Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«Если на мою могилу…»

Если на мою могилу не прольются слезы милой,
То моя могила будет самой нищею могилой.

Если я утешусь, если обрету успокоенье,—
Успокоюсь не от счастья, а от горечи постылой.

Если Лейлу я забуду, если буду стойким, сильным
Назовут ли бедность духа люди стойкостью и силой?

«Пусть любимую мою от меня они скрывают…»

Пусть любимую мою от меня они скрывают,
Пусть эмир и клеветник мне грозят, хоть мало значу

А рыдать моим глазам запретить они не смеют,
Им из сердца не дано вырвать ту, что в сердце прячу.

Клевета мою любовь вывернула наизнанку,
Чистоту назвав грехом, отняла мою удачу.

Только к богу я могу с жалобою обратиться:
«Посмотри, как больно мне, как я мучаюсь и плачу!»

«О, как мне нравится моя газель ручная…»

О, как мне нравится моя газель ручная:
Траву она не ест, ее жилье — шатер.

И шею и глаза взяла у диких сверстниц,
Но стан ее стройней, чем у ее сестер.

Боюсь я, что умру, поверженный любовью,—
О милости моля, я руки к ней простер.

Газель — жемчужина: ловцу она покорна —
Он раковину вскрыл, и глаз его остер.

«Клянусь я тем, кто дал тебе…»

Клянусь я тем, кто дал тебе власть надо мной и силу,
Тем, кто решил, чтоб я познал бессилье, униженье,

Тем, кто в моей любви к тебе собрал всю страсть вселенной
И в сердце мне вложил, изгнав обман и оболыценье,—

Любовь живет во мне одном, сердца других покинув,
Когда умру — умрет любовь, со мной найдя забвенье.

У ночи, Лейла, ты спроси, — могу ль заснуть я ночью?
Спроси у ложа, нахожу ль на нем успокоенье?

«Как только от нее письмо я получаю…»

Как только от нее письмо я получаю,—
Где б ни был я, — в приют укромный прихожу.

Страдалец, я свою оплакиваю душу,
Но оправдания себе не нахожу.

Ведь я ее люблю и добрую и злую,
И я себя всегда ее судом сужу.

О, долго ли она со мной сурова будет?
О, скоро ли ее любовь я заслужу?

«К опустевшей стоянке…»

К опустевшей стоянке опять привели тебя ноги.
Миновало два года, и снова стоишь ты в тревоге.

Вспоминаешь с волненьем, как были навьючены вьюки,
И разжег в твоем сердце огонь черный ворон разлуки.

Как на шайку воров, как вожак антилопьего стада,
Ворон клюв свой раскрыл и кричал, что расстаться вам надо.

Ты сказал ему: «Прочь улетай, весть твоя запоздала.
Я узнал без тебя, что разлука с любимой настала.

Понял я до того, как со мной опустился ты рядом,
Что за весть у тебя, — так умри нее, отравленный ядом!

Иль тебе не понять, что бранить я подругу не смею,
Что другой мне не надо, что счастье мое — только с нею?

Улетай, чтоб не видеть, как я умираю от боли,
Как я ранен, как слезы струятся из глаз поневоле!»

Племя двинулось в путь, опустели жилища кочевья,
И пески устремились к холмам, засыпая деревья.

С другом друг расстается — и дружба сменилась разладом.
Разделил и влюбленных разлучник пугающим взглядом.

Сколько раз я встречался на этой стоянке с любимой —
Не слыхал о разлуке, ужасной и непоправимой.

Но в то утро почувствовал я, будто смерть у порога,
Будто пить я хочу, но отрезана к речке дорога,

У подруги прошу я воды бытия из кувшина,
Но я слышу отказ; в горле жажда, а в сердце — кручина…

«Весь день живу, как все…»

Весь день живу, как все, но по путям ночным
Бегу, бессонницей моей к тебе гоним.

Весь день я разговор с соседями веду,
Но по ночам горю в безумии, в бреду.

Так сопряжен со мной моей любви огонь,
Как с пальцами руки сопряжена ладонь.

Я б упрекал тебя, чтобы помочь себе,
Но разве польза есть в упреках иль в мольбе?

Тобою плоть моя превращена в стекло —
Смотри же, что в моей душе произошло.

Желаю ли с тобой свидания? Увы,
Кто много возжелал, лишился головы!

«Что делать вечером бредущему в тоске?..»

Что делать вечером бредущему в тоске?
С камнями речь веду, рисую на песке,
Потом рисунок свой слезами я смываю,
И вороны кричат, садясь невдалеке.

«Я с ней простился взглядом…»

Я с ней простился взглядом, слезами обливаясь.
Сказать ей в день разлуки мне не дали ни слова.

Но можно ли слезами навек проститься с сердцем?
Кто видел в мире этом влюбленного такого?..

Живи, не зная горя, до воскресенья мертвых,
Когда погаснет солнце и воссияет снова.

«Ужель потому ты заплакал…»

Ужель потому ты заплакал, что грустно воркует,
Другой отвечая, голубка в долине зеленой?

Иль прежде не слышал ты жалоб и стонов голубки?
Иль прежде разлуки не знал ты, на боль обреченный?

Иль ты не видал, как заветное люди теряют?
Иль так же, как ты, ни один не терзался влюбленный?

Да брось ты о Лейле вздыхать: тот, кто любит, — несчастен,
И страсть, без надежды, томится в душе потрясенной.

«Только тот — человек…»

Только тот — человек, тот относится к людям, кто любит.
Кто любви не изведал, тот нравом бесчестен и зол.

Я ее упрекал, но она мне сказала: «Клянусь я,
Что верна я тебе и что день без тебя мне тяжел.

Ты ко мне приходи, если этого сильно ты хочешь,
Ибо я еще больше хочу, чтоб ко мне ты пришел».

«О Лейлы ласковый двойник…»

О Лейлы ласковый двойник, ты будь ко мне добрей:
Недаром другом я тебя избрал среди зверей!

О Лейлы ласковый двойник, не убегай отсель,
Быть может, долгий мой недуг ты исцелишь, газель.

О Лейлы ласковый двойник, мне сердце возврати:
Оно, как бабочка, дрожит, зажатое в горсти.

О Лейлы ласковый двойник, ты мне волнуешь кровь,
И ту, что не могу забыть, напоминаешь вновь.

О Лейлы ласковый двойник, со мной часок побудь,
Чтоб от больной любви моя освободилась грудь.

О Лейлы ласковый двойник, не покидай лугов,
Да вечно будешь ты вдыхать прохладу облаков.

Ты так похожа на нее, ты — счастье для меня,
И я поэтому тебе — защита и броня.

Тебя на волю отпущу, ступай ты к ней в жилье.
Спасибо ей за то, что ты похожа на нее!

Твои глаза — ее глаза, ты, как она, легка,
Но только ножки у тебя — как стебли тростника.

Весь божий мир, о Лейла, вся безмерность естества
Мою любовь, мою печаль в себе вместят едва!

Мне всё напоминает дни, когда с тобой вдвоем
Мы шли в степи, цвела весна — те дни мы не вернем!

Свой взгляд горящий от тебя пытаюсь отвести,
Но он упорствует: к другой нет у него пути.

Быть может, если по земле пойду как пилигрим,
С тобою встречусь я в горах и мы поговорим?

Душа летит к тебе, но я ей воли не даю:
Стыдливость в этом усмотри природную мою.

О, если б то, что у меня в душе сокрыто, вдруг
Тебе открылось, — поняла б, что я — хороший друг.

Спроси: кому когда-нибудь утяжелял я путь?
Спроси: я причинял ли зло друзьям когда-нибудь?

«Мне говорят: «В Ираке она лежит больная…»