? В каком музее
я встречал эту точеную шею,
эту копну волос золотистых и вязких,
эту голову, вскинутую по-царски,
эти глаза, что многое могут и смеют?
Где? На каком портрете? В каком музее?

Вот стоит она на песке видением близким,
с бронзовой кожи стряхивая соленые брызги.
А когда распластаются длинные синие тени,
такое простое платьице ловко она оденет,
черной заколкой волосы туго стянет,
станет такой обычной, земною станет,
просто соседкой, старой знакомою просто
в будничном платьице – поношенном, ситцевом, пестром.

Это стихотворение позволяет понять уже сложившуюся ко времени написания «Комсомольской богини» образную систему Окуджавы, в которой есть отголоски и мифа о рождении Афродиты из морской пены, и гомеровского описания её «золотистых» волос, и отпечаток картин Ботичелли с изображениями богини из музея Уфиццы во Флоренции. А больше всего сближает эти стихи с «Комсомольской богиней» способность автора увидеть прелесть «просто соседки» и поставить ее на пьедестал как богиню. Это стихотворение служит сильным аргументом в пользу того, что «комсомольская богиня» сравнивалась именно с Афродитой, особенно если помнить о «рыжем колечке».

Есть и другие доказательства того, что «богиня» Окуджавы – Венера (Афодита). Блок, с творчеством которого тесно связаны произведения Окуджавы, работая над «Стихами о Прекрасной даме», изучал греческих философов и, как пишет Аврил Пайман, «перед внутренним взором поэта» возник «образ русской Венеры»[51]. Стихотворение Блока, в котором есть строчки «Молодая, золотая,/ Ярким солнцем залитая», могло повлиять на Окуджаву или непосредственно, или через Георгия Иванова, который обожал и знал всего Блока.

Связи образного мира Окуджавы с поэзией Г. Иванова достаточно обширны; о них мы уже упоминали. «Песенка о комсомольской богине» – один из примеров такой связи с песенкой «Приказчичья» Г. Иванова. Мы приведём текст этой песенки[52]параллельно со второй частью песни Окуджавы:

На углу у старой булочной,
там, где лето пыль метет,
в синей маечке-футболочке
комсомолочка идет.

А ее коса острижена,
в парикмахерской лежит.
Лишь одно колечко рыжее
на виске ее дрожит.

И никаких богов в помине,
лишь только дела гром кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!

Я иду себе насвистывая,
Солнце льётся на меня.
Вижу – блузочка батистовая
Замечталась у плетня.

Не модистка и не горничная,
Гимназисточка скорей.
Лейся, лейся, пламя солнечное,
Пуще душу разогрей!

И плетень толкаю тросточкою,
И улыбка мне в ответ:
Миловидного подросточка я
Поцелую или нет?

Картины, представленные в этих стихах, имеют много общего (кроме того, первые два куплета каждой части песни Окуджавы совпадают по размеру со стихотворением Иванова – они написаны 4-стопным хореем). Время года, очевидно, описывается одно и то же: в стихотворении Г. Иванова из таких строк, как «Солнце льется на меня» и «Лейся, лейся, пламя солнечное» можно понять, что дело происходит летом; у Окуджавы об этом прямо сказано. Центральный образ в текстах – девушка; у Иванова на ней «блузочка батистовая», а у Окуджавы она «в синей маечке-футболочке». Иванов называет ее «гимназисточкой», Окуджава – «комсомолочкой». Есть в этих стихах и колористическое сходство: у Иванова девушку окружает «солнечное пламя», а у Окуджавы героиня рыжеволосая – все это заставляет вспомнить об облике Венеры. Но все же для Иванова его героиня – «миловидный подросточек», а для Окуджавы – «комсомольская богиня». У Г. Иванова песенка пронизана гедонистическими мотивами и напоминает о горячо любимом им французском художнике Ватто, а также сопоставима с произведениями М. Кузмина, которого Иванов считал одним из своих учителей.

Окуджава поставил перед собой более сложную творческую задачу, чем Иванов. Автор «Комсомольской богини» решился рассказать о трагической судьбе женщин в коммунистическую эпоху, когда идеология пыталась отменить законы природы и достижения цивилизации и отводила женщине роль солдата или рабочего, стыдливо замалчивая эротическую сторону человеческих отношений. Окуджава показал, что несмотря на все усилия тех, кто проводил официальные взгляды в жизнь, «другая» ее грань никуда не исчезла, пусть о ней и не принято было говорить вслух и «гром кругом», как казалось, не оставлял место для эротики. Песня Окуджавы напоминала о том, что, кроме сражений и работы, в мире есть и другие, не менее важные ценности: красота, любовь, радость, традиционно воплощаемые мировой культурой в женщине-богине. Окуджава не просто декларировал свою позицию, но и регулярно использовал образ женщины-богини в своих песнях, чем после долгого перерыва возродил его в русской поэзии.

О происхождении песни Б. Окуджавы «Шарманка-шарлатанка»

В русской поэзии тема шарманки впервые является в шуточном стихотворении Мятлева «Катерина-шарманка» (1840)[53]; как уже отмечалось, «Песенка о несостоявшихся надеждах» Окуджавы (1974), написанная для кинофильма «Соломенная шляпка», – перифраз этого стихотворения Мятлева[54]. После Мятлева стихи о шарманке можно найти у Апухтина («Шарманка», 1856), Случевского («Шарманщик», 1881), Фофанова («Шарманщик», 1892), Леонида Семёнова («Шарманка», 1904), Бунина («С обезьяной», 1907), Анненского («Старая шарманка», 1909), Цветаевой («Шарманка весной», 1909), Кривича («В сером доме», 1912), Мандельштама («Шарманка», 1912) и Георгия Иванова «Шарманщик» (1911–1914(?)). Тема шарманки возникала и у Блока («Зачатый в ночь», 1907), и – правда, совсем вскользь – у Гумилёва («Когда я был влюблён», 1911). Ограничим список написанным до Первой мировой войны, так как именно к этому периоду относятся стихи, с которыми мы будем сравнивать песню Окуджавы.