Виктория Токарева - Антон, надень ботинки! (сборник)

• Название: Антон, надень ботинки! (сборник)
• Автор: Виктория Токарева
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10745-8

«Лена и Елисеев прошли мимо. Обернулись. Снова подбежала девушка, тянула пальцы к его лицу. Он стоял босой, ослепший от протеста. Они не могли помириться, потому что были молоды. Они хотели развернуть жизнь в свою сторону, а она не разворачивалась. Торчала углами. Тогда Антон бросает вызов: если жизнь с ним не считается, то и он не будет считаться с ней. И – босиком по снегу. Кто кого».

В. Токарева

---

– А любовники у тебя были?

– Естественно, – удивилась Люля.

– Почему «естественно»? Совсем не естественно. Вот у моей жены нет других интересов, кроме меня и детей.

– Если бы у меня был такой муж, как ты, я тоже не имела бы других интересов.

В груди Месяцева взмыла симфония «Ромео и Джульетта» Чайковского. Тема любви. Он был музыкант, и все лучшее в его жизни было связано со звуками.

Он не мог говорить. Сидел и слушал в себе симфонию. Она тоже молчала. Значит, слышала его. Понимала. Ловила его волны. Месяцев очнулся.

– А где твоя дочь сейчас?

– С матерью моего мужа.

– Ты не помиришься с мужем?

– Теперь нет.

Месяцев смотрел в стакан с компотом, чтобы не смотреть на Люлю. Логично было сказать: «Давай не будем расставаться». Но этого он не мог сказать. Ирина, Алик, Аня и теща. Да, и теща, и жених Ани – все они – планета. А Люля – другая планета. И эти планеты должны вращаться вокруг него, как вокруг Солнца. Не сталкиваясь. А если столкнутся – вселенская катастрофа. Конец мира. Апокалипсис.

– Я чего приехал… – пробормотал Месяцев. – Я не взял твой телефон.

– Я запишу своей рукой, – сказала Люля.

Она взяла его записную книжку, вынула из сумочки карандаш. Открыла на букву «Л» и записала крупными цифрами. Подчеркнула. Поставила восклицательный знак.

Шел пятый час. Месяцеву надо было уезжать. Ревность опять подняла голову, как змея.

– Нечего тебе здесь делать, – сказал он. – В номере воняет краской. Обед собачий. Ты одна, как сирота в интернате.

– А дома что? – спросила Люля. – Тут хоть готовить не надо.

– Я не могу без тебя, – сознался Месяцев.

– Ты делаешь мне предложение?

– Нет, – торопливо отрекся он.

– Тогда куда торопиться? Еще неделя, другая… Куда мы опаздываем?

– Я не могу без тебя, – повторил Месяцев.

– Я тебе позвоню, – пообещала Люля. – Дай мне твой телефон.

– Мне не надо звонить.

– Почему? – спросила Люля.

– Не принято.

– Понятно… – проговорила Люля. – Жена – священная корова.

– Похоже, – согласился Месяцев. – Я сам тебе позвоню. Давай договоримся.

– Договариваются о бизнесе. А здесь стихия. Ветер ведь не договаривается с поляной, когда он прилетит…

«Здесь не ветер с поляной. А лавина с горами», – подумал Месяцев, но ничего не сказал.

Люля стала какая-то чужая. Жесткая. И ему захотелось вынести себя за скобки. Пусть плавает по своей орбите. А он – по своей.

Месяцев возвращался в город. Он обманул по крайней мере троих: журналиста, помощника Сережу и старинного друга Льва Борисовича, к которому обещал зайти. Однако журналисты – люди привычные. Их в дверь – они в окно. Сережа получает у него зарплату. А старинный друг – на то и друг, чтобы понять и простить.

О том, что он обманывает жену, Месяцев как-то не подумал. Люля и Ирина – это две параллельные прямые, которые не пересекутся, сколько бы их ни продолжали. Два параллельных мира со своими законами.

Ветер, вспомнил Месяцев. Стихия. Врет все. Кому она звонила, когда просила жетон? И какое напряженное было у нее лицо… Что-то не получалось. С кем-то выясняла отношения. Конечно же с мужчиной… Поэтому и плакала, когда сидела в зале и слушала музыку. Поэтому и отдалась на снегу. Мстила. И сейчас наверняка звонит и задает вопросы.

Месяцев развернул машину и поехал обратно. Зачем? Непонятно. Что он мог ей предложить? Часть себя. Значит, и он тоже должен рассчитывать на часть. Не на целое. Сознанием он все понимал, но бессознательное развернуло его и гнало по Кольцевой дороге.

Месяцев подъехал к корпусу. Вышел из машины.

Дежурная сменилась. Была другая.

– Вам кого? – спросила она.

– Елену Геннадьевну.

– Как фамилия?

– Я не знаю, – сказал Месяцев.

– А в каком номере?

– Не помню. – Месяцев зрительно знал расположение ее номера.

– Куда – не знаете, к кому – не знаете. Мы так не пропускаем, – строго сказала дежурная.

Он не стал препираться, отошел от корпуса, отодвинул себя от хамства. Стоял на дороге, наклонив голову, как одинокий конь. Люля шла по знакомой дороге – высокая, прямая, в длинной шубе и маленькой спортивной шапочке, надвинутой на глаза. Она увидела его и не побежала. Спокойно подошла. Так же спокойно сказала:

– Я знала, что увижу тебя.

– Откуда ты знала? Я же уехал.

Люля молчала. Что можно было ответить на то, что он уехал и снова оказался на прежнем месте? Она как будто определила радиус, за который он не мог выскочить.

– Я не имею права тебя расспрашивать, – мрачно сказал Месяцев.

– Не расспрашивай, – согласилась Люля.

– Не обманывай меня. Я прощаю все, кроме лжи. Ложь меня убивает. Убивает все чувства. Я тебя умоляю…

Месяцев замолчал. Он боялся, что заплачет.

– Если хочешь, оставайся на ночь, – предложила Люля. – Уже темно. Утром поедешь.

– Не хочу я на ночь. Не нужны мне эти разовые радости. Я хочу играть, и чтобы ты слушала. Хочу летать по миру, и чтобы ты сидела рядом со мной в самолете и мы читали бы журналы. А потом селились бы в дорогих гостиницах и начинали утро с апельсинового сока…

Он бормотал и пьянел от своих слов.

– Ты делаешь мне предложение?

– Нет. Я просто говорю, что это было бы хорошо. Поедем со мной во Францию?

Люля стояла и раздумывала: может быть, выбирала между Францией и тем, кому она звонила.

– А куда именно? В Париж? – спросила она.

– Юг Франции. Марсель, Канн, Ницца…

Люля никак не реагировала. Почему он решил, что она примет его приглашение? Почему он так самоуверен?

Марсель оказался типичным портовым городом – красивый и шумный, отдаленно напоминающий Одессу.

Месяцев дал в нем четыре концерта.

После концерта подходили эмигранты. Ни одного счастливого лица. Принаряженные, но несчастливые. Пораженцы.

Подходили бывшие диссиденты. Но какой смысл сегодня в диссиде? Говори что хочешь. Гласность отбила у них хлеб.

Из Марселя переехали в Канн. Опустевший курорт. Город старичков. Точнее, город богатых старичков. Они всю жизнь трудились, копили. А теперь живут в свое удовольствие.

Люля смотрела на старух в седых букольках и норковых накидках.

– Надо жить в молодости, – сказала Люля. – А в старости какая разница?

– Очень глупое замечание, – откомментировал Месяцев.

Люля не любила гулять. Ее совершенно не интересовала архитектура. Она смотрела только в витрины магазинов. Не пропускала ни одной. Продавщицы не отставали от Люли, целовали кончики своих пальцев, сложенных в щепотку, а потом распускали эти пальцы в воображаемый цветок. Люля и в самом деле выходила из примерочной сногсшибательной красоты и прелести. Казалось, костюм находил свою единственно возможную модель. Обидно было не купить. И они покупали. Месяцев покупал по кредитной карте и даже не понял, сколько потратил. Много.

Вся поездка по югу Франции превратилась в одно сплошное нескончаемое ожидание. Люля постоянно звонила в Москву и заходила в каждый автомат на улице. А он ждал. Говорила она недолго, и ждать – нетрудно, но он мучился, потому что за стеклянной дверью автомата протекала ее собственная жизнь, скрытая от него.

Однажды он воспользовался ее отсутствием и сам позвонил домой. Подошла дочь.

– Ты меня не встречай, – предупредил Месяцев. – За мной пришлют машину.

– Я все равно приеду.

– Но зачем?

– Я увижу тебя на два часа раньше.

– Но зачем тебе мотаться, уставать?

– Это решаю я.

Аня положила трубку. Зачем еще кто-то, когда дома все так прочно?

Месяцев вышел из автомата.

– Куда ты звонил? – спросила Люля.

– Своему агенту, – соврал Месяцев.

Он мог бы сказать и правду. Но у них с Люлей общие только десять дней. А потом они разойдутся по своим параллельным прямым. Это случится неизбежно. И пусть хотя бы эти десять дней – общие.

– Ты о чем думаешь? – Люля пытливо заглядывала, приближая свое лицо. От ее лица веяло теплом и земляничным листом.

– Так, вообще… – уклонялся он.

Он готов был тратить, врать, только бы видеть близко это лицо с высокими бровями.

Каждый вечер после концерта они возвращались в гостиницу, ложились вместе и обхватывали друг друга так, будто боялись, что их растащат. Обходились без излишеств, без криков и прочего звукового оформления. Это было не нужно. Все это было нужно в начале знакомства, как дополнительный свет в темном помещении. А здесь и так светло. Внутренний свет.

Последние три концерта – в Ницце. Равель, Чайковский. Месяцев был на винте. Даже налогоплательщики что-то почувствовали. Хлопали непривычно долго. Не отпускали со сцены.

После концерта их пригласила в гости внучка декабриста. Собралось русское дворянство. Люля и Игорь смотрели во все глаза: вот где сохранились осколки нации. Сидели за столом, общались. Месяцеву казалось, что он в салоне мадам Шерер из «Войны и мира».