Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«Ни на один приказ…»

Ни на один приказ, ни на один совет
Мне от моей души в ответ ни слова нет.

В ошибках каяться? Но поглядите сами:
Числом они равны песчинкам под стопами.

Существование не стоит мне забот.
Не все ли мне равно, кто хлеба принесет

И кто мне уделит от своего запаса —
Плеяды, Сириус иль звезды Волопаса?

«О сердце, горсть воды…»

О сердце, горсть воды, о сердце наше, где
Причуды мечутся, как пузырьки в воде!

Что изменяет их, и что там колобродит,
И что Асму и Хинд в минувшее уводит?

Словарь — что человек: в нем и добро и зло.
В составе нашем все, что мрачно и светло.

Мы будем времени служить питьем и пищей,
Доколе в богача не превратится нищий.

Как сокол — кроликов, лишенный прежних сил,
В несчастье Кайс{278} врагов о милости просил.

По мне, к достойнейшим такой не сопричтется:
Душе пристало пить из чистого колодца.

«В Египте — мор…»

В Египте — мор, но нет на свете края,
Где человек живет, не умирая.

Рассудок наш у смерти на виду
Пытается предотвратить беду.

Какой араб, иль перс, иль грек лукавый
В расцвете сил, величия и славы —

Пророк иль царь — остался невредим,
Когда судьба открылась перед ним?

Закон стрелы: лететь быстрей, чем птица,
Щадить стрелка и крови не страшиться.

Своей спиной, как пленные рабы,
Мы чувствуем следящий взор судьбы.

«Разумные созданья…»

Разумные созданья бессмертного творца
Идут путем страданья до смертного конца,

И смертным смерть вручает подарок дорогой:
Наследникам — наследство, покойнику — покой.

«Говорящим: «Побойся…»

Говорящим: «Побойся всезрящего бога!» —
Отвечай: «Хорошо, погодите немного!»

Семизвездью, играющему в буккару{279},
Уподоблю цветы и траву на ветру.

Но никто из живых ни в почете, ни в славе
Уподобиться канувшим в землю не вправе.

Я другим подражаю, стараюсь и я
Приспособиться к путанице бытия.

Многим смысл бытия разъясняет могила,
А меня жизнелюбие опустошило.

Мне, по правде сказать, не опасен сосед,
Я и знать не желаю — он друг мне иль нет,

Потому что моя не красива невеста
И насущный мой хлеб не из лучшего теста.

«Преследователь спит…»

Преследователь спит. Мы в темный час идем.
Отважный свой поход мы будем славить днем.

Богатства на земле взыскует человек —
И в чистой кипени надмирных звездных рек.

Воитель со щитом, жнец со своим серном.
Чьим хлебом первый сыт, обходят землю днем

И возвращаются под звездами домой —
С убытками один, со славою другой.

И все, кто сеет хлеб, и все, кто ищет клад,
Стригут своих овец и прочь уйти спешат.

Где быть седлу — окно, где быть окну — седло.
Все в жизни у тебя навыворот пошло.

И время у тебя скользит, как темнота,
Как саранча, когда бледнеет красота

Изглоданной травы… О, сирые края!
Из рта верблюжьего так тянется струя

Слюны из-под кольца, когда в глуши степной
Тиранит всадника невыносимый зной.

Ты брата своего всегда судить готов,
А на твоем челе — печать твоих грехов.

Ты вовсе не похож на льва из аш-Шари{280},
Ты — волк. Тогда молчи и брата не корп.

Жизнь медленно ползет, пока надзора нет;
Посмотришь — нет ее, давно пропал и след

Повсюду власть свою распространило зло,
Проникло в каждый дол и на горы взошло.

Пусть говорливостью гордится острослов,
Что Мекку восхвалял: «О матерь городов!»

«О матерь тьмы ночной!» — так он лозу нарек
Пусть будет молчалив разумный человек.

Стремишься к выгоде, а что находишь ты?
Сам назовешь себя добычей нищеты.

И пусть не лжет злодей, что он аскет прямой!
О, как мне обойти такого стороной?

Когда ты смерть свою увидишь впереди,
Скажи: «Презренная, смелее подходи!»

Скажи: «Убей меня!» Когда она грозит,
Не стоит прятаться за бесполезный щит.

Возвышенных надежд моя душа полна;
Столкнут ее с горы дурные времена.

С престола своего нисходит гордый князь,
Бледнеет плоть его, преображаясь в грязь,

Уходит, бос и наг, и князю не нужны
Ни земли многие, ни золото казны.

Когда приходит гость еще в пыли пустынь,
Встань и приветь его и хлеб к нему придвинь.

Не презирай того, кто беден, слаб и мал,
Такой и льву не раз в несчастье помогал.

Стремятся юноши к походам боевым,
А рассудительность потом приходит к ним.

На смерть мой сон похож, но пробуждаюсь я,
А смерть — всевечный сон вдали от бытия.

И пусть бранят меня, пусть хвалят — все равно,
Раз тело бренное уже погребено.

И все равно теперь истлевшему в земле,
В чем повод к смерти был: в копье или в стреле.

Кто воду из бадьи в степи безлюдной пьет,
А кто с людьми живет и собирает мед.

Есть мед — и хорошо, а меда нет — беда,
Но не тужи, не плачь, не жалуйся тогда.

И мы состарились, как пращуры до нас.
А миг похож на миг, и час похож на час,

И ночь сменяет день, и ясная звезда
Восходит в небесах и тает — как всегда.

«Одно мученье — жизнь…»

Одно мученье — жизнь, одно мученье — смерть.
Но лучше плоть мою прими, земная твердь!

Пуста моя рука и нёбо пересохло,
Но жадно смотрит глаз и ухо не оглохло..

Глядите: человек выходит со свечой,
Чтоб высоко поднять огонь во тьме ночной.

Ему потребен врач, он тешится надеждой
Насытить голод свой и плоть прикрыть одеждой.

Но тот, кто спит в земле, избавясь от забот,
Ни разорения, ни прибыли не ждет.

Копье, петля и меч ему всю жизнь грозили,
Он покорялся их неодолимой силе,

Но не страшится он в объятиях земли
Ни длинного копья, ни шелковой петли,

Ни острого меча. Лишившемуся тела
До кличек и обид нет никакого дела.

За брань и похвалы, покинув этот свет,
Он благодарен всем. Но мертвым счастья нет!

Пускай завистники своей достигнут цели,
Чтоб смерть у мертвецов отнять не захотели.

Душа-причудница служанку-плоть бранит,
А плоть покорствует и верность ей хранит,

И каждый замысел своей хозяйки вздорной
Спешит осуществить исправно и покорно.

Растение плоду все соки отдает,
А человек ножом срезает этот плод.

И кто-то седину закрашивает хною;
Но как же быть ему со сгорбленной спиною?

И кто-то вздор несет, рассудок потеряв,
Пока не схватит смерть безумца за рукав.

Все на одно лицо: исполненный гордыни
Сын знатной женщины и жалкий сын рабыни.

Смерть приготовила напиток для меня
И сохранит его до рокового дня.

Хоть время говорит отчетливо и внятно,
А все же речь его не каждому понятна.

И тлен и золото — у времени в руках.
Где прежде был дворец, там вьется мелкий прах.

Обитель райская открыта человеку,
Зане он совершил паломничество в Мекку!

«Довольствуй ум досужий…»