Ирина Степановская - На скамейке возле Нотр-Дам

• Название: На скамейке возле Нотр-Дам
• Автор: Ирина Степановская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63167-4

После того как скоропостижно скончался возлюбленный Татьяны, ее жизнь остановилась. Пустота заполнила то место, где должна быть душа. Осталась только обида: за что? Но однажды коллега по работе предложила Тане поехать вместе в Париж…

Новый роман Ирины Степановской – о преодолении печали, о возрождении, о помощи и вере в себя, о проблемах вечных, как старинный собор Нотр-Дам.

---

Пригород Парижа, где проводился международный авиасалон, был переполнен. Чем меньше оставалось времени до начала полетов, тем больше людей все прибывали и прибывали на поездах пригородного сообщения, на машинах, мотоциклах и велосипедах. Лена подумала, что сами люди очень отличаются от тех, которых она видела на МАКСе. Там сплошь были деловые лица. Здесь толпа радовалась жизни. Дела оставались где-то за кадром. Сам воздух, прозрачный и свежий, казалось, источал благоуханье моря. Лена отчетливо чувствовала запах водорослей и соли, хотя знала, что море отсюда вовсе не близко. Это ветер нес этот запах.

Недалеко от станции в условленном месте их действительно ожидал Серж Валли. Лена сразу узнала его в невысоком загорелом человеке, стоящем по-военному ровно рядом с темно-синим автомобилем с открытым верхом. На ветровом стекле этого кабриолета был прикреплен специальный пропуск. Мари шла рядом с ней спокойно и скромно, но, когда после знакомства с Сержем Мари свободно стала говорить с ним на его родном языке, Лена поняла, что ей лучше молчать.

Валли, как истинный француз, был галантен с ними обеими. Он заботливо усадил их на заднее сиденье своей машины, сам занял место водителя, и они помчались. Приятно было ехать с ним через все запрещенные места, кордоны и заграждения, туда, куда нельзя было проезжать другим машинам! Благодаря спецпропуску их беспрепятственно пропустили и на сам аэродром. Солнце уже поднялось высоко. Веял теплый ветер. Мари повязала голову голубой косынкой, надела солнечные очки. Лена сидела рядом с ней, как пришпиленная.

Обогнув летное поле, Серж подвез обеих дам к трибуне для гостей, указал их места и стал прощаться.

– Я оставляю вас до конца полетов. Хоть я сегодня и не летаю, работают мои друзья – я должен быть с ними. – Он неопределенно махнул рукой в даль летного поля.

– Мы еще увидимся? – вежливо спросила Мари, подавая ему руку на прощание.

– Конечно, мадам.

– Тогда я не говорю «до свидания». – Мари казалась Лене дамой высшего света. Рядом с ней Серж Валли был вполне гармоничен. Лена с досадой подумала, что это она оказалась здесь сбоку припеку, хотя благодаря Валерию должна бы играть главную роль. Лена и не подозревала, что со стороны, в моей черной куртке и пестрой косынке на пушистых волосах, она производит впечатление миндального деревца, еще только готовящегося расцвести: нежная молодость дорого стоит. Валли повернулся и прямо посмотрел Лене в глаза.

– Мадемуазель, я хорошо помню, как мы познакомились с вами в Москве. – Лена смутилась.

– Какая красивая у вас машина! – Про машину она сказала потому, что не знала, что вообще сказать, хотя машина в самом деле была очень красивая.

– Это машина моей жены, моя – гораздо меньше, – ответил Валли. – Я снимаю квартиру в Париже, а жена с детьми живут постоянно в Блуа, это на Луаре. – И, улыбнувшись, добавил: – В Париже проще иметь маленькую машину.

– Вы в Париже работаете?

– Учусь. В Сан-Сир. Это военная академия. Раз в неделю приезжаю домой, – он улыбнулся, видимо, вспомнив о доме. – Катрин сама предложила мне взять ее машину, чтобы вас встретить.

– Передайте ей привет от нас! – сказала Мари. Лена же промолчала.

– До встречи! – улыбнулся он еще раз, и Лена повторила за ним, как эхо: «До встречи…»

Когда он ушел, Лена переспросила Мари:

– Что он сказал насчет машины?

Мари в это время протирала платочком стекла театрального бинокля.

– Он сказал, что это машина его жены. А что?

– Ничего, – ответила Лена. – Вполне естественно, что у человека есть жена, а у жены – отличная машина. Можно только порадоваться за их семью. – Она не захотела продолжать разговор и отвернулась, глядя в толпу. – Сейчас начнется!

– Волнуешься за Валерия? – Мари коснулась ее руки. Лене почему-то стал неприятен ее жест.

– Естественно.

– По-моему, твой жених стоит того, чтобы за него волноваться. – Мари поднесла к глазам бинокль и приготовилась смотреть шоу. Лена искоса взглянула на тетку. В своей светло-голубой шелковой косынке, развевающейся на ветру, в темных очках, с биноклем, Мари была похожа на красивую актрису из какого-то зарубежного детектива. Лена критически подумала про свои джинсы и кожаную курточку с чужого плеча. Ей вдруг сделалось очень и очень грустно среди беспредельной толпы, солнца и светлого неба. Вдруг откуда-то сверху полилась бравурная музыка, и женщина-диктор мурлыкающим голосом сделала объявление. Раздался рев. Полеты начались.

* * *

В это время я в гостинице за завтраком наслаждалась тающими во рту круассанами и горячим кофе, который заботливо подливала мне толстущая негритянка в белом переднике – как я поняла, одновременно и буфетчица и кастелянша. За соседним столиком с аппетитом поедали йогурты и вареные яйца два толстых немца. Третий в их компании – по моим понятиям, совершенно на немца не похожий – меланхоличного вида брюнет в их оживленном разговоре участия не принимал и с грустным видом пил один чай.

Худеет, что ли? Я вспомнила, как худела сама, и понимающе на него посмотрела. Он сначала ответил мне недоумевающим взгдядом, даже оглянулся – ему ли действительно адресована моя улыбка, и, убедившись, что за соседними столиками не было никого, кто еще мог бы привлечь мое внимание, заулыбался мне в ответ. Я доела круассан и раздумывала, не взять ли еще булочку. Негритянка вновь подплыла с фаянсовым кофейником.

Чтобы в Париже я отказывала себе в еде? Хватит, в Москве наголодалась. Я милостиво ей кивнула. Моя чашка наполнилась в третий раз. Круглая булочка на вкус была чуть солоновата, но это оказалось очень вкусно. Я разрезала ее вдоль и намазала маслом. С хрустом откусила сразу половину. Сбоку от меня раздался шум. Это тучные немцы, вставая, отодвигали стулья. Я взглянула в их сторону с набитым ртом. Третий в немецкой компании, извиняясь, мне улыбнулся – мол, прошу прощения за причиненные неудобства.

– Ты идешь, Михаэль? – загремел баритоном один из толстяков, тот, что сидел спиной ко мне. Я не понимала по-немецки, но интонация, действия и имя стали мне понятны.

– Идите, я скоро приду. – Михаэль посмотрел на меня, и я догадалась, что он ответил. Мне стало неудобно. Не поднимая глаз, я стала допивать свой кофе, торопясь уйти (третья чашка все-таки оказалась лишней), и вдруг услышала по-русски:

– Можно мне присесть?

Не знаю, что удивило меня больше: родной язык или то, что кто-то захотел присесть рядом со мной. Я оторопела и поперхнулась. Очевидно, Михаэль расценил это как знак согласия и, осторожно придвинув стул, сел. Я так растерялась, что булочка с маслом утратила для меня всякий вкус. Я осторожно положила ее, недоеденную, на тарелку. Негритянка с кофейником проплыла мимо моего столика, посмотрела на меня, но больше не остановилась. Я проводила ее взглядом. Михаэль молчал.

Я выразительно кивнула ему на негритянку.

– Ну да, сколько же можно кофе наливать? Вдруг посетительница лопнет?

Он вскинулся:

– Вы хотите еще кофе? Я сейчас ей скажу.

Я, протестуя, подняла в ответ обе верхние конечности.

– Ни в коем случае. Иначе я действительно лопну. – Видно, Париж все-таки здорово действовал на меня на ментальном уровне. Иначе с чего бы вдруг я, дама уже предбальзаковского возраста, вдруг изо всех сил надула обе щеки и со всего маху хлопнула ладонями по ним, как по воздушному шару. Звук раздался, я вам скажу, еще тот. Все, кто в этот момент завтракали вокруг нас, человек семь или восемь англичан, дружно повернули в мою сторону головы. Михаэль оторопел и вдруг прыснул со смеха.

– Я еще и не то умею, – с мрачным видом добавила я. – Хотите боевой клич индейцев? – И я в полной готовности продемонстрировать навыки, приобретенные в последние предперестроечные годы в пионерском лагере, открыла рот, вытянула губы трубочкой и уже поднесла к ним руку, собираясь быстро-быстро сложенными пальцами прошлепать по самому их краю.

– Хочу, но только не здесь! – Мы вышли из ресторана в холл, потом на улицу, и уже там, возле входной двери в отель Михаэль вдруг сам открыл точно так же рот и захлопал по своим губам, как только что собиралась сделать я. «У-у-у-уу!» – звук получился дребезжащий, не громкий. У меня бы получилось лучше. Но, впрочем, если в нем и недоставало силы, то техника была соблюдена полностью.

– В лагере научились? – спросила я.

– Да, – он посмотрел на меня, улыбаясь. – В пионерском.

– Под Москвой, – уточнила я.

– Под Москвой. – В его глазах читался вопрос.

– Год будем уточнять? – Я пыталась вспомнить лица десятилетних мальчишек, которые бегали за мной по территории моего лагеря, – и не могла вспомнить ни одного. Все они для меня теперешней слились в одно разгоряченное, грязное, с бешеными глазами лицо.

– Можно уточнить, – он не собирался сдаваться.

– А какой смысл? – я вдруг опомнилась. Зачем я стою здесь с этим человеком? – Ведь если даже вдруг выяснится, что по какому-то странному совпадению мы с вами отдыхали в одном и том же лагере, в один и тот же год и (подумать только!) в одну смену, то все равно я не смогу вспомнить вас, а вы меня. Удачного вам дня. – Я повернулась и вошла назад в отель. Там служащие за стойкой оформляли шумное семейство прибывших итальянцев, а из буфетной комнаты слышалось звяканье посуды – негритянка убирала со столов и заменяла после завтрака бумажные скатерти. Краем глаза я все-таки взглянула в широкое окно. Михаэль стоял, задумчиво подпинывая ногой маленький камушек. Мне почему-то стало жаль его оставлять. Не убудет же меня, если я все-таки спрошу его, в каком он был лагере…