Михаил Бейлькин - Секс в кино и литературе

• Название: Секс в кино и литературе
• Автор: Михаил Бейлькин
• Издательство: Феникс, ОСТ
• Жанр: Кино
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-222-11841-2, 978-5-9900950-33-X

Как обеспечить стабильность и безотказность половой функции? Как овладеть искусством любовной игры?

В чём сущность любви? Какие критерии позволяют отличить её от любых иных чувств и мотиваций в сексуальных взаимоотношениях?

Каковы печали и радости людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией и как они отражены в кино и в литературе (включая научную фантастику и жанр фэнтэзи)? Как избавиться от невротических расстройств, словно тень сопровождающих девиации?

Как выглядят в свете искусства половые извращения — садомазохизм и педофилия? Что помогает подавлять опасные и преступные сексуальные желания, не позволив им реализоваться?

Михаил Бейлькин обсуждает эти серьёзные и сложные проблемы, анализируя творчество знаменитых писателей, а также фильмы, снятые либо по их романам, либо по сценариям, не связанным с художественной литературой.

В книге раскрываются загадки знаменитой «Лолиты» — что Владимир Набоков хотел сказать в ней читателю? Что собирался скрыть? О чём не догадывался и сам автор романа?

Гениальные фильмы — «Солярис» Андрея Тарковского, «Смерть в Венеции» Лукино Висконти, «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи и «Заводной апельсин» Стэнли Кубрика — о чём они?

Обсуждение этих проблем — захватывающе увлекательный экскурс в область психологии секса, в мир любовных переживаний и приключений.

«Секс в кино и литературе» — шестая по счёту и самая интересная из книг, написанных врачом-сексологом.

Она предназначена для взрослого читателя. Отзывы и замечания по её поводу присылайте на сайт sexolog-ru.narod.ru, а также по e-mail: [email protected] или [email protected]

---

Тот факт, что Морис именовал себя не иначе как «выродком оскаруайльдовского типа», свидетельствует о невротическом отвержении им собственной гомосексуальности. Причиной возникновения его невроза стал разрыв с давним любовником Клайвом, неожиданно для себя самого вдруг ставшим «нормальным» и разлюбившим Мориса. Вот тогда-то молодого человека обуял страх перед девиацией, вполне, впрочем, понятный: его ужасала перспектива одиночества. Испугался он и внезапно вспыхнувшего желания вступить в связь с юношей, вполне возможно, далёкому от однополого влечения, хотя, похоже, не имеющему ничего против того, чтобы переспать с Морисом. В отчаянии молодой человек твердит: «Я хочу быть как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…». Всерьёз подумает он о самоубийстве.

Налицо сложная структура переживаний: толчком к отрицанию собственной сексуальности стала полученная Морисом психическая травма; в основу же этого отрицания легли гомофобные установки общества. Речь идёт, таким образом, об интернализованной гомофобии, вылившейся в преходящую, хотя и затяжную, невротическую реакцию.

Иная форма интернализованной гомофобии у 25-летнего теннисиста Джима Уилларда, героя романа Гора Видала «Город и столп». У него богатейший опыт гомосексуальных контактов; он мечтает о встрече со школьным другом Бобом, интимная близость с которым была самым ярким событием его подростковых лет. Джим не способен на физическую близость с женщинами, да его к ним и не влечёт. Тем не менее, молодой человек вовсе не считает себя гомосексуалом и, как выясняется, презирает геев похлеще, чем иные представители сексуального большинства. Вот, например, позорная сценка в гей-баре: Джима «снимает» гомосексуал, разменявший четвёртый десяток, а тот играет с ним в поддавки и исподтишка издевается над ним. Всё закончилось садистским выпадом Уилларда с последующей нервной реакцией, выдавшей невротическую природу его гомофобии:

«Джим в упор поглядел на Уолтера.

— Может, ты решил, что я профи? Может, ты решил, что я куда-то пойду с таким вонючим гомиком, как ты? Или ты надумал, если я нормальный, напоить меня и оттрахать в задницу?

<…> Уолтер ушёл, а Джим принялся хохотать. Он смеялся на весь зал несколько минут, а потом замолчал — ему захотелось плакать, выть, кричать».

Интернализованная гомофобия Джима лишает его способности любить. «Не думаю, что ты когда-нибудь сможешь полюбить мужчину, — говорит ему его любовник-бисексуал. — Поэтому, я надеюсь, ты найдёшь женщину, которая будет тебя устраивать». Но любить женщину Джим и вовсе не способен.

Морис бесконечно счастливее Джима. Любовь к Алеку, молодому егерю из усадьбы Клайва, дала ему силы не только остаться самим собой, но и подтолкнула к совершенно не принятому в те времена намерению. Он поставил перед собой цель — впредь жить со своим любовником открыто, не скрывая от общества собственной гомосексуальности, хотя для этого ему и придётся пожертвовать престижем и высоким социальным статусом, а также порвать с прежним окружением.

Форстер — не только автор одного из первых романов, посвящённых гомосексуальности; он впервые заговорил о публичном признании геями своей сексуальной нестандартности (то, что сейчас именуют термином «coming out»), как о самом достойном способе их поведения. Правда, Морис лишь планирует совершить подобный поступок; Алек и читатели находят этот шаг совершенно излишним. Зато автор полагает, что только таким и должен быть счастливый конец романа: его герой решается на coming out и обретает постоянного любовника.

Так ли уж нужен геям хороший конец?

«Морис» Эдуарда Форстера, начатый в 1912 году, был подготовлен к печати уже через год, но автор так и не решился на публикацию. Согласно его воле, роман и рассказы, посвящённые теме однополого влечения, вышли в свет лишь спустя год после смерти писателя.

Когда, наконец, самое исповедальное детище английского классика стало доступно читателям, оно было встречено ими весьма прохладно. Андрей Куприн, переводчик Форстера, пишет:

«Многие полагали, что роман безбожно устарел. Некоторые ждали более автобиографической книги, иные — более откровенных любовных сцен. <…> Интересно, что ожидали критики от романиста, действительно отличавшегося благородной сдержанностью стиля, — не иначе, как порнографии?».

Подобный приём, возможно, нисколько не удивил бы самого автора. Он полагал, что отвержение романа было предопределено его счастливым концом, который, однако, стал

«непременным условием, иначе бы я не взялся писать вообще. Я придерживался того мнения, что хотя бы в художественной прозе двое мужчин должны влюбиться друг в друга и сохранить свою любовь на веки вечные, что художественная проза вполне позволяет <…>. Счастье — основная тональность всей вещи, и это, кстати, возымело неожиданный результат: рукопись стала вовсе непечатной. <…> Имей она несчастливый конец, болтайся парень в петле или ещё как-нибудь наложи на себя руки — вот тогда всё в порядке, ведь в ней нет ни порнографии, ни совращения малолетних».

Форстер не вполне логичен: хороший конец романа мог бы объяснить ярость гомофобно настроенного «нормального» большинства, но отнюдь не разочарование читателей-гомосексуалов. Уж они-то должны были бы ликовать по поводу обретения героями книги «вечной» любви, такой редкой в реальной жизни геев. В то же время, и геи, и гетеросексуалы с одинаковым чувством одобрения и даже восхищения встретили «гомосексуальные» новеллы Форстера («На том корабле», «Гривна», «В жизни грядущей», «Артур Снэчфорд» и другие), охотно прощая одним из них их печаль и беспросветность, а другим — вполне благополучную развязку.

Похоже, не столько хороший конец, сколько что-то иное снижало популярность «Мориса». Об этом свидетельствовал и успех американца Гора Видала. Конец его романа был печальным, но отнюдь не пораженческим — сочетание, казалось бы, способное вызвать противоположные эмоции у геев и у представителей сексуального большинства. Написанный на тридцать лет позже, чем «Морис» Форстера, «Город и столп» был опубликован на 23 года раньше его. Книга Видала, вызвавшая поначалу протесты консервативно настроенных людей, вскоре была высоко оценена читателями и критиками вне зависимости от их сексуальной ориентации.

Этот феномен требует обсуждения, хотя бы и краткого. Джим Уиллард, герой романа «Город и столп», как уже говорилось, был влюблён в своего школьного друга. Боб, окончивший учёбу на год раньше Джима, собирался стать моряком и покинуть родной городишко. На прощанье ребята провели вместе уик-энд на лоне природы. Они купались нагишом, обсуждали планы на будущее; под вечер затеяли борьбу.

«Они прильнули друг к другу. Джима переполняло чувство близости с Бобом, его телом. С минуту оба делали вид, что борются. Затем они остановились. Долго никто из них не шевелился. Их гладкие подбородки соприкасались, пот смешивался, и дышали они быстро и в унисон.

Внезапно Боб отпрянул. Секунду они откровенно смотрели в глаза друг другу. Потом Боб медленно, печально закрыл глаза, и Джим осторожно коснулся его, как он это делал в своих мечтах много-много раз — без слов, без мыслей, без страха. Когда глаза закрыты, мир обретает своё истинное лицо.

Когда их лица соприкоснулись, Боба пробрала дрожь, он глубоко вздохнул и заключил Джима в объятия. Теперь они стали одно, один перешёл в другого, их тела соединялись в первородной страсти — подобное к подобному, металл к магниту, половинка к половинке, восстанавливая целое. <…>

Боб лежал, не двигаясь, глядя в костёр. Но, заметив, что Джим смотрит на него, Ухмыльнулся:

— Ничего себе мы повеселились! — сказал он, и всё закончилось.

Джим взглянул на своё тело и как можно непринуждённее сказал:

— Вот уж точно.

Потом ребята молча искупались. Боб нарушил молчание, только когда они возвратились к костру. Говорил он резко:

— Знаешь, мы вели себя как последние дураки.

— Наверно. — Джим сделал паузу. — Но мне было хорошо. Теперь, когда его мечта стала явью, он чувствовал необычайную смелость. — А тебе?

Боб уставился в желтоватый костёр.

— Понимаешь, с девчонками это по-другому. Не думаю, что это хорошо.

— Почему?

— Считается, что парни не должны этим заниматься друг с другом. Это неестественно.

— Может, и неестественно. — Джим посмотрел на освещённое костром тело Боба — стройное, мускулистое. Смелости теперь ему было не занимать, и он обнял Боба за талию. Страсть снова завладела ими, они обнялись и упали на одеяло».

Перед отъездом Боб обещал писать, но ему уже было не до Джима. А тот, чтобы разыскать друга, тоже стал матросом. Корабль ему пришлось срочно покинуть. На пару с сослуживцем они пошли к проституткам. Поскольку половое возбуждение у юноши так и не наступило, он ретировался, слыша вслед убийственную для него реплику своего спутника: