Виктор Тростников - Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины

• Название: Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины
• Автор: Виктор Тростников
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98862-060-0

Автор книги – известный религиозный философ – стремится показать, насколько простая, глубокая и ясная вещь «настоящая философия» – не заказанное напористой и самоуверенной протестантской цивилизацией её теоретическое оправдание, а честное искание Истины – и как нужна такая философия тем русским людям, которые по своей натуре нуждаются в укреплении веры доводами разума.

В форме увлекательных бесед показаны не только высоты и бездны европейской философии, но и значительные достижения русской философской школы, уходящей своими корнями в православное мировосприятие. Прослеживаются истоки современного западного антропоцентризма и разрыва с Божественной Истиной.

Данная книга – пример серьёзного и в то же время увлекательного исследования, она может использоваться в качестве компактного пособия по освоению философии для преподавателей, учащихся средних и высших учебных заведений, а также для самообразования.

Для всех, кто хочет научиться серьёзно мыслить, познакомиться с философским наследием Европы и России, а также думает о будущем своей страны.

---

Некоторые клетки приведённой таблицы форм власти требуют комментариев. Например, – тоталитаризм. Механизм, на котором держится этот режим, очень интересен. На первый взгляд кажется странным, как это власть принадлежит большинству, то есть народу, в то же время повинуются этой власти из страха. Что же, выходит, народ сам себя боится – как это возможно? Оказывается, очень даже возможно. Дело в том, что страх индивидуума персонален, а власть коллектива безлична. Суть тоталитаризма заключается в том, что при нём каждый отдельный гражданин боится всех остальных граждан, вместе взятых. Чего он конкретно боится? Доносов, которые в тоталитарном государстве приобретают массовый характер, вызовов на собрания для «пропесочивания». Да и просто подозрения в нелояльности, которое может повлечь за собой в лучшем случае увольнение с работы, а в худшем – статью. «Власть большинства», собственно говоря, в том и состоит, что это самое большинство, а точнее, та псевдобытийная данность, которую можно назвать «коллективной душой», вампирически высасывает бытийность из индивидуальных душ, раздувается и, нагоняя на отдельных людей страх, заставляет их себе подчиняться. В таком обществе каждый старается демонстрировать свою лояльность массе, а масса становится от этого ещё более тиранической, и выхода из этого заколдованного круга, невыгодного для всех, нет.

Эта форма жизнеустроения замечательна ещё тем, что в ней неизбежно возникает артефакт «отца народа», «корифея», «фюрера», «дуче», или, как его ещё называют, обожествляемого лидера, выведенного в обобщённом виде в романе Дж. Оруэлла «Восемьдесят четвёртый год» («1984») в образе Большого брата. Эту фигуру обычно путают с диктатором, силой захватившим власть, что является грубой ошибкой: Большого брата выталкивает наверх масса, он должен только не очень сильно этому сопротивляться. А причина такого выталкивания очень проста: для демонстрации своей лояльности народу, гарантирующей относительную безопасность в тоталитарном обществе, удобно персонифицировать расплывчатое понятие «народа», чтобы иметь его конкретный символ. Ведь нельзя вывесить в витрине магазина фотографию «правящего большинства», зато можно вывесить портрет олицетворяющего это большинство «вождя».

Несколько слов надо сказать о таком понятии, как монашеская республика. Речь идёт, конечно, как и во всех клетках таблицы, о «чистом» варианте, то есть об автономной самоуправляемой общине, состоящей из истинных монахов, каждый из которых видит в любом из своих братьев по обители святого человека, а себя считает последним из людей.

А теперь о правлении венчанного царя. Венчанный монарх представляет собой сакральную личность, это, выражаясь фигурально, «светский первосвященник». Соответственно, ему не просто охотно подчиняются, его любят. Как любят – об этом мы читаем в «Войне и мире». «Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что-то по-французски австрийскому императору и улыбнулся. Увидев эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал ещё сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось высказать чем-нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать. Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов. “Боже мой, что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов. – Я бы умер от счастья”. Государь обратился к офицерам: – Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души. – Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя! – Вы заслужили георгиевские знамёна и будете их достойны. “Только умереть за него!” – думал Ростов».

Возможно, православная монархия, в которой посчастливилось жить нашим прапрадедам, – всё-таки лучшее реальное общественное жизнеустроение?

Беседа восьмая Материалистическая и прагматическая линия в эллинской философии

По своему духовному типу древние греки – народ для нас довольно загадочный и малопонятный. С одной стороны, они изобрели демократию, и это, казалось бы, говорит о том, как высоко они ценили свободу личности. С другой стороны, они свято верили в рок, в предопределённость судьбы каждого человека, а ведь такая предопределённость делает свободу иллюзорной: ты хоть вон из кожи лезь, а всё равно с тобой будет то, что тебе на роду написано, а точнее, заранее назначено троицей Клото, Лахесис и Атропос – богинями судьбы, которых греки именовали мойрами. Это совсем не та психология, что у христиан, которые говорят «сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Христиане делают свой жизненный выбор сразу, безо всякого рока, по своей воле грешат, по своей воле воздерживаются от грехов, а судить, что перевесило, предоставляют Всевышнему, надеясь на Его милость. Вера христиан в Страшный суд есть не что иное, как вера в человеческую свободу, ибо если бы человек не был свободен, делая то, что ему предназначил рок, то за что можно было бы его наказывать или награждать после смерти?

Разгадать тайну эллинской души помогает её удивительное сходство с «протестантской душой», которая гораздо ближе к нам по времени, а потому лучше известна. Как и эллины, протестанты ставят личность выше коллектива и, несмотря на это, отказывают ей в возможности свободно строить свою судьбу, призывая лишь добросовестно исполнять то дело, к которому ты приставлен. Кальвинисты же, выражающие дух протестантизма особенно выпукло, совершенно отождествили свою точку зрения с греческой: у них уже при рождении человека предопределено, куда он попадёт – в рай или в ад, и никакие его усилия тут ничего изменить не могут. Опять соединяются здесь две, вроде бы вопиюще противоречащие друг другу установки: индивидуализм и фатализм, утверждение личного бытия как высшей ценности и признание полного бессилия личности в устроении этого бытия.

Ещё нагляднее эта антиномия демонстрируется современным американским обществом. Оно буквально помешано на «правах человека», под которыми подразумеваются права индивидуума, оно провозглашает их альфой и омегой жизнеустройства, оно навязывает их всему миру, не останавливаясь ради этого перед бомбёжками, и в то же время люди в Соединённых Штатах – настоящие рабы масскультуры, которая тиранически навязывает им стереотипы поведения и мышления. Именно в Америке более, чем в любой другой стране, реально понятие «кумира», которому подражают миллионы, одеваясь как он, думая его мыслями, приобретая его привычки. Опять сочетание крайнего индивидуализма (в теории) и крайней стадности, совершенно лишающей индивидуальности (на практике).

Повторяемость антиномии показывает, что она закономерна и что где-то в глубине оба якобы противоположных друг другу акта – провозглашение суверенности личной воли и следующий сразу же за этим отказ от неё, – оказывается, имеют расположенную где-то глубоко общую причину.

Эта общая причина самоутверждения и потери себя – утрата или значительное ослабление в человеке религиозного чувства, то есть убеждённости в существовании Высшего Начала, на котором только и держится всё, что есть. Эта убеждённость именуется верой, и тот, кто имеет веру, слышит слова этого Начала: «Без меня не можете делать ничего» – и знает, что слова эти истинны. Когда религиозное чувство пропадает и человек перестаёт ощущать присутствие в мире Высшего Начала как источника жизни, он поневоле начинает искать этот источник в самом себе, а поскольку его там нет, после бесплодных поисков бывает вынужден вверить свою судьбу внешнему порядку вещей, уже безличному. Ибо угадать в этом порядке устанавливающую его Личность может только религиозное чувство, а его в данном случае нет.

Древние греки в сравнении с окружающими их народами были малорелигиозны. Да, у них был целый пантеон богов, но это были те же люди, только более могущественные и вдобавок бессмертные. Сходство с людьми у них было не только внешнее, но и внутреннее – в них бушевали те же страсти и похоти, что и в нас. Поэтому культ эллинских богов был, в сущности, культом человека. Обожествление человека эллинской цивилизацией нашло яркое выражение в учреждении ещё в VIII веке до нашей эры все-греческих Олимпийских игр, победители которых чествовались как небожители, и им возводились статуи. В общем, факт малорелигиозности древних греков не подлежит сомнению, а ведь эти греки были древними, а значит, по нашим понятиям, должны были быть весьма религиозными. Почему же они стали таким странным исключением? Может, на них как-то повлиял в этом отношении климат, а может, социальные факторы? Или этнические особенности?

Перебирая в уме возможные причины малорелигиозности эллинов, мы сами уподобляемся им по своему маловерию: ищем причины материальные и рациональные. А почему бы не предположить, что это сам Бог попустил грекам стать неверующими, чтобы посмотреть, каковы будут результаты? Согласитесь, что нам трудно сделать выбор в данном вопросе между «естественным» объяснением и «вышеестественным». А это значит, что мы до сих пор так и не определились в самом главном, пытаемся сесть между двух стульев и служить двум господам. С одной стороны, мы вроде бы возвращаемся к вере предков, в церковь стали ходить и даже причащаться, а с другой стороны, никак не становится для нас абсолютно бесспорной реальностью Творец и Вседержитель мира, чья воля превыше всех «законов природы», и Кто один, в конечном счёте, управляет всем происходящим в природе и в человеческом обществе.