Ион Агырбичану - «Архангелы»

• Название: «Архангелы»
• Автор: Ион Агырбичану
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00666-1

Роман «Архангелы» — самое значительное произведение румынского писателя-реалиста Иона Агырбичану (1882–1963). Мастер психологической прозы. Агырбичану красочно повествует о жизни крестьян-рудокопов, работающих на золотых приисках, о страстях, сжигающих человеческие души, и о нетленных сокровищах.

---

— Ничего, Иеротей, письмоводителю тоже немало перепадает. Или тебе его жалко?

— Ежели чего жалеть, так святую справедливость. Ведь они коли работают, то зарабатывают, и хорошо зарабатывают, — отвечал Иеротей.

В дверях корчмы появился плоский, как доска, низкорослый человечек без пиджака, в одной зеленой полосатой рубашке. Можно было подумать, что его кто-то выпихнул, потому что, оказавшись на последней ступеньке, он покачнулся два раза, пытаясь удержать равновесие, и упал, растянувшись, как лягушка, на животе.

— Это домнул «ахент», писарь из канцелярии, — злорадно проговорил Иеротей, — явился собирать проценты под заклады. Второй день в этой корчме торчит.

— Неплохое местечко нашел, — семинарист с презрением посмотрел на человечка, который тщетно пытался встать.

— Вот я и говорю, накажет нас господь.

— Подстегни лошадей, скорее домой приедем, — попросил Василе, видя, как вокруг упавшего собирается народ.

Иеротей хотел было взмахнуть кнутом, но вслед за ними бросился здоровый крестьянин и тут же настиг бричку.

Держась за облучок, он широким шагом шел рядом, заплетающимся языком бормоча что-то нечленораздельное. Скорее по взгляду Василе понял, чего тому надобно. Он знал его: это был один из крестников священника.

— Ладно, бадя Антон. В другой раз. Не сейчас. Я тороплюсь, — отговаривался Василе.

— Воз-можно! Один стаканчик! Один и баста! Вино доброе! — бормотал мужик.

Бричку догнали еще трое. Двое держали в каждой руке по бутылке вина, третий — кружку пива.

Все трое были мертвецки пьяны, но с сыном священника, которого они узнали издали, старались говорить достойно, как можно достойней. Семинариста тошнило от винного перегара, от их бледных помятых лиц, красных от бессонницы глаз. И вместе с тем было приятно, что они пытаются выразить свою любовь к нему. Он взял кружку пива и выпил.

— И еще вина стаканчик, — еле ворочая языком, просил второй крестьянин.

— Больше не могу. Прошу извинить меня. В другой раз с удовольствием, — отговаривался Василе.

Бричка покатила дальше. Все четверо почесали в затылках и затянули:

Будьте здравы! Будьте здравы!
Будьте здравы много лет!

Через полчаса Василе Мурэшану был дома.

IV

Вэлень — село с двумя тысячами душ жителей — растянулось вдоль реки на семь километров. Оно зажато горами в узкой долине так, что даже с ближайших вершин увидеть его целиком никак не возможно, потому что долина эта чрезвычайно извилиста и на каждом повороте кажется, что вот-вот распахнется даль. Дома, крытые дранкой, раскиданы кучками то там, то здесь. Двигаясь вдоль долины, небо можно видеть только прямо над головой в виде длинной и узкой голубой полоски. Расширяется долина лишь в одном месте — возле церкви. Здесь образуется нечто вроде котловины, горы раздвигаются в стороны, потому что, стекая по боковым лощинам, тут встречаются две реки. Вэлишоара и Козий ручей, два узких горных потока, у которых хватает сил вертеть колесами камнедробилок. Вокруг церкви сгрудилось около сорока домов. Большинство из тех, кто живет в них, считаются первыми людьми на селе. Если смотреть на восток, то горы здесь расступаются, и лишь на горизонте виден огромный темный горб, заслоняющий небо, — гора Влэдень, похожая на гигантскую сгорбленную спину. Дремучие еловые и буковые леса чернеют на ее склонах. Там наивысшая точка всей округи Вэлень — почти тысяча четыреста метров над уровнем моря.

Весною вершина горы, заросшая буковыми лесами, долго остается черной. Деревья на горе покрываются листвою лишь четыре недели спустя после святого Георгия. На запад и к северу бесконечной цепью поднимаются обрывистые возвышенности с округлыми вершинами, похожие на огромные перевернутые котлы. На севере горы отступают немного вдаль, долина расширяется — здесь-то и располагаются луга и пастбища жителей Вэлень.

Кое-где на склонах, где ближе, где дальше от села, леса сведены на нет и только убогий кустарник еще топорщится там. Склоны эти усеяны кучами серого, ржавого или черного от дождей и ветров камня, извлеченного недавно из шахт и штолен. Порой кажется, что у этих куч есть свой определенный порядок. То тут, то там разбросаны среди них хижины, похожие на гнезда. По склонам ползают люди, которых издалека можно принять за гномов. В глубине гор время от времени слышны взрывы. На одних склонах штольни попадаются редко, на других — чуть ли не на каждом шагу. Круглые черные дыры дышат влагой и холодом потревоженных мрачных недр земли. Многие штольни укрыты елями, и из села их не видно. А другие — вообще далеко: до них от церкви нужно идти и час, и два, и три.

Землей в Вэлень почти совсем не занимаются. В здешних горных прохладных местах только и растет, что яровая пшеница да овес. Кукурузу если и сеют, то на огородах.

Только священник да еще несколько семейств всерьез пашут землю. Зато лугов предостаточно, и травы растут отменные. Сено — чистый пух и сплошной аромат. Почти в каждом дворе держат пару рыжеватых волов, приземистых, но подвижных, с короткими острыми рогами. Животные эти почти постоянно в ярме и зимой, и летом. Золотоносного кварца добывалось на приисках — горы, и люди старались, чтобы толчеи-дробилки не простаивали ни минуты.

Трудно было найти дом, возле которого не было бы толчей-дробилок, не навален был бы кучами раздробленный кувалдами камень. На семь-восемь недель зимою толчеи замирали, скованные льдом. Если же выдавалась теплая зима, то отдыхать им приходилось не больше месяца.

Почти все жители Вэлень были рудокопами. Уже лет десять, с тех пор как на приисках стали добывать много золота, они привыкли покупать за деньги все, вплоть до капусты и кур. Забросив земледелие, крестьяне, казалось, потеряли всякий вкус и к огороду, и к птице возле дома. Зерно, мука, рождественский поросенок или барашек, чтобы разговеться на пасху, — все покупалось на базаре. Но так было не всегда. В давние времена, несмотря на скудость пахотной земли в горах, вэляне сеяли яровую пшеницу, рожь, держали скот, овец. Многие, как только наступала весна, перебирались со всем скарбом в горы, жили в хижинах, землянках, унавоживали землю и осенью убирали в амбары урожай, которого им хватало на целый год. Но в те времена и приисков было мало. Четыре работало, не больше. И ковырялись больше в земле, штолен в скале не долбили.

Но лет десять назад золото появилось на одном прииске, потом на другом, селяне вспомнили обо всех заброшенных штольнях и мало-помалу забыли земледелие. Хижины и землянки в горах пришли в негодность, одни сгнили от дождей, другие разметало ветром. «Придет еще их время», — твердили старики на селе, потому что в Вэлень одна пора сменялась другой: пора золота порой земледелия. Так уж повелось. Золота было в изобилии, например, когда строили церковь, просторную и красивую, словно монастырский храм; а потом пришлось снова браться за плуг. Золото вдруг спряталось, исчезло. Пока водились деньги, рудокопы искали его. Когда в домах ничего не оставалось, кроме голых стен, принимались за сельское хозяйство. Что и говорить, кое-кто отправился на прииски в чужие края, но это уже в теперешние времена: а раньше, как рассказывали старики, никто из вэлян родного села не покидал. Некоторые вэляне зимой работали на прииске, а летом вели хозяйство.

Но вот уже добрый десяток лет по всей округе только и говорят, что о прииске в Вэлень. Никогда еще местные прииски не давали столько золота. Никому и в голову не приходит, что это изобилие может вдруг иссякнуть. Лаковые сапоги на мужчинах и шелковые платья на женщинах стали в Вэлень самым обычным делом.

* * *

Возле церкви стоял приходской дом, квадратный, тяжелый, старый, но еще в полной сохранности. Перед окнами пестрел цветами палисадник, позади тянулся большой огород. В жизни попадье не довелось купить ни морковки, ни луковицы. Поп был твердо убежден в полезности такого примера всем хозяйкам на селе, которые вконец забросили огородничество. Однако крестьянки не желали следовать доброму примеру.

Приблизительно в километре к востоку от приходского дома стоял недавно выстроенный двухэтажный домик, напоминающий миленькую, кокетливую дачу. Широкие окна с большими стеклами были обращены на три стороны и смотрели на покрытые лесом холмы. Здесь и жил вышедший в отставку письмоводитель Иосиф Родян. На его дворе толчеи, укрытые от морозов в добротном сарае, работали непрерывно круглый год. На полпути между домом Родяна и приходским домом стояла примэрия. Четыре самых крупных лавки в Вэлень тоже располагались здесь, по соседству. Три из них имели право торговать и вином.

Приближалась пасха, и толчеи оглушительно стучали повсюду. Везде суетились люди — мужчины, женщины, дети, — на дороге, по дворам, под навесами. Старатели, не разгибая спины, мыли и мыли золото. Телеги, наполненные камнем, скрипели по дорогам. Празднично одетые женщины заходили в лавки, торговались, смеялись и, довольные, счастливые, весело выходили с полными корзинами и сумками через плечо. Это были статные женщины с белыми руками и белыми лицами, как у барынь из благородных. Ветер играл складками белоснежных кофточек, сиявших на весеннем солнце. Женщины останавливались по двое, по трое, разговаривали, исподтишка разглядывая, как одеты товарки.