Томас Мор - Утопический роман XVI-XVII веков

• Название: Утопический роман XVI-XVII веков
• Автор: Томас Мор
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

Вашему вниманию предлагается антология «Утопический роман XVI–XVII веков».

Вступительная статья Л. Воробьева

Примечания А. Малеина, Ф. Петровского, Ф. Коган-Бернштейн, Ф. Шуваевой.

Иллюстрации Ю. Селиверстова.

---

Тут я взял слово:

— Мне нечего ответить на ваши софистические доводы против воскресения, ибо так сказал сам бог, который не может лгать.

— Вы слишком прытки, — возразил он, — вы уже говорите: «так сказал бог», а сначала надо доказать, что бог есть, ибо, что касается меня, то я его решительно отрицаю.

— Я не стану тратить время на перечисление убедительных доказательств, которые приводят философы на этот счет, — отвечал я, — мне пришлось бы повторить все, что Спокон веков написано здравомыслящими людьми. Я спрошу только, что препятствует вам поверить этому. Никакого довода, знаю, вы не приведете. Не сможете вы также отрицать и то, что в вере ничего, кроме пользы, нет, так почему же и вам не поверить в бога? Ибо если бог есть, то, — помимо того, что, не веруя, вы заблуждаетесь, вы еще и не выполняете заповеди, которая предписывает верить. Если же бога нет, то ваше положение ничуть не лучше нашего.

— Ошибаетесь, — возразил он, — мое положение окажется лучше, ибо, если бога нет, в игре останемся только мы с вами вдвоем; если же бог есть, то я никак не могу оскорбить его, ибо нельзя оскорбить то, что считаешь несуществующим, и грешить можно, только сознавая, что грешишь, или желая грешить. Разве вы не замечали, что даже самый неразумный человек не обижается на грубияна, если тот оскорбит его невольно, или приняв его за другого человека, или под влиянием винных паров? Тем паче бог при его неуязвимости неужели разгневается на нас за то, что мы его не ведали, раз он сам лишил нас возможности познать его? Но уверяю вас, милая скотинка, если бы вера в бога была для нас уж так необходима, если бы от нее, наконец, зависело наше бессмертие, то разве бог сам не наделил бы всех нас знаниями столько же яркими, как Солнце, которое не скрывается ни от кого? Ибо предполагать, что он хочет играть с людьми в прятки, то есть то надевает маску, то снимает ее, скрывается от одних и являет себя другим, — это значит создавать себе образ бога неразумного или коварного; ведь если я познал его силою своего ума, это его заслуга, а не моя, — он мог наделить меня немощными органами и слабой душою, и я не мог бы постичь его. А если бы он наделил меня умом, неспособным постичь его, то это опять-таки была бы не моя, а его вина, поскольку от него зависело одарить меня умом достаточно острым, чтобы познать его.

От этих нелепых, бесовских рассуждений у меня по всему телу пробежала дрожь; я стал внимательнее присматриваться к собеседнику и был поражен, обнаружив в его лице что-то жуткое, чего я прежде не замечал; глаза у него были маленькие и глубоко запавшие, лицо темное, рот широкий, подбородок заросший, ногти черные. «О боже, — подумал я, — этот несчастный осужден уже в этой жизни, и, быть может, он тот самый Антихрист, о котором столько толкуют в нашем мире».

Я, однако, не хотел обнаружить перед ним своей мысли, потому что высоко ценил его ум, знаки же, под которыми природа создала его, внушали мне к нему довольно дружественные чувства. Тем не менее я не в силах был сдержаться и разразился проклятиями, предсказывая, что кончит он дурно. Но мой гнев только распалил его, и он вскричал:

— Да, смертью…

Не знаю, что собирался он еще сказать, ибо тут к нам постучались, и в комнату вошел высокий, черный и весь мохнатый мужчина. Он приблизился к нам, схватил святотатца за талию и потащил к печной трубе.

Мне стало до того жаль несчастного, что я ухватился за него, чтобы вырвать из когтей эфиопа, но последний оказался столь сильным, что поднял нас обоих, и в мгновение ока мы оказались на облаке. Теперь я крепко обнимал юношу не из любви к ближнему, а из страха низвергнуться вниз. Не знаю, сколько дней я летел с неба, не представляя себе, что со мною станется, как вдруг понял, что приближаюсь к нашему миру. Я уже различал Азию от Европы и Европу от Африки. Наконец мы настолько спустились, что я уже ничего не видел дальше Италии, и тут сердце подсказало мне, что дьявол несет и тело и душу моего хозяина, несомненно, в ад и Поэтому-то и направляется к нашей Земле, ибо ад расположен в самом ее центре. Однако я перестал об этом думать и вообще забыл все, что случилось с тех пор, как дьявол стал нашей колесницей, ибо меня охватил несказанный ужас при виде объятой пламенем горы, которой я почти касался. Пылающее зрелище исторгло у меня возглас: «Христос! Пресвятая дева! " Не успел я выговорить последний звук, как очутился распростертым среди вереска, на холме, где два-три пастуха, певшие молитвы, обратились ко мне по-итальянски.

— Хвала господу! — воскликнул я. — Наконец-то встретил я христиан в лунном мире! Скажите, друзья, в какой области вашего мира нахожусь я теперь?

— В Италии, — отвечали они.

— Как же так? Разве и в лунном мире есть Италия?

Я еще не вполне сообразил, что со мною случилось, и даже не заметил, что они разговаривают со мною по-итальянски, и я отвечаю им так же.

Придя в себя и убедившись, что я снова нахожусь в нашем мире, я, не спрашивая, пошел, куда повели меня крестьяне. Но не успели мы дойти до ворот ***, как на меня бросились все городские псы, и, не спрячься я со страха в одном из домов, где мне удалось запереться, они наверняка растерзали бы меня.

Четверть часа спустя, пока я отдыхал в безопасности, внезапно раздался оглушительный лай; казалось, собрались собаки со всего королевства, — тут были все породы, начиная с догов и кончая болонками, и все они так яростно тявкали, словно впервые увидели человека.

Все это ничуть не удивляло очевидцев; но когда я задумался о причине этого шабаша, я сразу понял, что животные напустились на меня потому, что я явился из другого мира; ведь они имеют обыкновение лаять на Луну, ибо она раздражает их, думал я, а на меня они напали потому, что я пахну Луной, а это их тоже раздражает.

Чтобы избавиться от скверного запаха, я расположился на солнцепеке, на террасе. Так прожарился я часа три-четыре, потом вышел, и все псы, не чувствуя уже запаха, вызывавшего их ненависть, разбежались по домам.

Я справился в гавани о том, когда отплывает корабль во Францию, а погрузившись, только и думал, что о диковинных событиях моего странствия. Я тысячу раз дивился божьему провидению, которое поселило людей, по природе своей безбожных, в таких областях, откуда они не могут дурно влиять на его возлюбленных чад, и которое покарало гордыню безбожников тем, что предоставило их самим себе. И я уверен, что оно до сих пор не послало к ним проповедников Евангелия лишь потому, что они истолкуют его вкривь и вкось, а тем самым заслужат в будущей жизни еще более суровую кару.

Конец

Дени Верас История севарамбов

{302}

Перевод с французского Е. Дмитриевой.

К читателю

Если вы читали «Республику» Платона, «Утопию» шевалье Мора или «Новую Атлантиду» канцлера Бэкона — произведения, являющиеся лишь плодами богатой фантазии их авторов, — вам, быть может, покажется, что предлагаемые рассказы о вновь открытых странах, где есть много чудесного, представляют собой нечто в таком же роде. Я не смею осуждать благоразумную осторожность тех, кто не сразу верит всему, лишь бы они соблюдали умеренность; но было бы столь же большим упорством отбрасывать без разбора все необыкновенное, сколь недостатком сообразительности принимать за правду все сказки, сплошь и рядом рассказываемые о дальних краях.

Тысячами известных примеров подтверждается то, о чем я только что говорил: многое представлявшееся когда-то непреложной истиной, в более поздние века было разоблачено и оказалось искусной выдумкой. Многие вещи, которые очень долгое время считались баснями и даже отвергались как нечестивые и противоречащие религии, в дальнейшем признавались за столь неопровержимые истины, что каждый, кто осмеливался выразить сомнение, казался невеждой и нелепым глупцом.

Ведь нельзя же сказать, что по своему грубому невежеству Вергилий, епископ Кельнский, рисковал быть лишенным жизни, по решению властей, когда он заявил, что существуют антиподы, и когда лишь торжественный отказ от этих слов помог ему спастись от пыток, приготовленных ему опрометчивым усердием ханжей его времени.

Так же мало было оснований к тому, чтобы Христофора Колумба считали мечтателем в Англии, а затем в Португалии, потому что он сообщил, что на западе находится еще один материк. Совершившие с тех пор кругосветные путешествия убедились, что Вергилий был прав, а открытие Америки подтвердило рассказ Колумба: таким образом, теперь перестали удивляться рассказам о Перу, Мексике, Китае, считавшимся ранее сказками.

Эти далекие страны и открытые с тех пор многие другие были неизвестны народам Европы в течение многих веков и большею частью сейчас так же мало известны. Наши путешественники ограничиваются посещением более близких земель в морях, где они занимаются торговлей и мало интересуются местами, куда не заходят их корабли. Ибо они почти все — судовладельцы, путешествующие с целями наживы; часто они проезжают мимо островов или даже материков, не обращая на них никакого внимания, разве только из-за необходимости избежать их на своем пути. Отсюда вытекает, что обычно всеми сведениями, имеющимися у нас об этих землях, мы обязаны случаю: почти никто не был настолько любознателен или не обладал необходимыми средствами, чтобы совершить далекое путешествие, не имея других целей, кроме открытия неизвестных стран, и никто не был способен сделать об этом хорошие и правдивые сообщения.