Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

• Название: Кентерберийские рассказы
• Автор: Джеффри Чосер
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012

Предлагаемая книга является первым в России полным академическим изданием «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера, одного из самых известных и важных памятников английской литературы позднего средневековья (XIV в.). Чосер не успел завершить «Кентерберийские рассказы», до нас они дошли лишь частично. Книга содержит перевод всех десяти сохранившихся фрагментов памятника, расположенных в том же порядке, что и в наиболее авторитетных рукописях. В разделе «Дополнения» дана лирика Чосера. В «Приложениях» читателю предлагаются статьи о творческом пути Чосера, о литературных параллелях данного памятника с творчеством русских писателей: Гоголя, Толстого, Достоевского.

---

Такое сопряжение земного, природного, и горнего, религиозного, начал сразу же наметило важнейшую перспективу всей книги, два ее главных полюса. Для средневекового человека весна и, в частности, апрель были не только временем возрождения природы. Это было также и время духовного обновления, связанного с покаянными днями Великого Поста и «праздником праздников» Пасхой, когда люди получали шанс очиститься от греха и начать новую духовную жизнь, исцелиться не только от телесных болезней, но и духовных недугов. Очень популярные в XIV в. паломничества как раз и служили этой цели, хотя и тогда уже встречались паломники, отправлявшиеся в путешествие исключительно в поисках развлечений. Сама жизнь представлялась людям той поры, считавшим себя лишь пришельцами в здешнем мире, кратким земным странствием в поисках небесного града Иерусалима. Этот град Божий был для них не благочестивой метафорой, но явью, по-своему не менее реальной, чем Лондон или Кентербери.1614 Таким образом, весна представлена Чосером в зачине книги не только как время торжества земной любви, рождающей цветы и заставляющей птичек спать с открытыми глазами, но и как время поиска любви небесной, влекущей человека в горний мир. В «Кентерберийских рассказах» эти два полюса при всей их сложной диалектике неразрывно сопряжены друг с другом. Паломничество для поэта — одно из проявлений бурного потока жизни, но сам этот поток подчинен силе, которую воплощают мощи, влекущие к себе паломников.1615

Наметив эту двойственную перспективу, Чосер в следующих строках сразу же сузил ее, перейдя от общего и вселенского к частному и конкретному — к расположенной на окраине Лондона гостинице Табард, где собралась пестрая и веселая компания паломников, едущих в Кентербери к мощам Томаса Беккета. И тут на передний план выступает уже сам поток жизни во всем ее многообразии, привлекая внимание читателей к тому, что происходит здесь и сейчас. Подспудно это проецируется и на сам идеал паломничества, открывая и его «обратную» сторону. Речь идет о вошедшем в моду в конце XIV в. забвении духовных целей таких поездок, том самом поиске светских развлечений, который так громко обличали лолларды. Многих тогда также отпугивало знакомое каждому путешественнику тех лет ужасающее бездорожье и вполне реальные опасности, связанные с поездками. Недаром же большая часть паломников-мужчин, выведенных в «Общем Прологе», в том числе даже и Монах, имеют при себе оружие. Да и вообще чего стоит религиозная процессия, во главе которой едет громко играющий на волынке «вдрызг пьяный» Мельник?

Длинная «портретная галерея», где описан каждый из будущих рассказчиков — «их двадцать девять было», — дает развернутую экспозицию, завершая «Общий Пролог».

В социальной иерархии паломников, встреченных Чосером в гостинице «Табард», Рыцарь занимает верхнюю строчку, и, очевидно, потому поэт и начинает «галерею» с его портрета:

Тот Рыцарь был достойный человек.
С тех пор как в первый он ушел набег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Любил он честь, учтивость и свободу…

Уже в IX в. средневековое общество стали делить на три сословия — на тех, кто сражается (bellatores), кто молится (oratores) и кто работает (laboratores). С XII в., когда появились промежуточные социальные прослойки врачей, купцов, юристов и т.д., такое деление оказалось в значительной мере условным, но им продолжали пользоваться и в XIV в., во времена Чосера. Рыцарь явно принадлежит к первому из этих сословий, к сражающимся, чьей задачей было охранять молящихся и трудящихся.

Как отмечают историки, к концу XIV в. по мере превращения многих рыцарей в платных наемников, не гнушавшихся мародерством и насилием, их престиж сильно упал. Но люди все еще продолжали верить в сам идеал рыцарства как сообщества воинов без страха и упрека, благородных защитников веры и отечества, покровителей вдов и сирот, борцов за правду и справедливость, даже если их и трудно было найти в реальной жизни. Появляющийся в «Общем Прологе» Рыцарь, очевидно, олицетворяет этот идеал — недаром же Чосер называет его «истинно совершенным благородным рыцарем» (a verray, parfit gentil knight), любящим отвагу, верность и честь, великодушие и куртуазную учтивость (chivalrie, trouthe and honour, fredom and curtesie). Его одежда, как и подобает паломнику, скромна, а обхождение мягко, как у девушки. Его репутация безупречна: «И заслужил повсюду почесть он».

В подтверждение воинской доблести Рыцаря Чосер привел довольно длинный перечень военных кампаний, в которых участвовал этот персонаж, — тут и сражения с маврами в Испании, и битвы с неверными в Африке, и походы в Литву и на Русь. Знаменательным образом сражения Столетней войны между Англией и Францией, где Англия одержала блестящие победы, здесь отсутствуют. Это означало только одно — Рыцарь был крестоносцем, сражавшимся на чужбине за христианские идеалы. Однако крестоносцы вошли в историю не только как бескомпромиссные защитники христианской веры. Хорошо известно, что их военные походы, особенно в эпоху позднего Средневековья, с современной точки зрения выглядели весьма непривлекательно в нравственном отношении: многие из них часто мало отличались от разбойных нападений. Все это напрямую связано и с кампаниями, в которых якобы участвовал чосеровский Рыцарь. И тут у современных исследователей возникли вопросы. Изучив этот материал, английский историк и кинорежиссер Терри Джоунс в увлекательно написанной книге даже пришел к парадоксальному выводу, что рыцарь является не кем иным, как «лишенным всяких принципов и пообтрепавшимся в походах наемником, типичным продуктом века, превратившего войну в бизнес».1616 Джоунс решил, что похвалы, которые Чосер воздает Рыцарю, ироничны, а сам он является объектом авторской сатиры. Никто из серьезных ученых, однако, не принял столь крайней оценки Джоунса, отметив неисторичность его подхода. С помощью сохранившихся источников специалисты показали, что люди позднего Средневековья, по крайней мере в Западной Европе, все еще относились к крестоносцам с большим уважением.1617 Упомянутые же в тексте военные походы, часть из которых, по-видимому, придумал сам автор, нужны были Чосеру не для того, чтобы нарисовать исторически достоверный портрет, но чтобы сделать похвалу доблести его благородного героя поэтически правдоподобной.1618 И все же некоторые сомнения, по-видимому, остались, поскольку спустя более двух десятилетий после выхода книги Джоунса английская исследовательница Хелен Бар снова высказала их, поинтересовавшись, мог ли Чосер в момент, когда лолларды и не только они одни ожесточенно критиковали Крестовые походы, да и сам институт войны, сделать своего Рыцаря идеальным героем. Нет ли в отношении поэта к нему столь присущей автору «Кентерберийских рассказов» всепроникающей иронии.1619 Кто знает — может быть. Однако Чосер в лучшем случае лишь задавал вопросы и никоим образом не стремился поколебать принятые ценности — едкой сатиры в портрете Рыцаря явно нет.

Рыцаря сопровождает маленькая свита. В паломничество вместе с ним отправился его сын, юный Сквайр (Squier). В языке того времени сквайрами часто именовали оруженосцев. Однако чосеровский Сквайр уже имеет рыцарское посвящение; поэт называет его bachelor, т.е. рыцарем, недавно принявшим посвящение, но еще не имеющим право быть знаменосцем и вести войско в атаку. Сквайр уже сражался за пределами Англии:

Во Фландрии, Артуа и Пикардии
Он, несмотря на годы молодые,
Оруженосцем был и там сражался,
Чем милостей любимой добивался.

В отличие от отца, он воплощает другую сторону рыцарского идеала. Сквайр — не суровый боец за христианские идеалы, но юный влюбленный, стремящийся добиться расположения дамы воинскими подвигами. Отсюда его модная одежда, его куртуазные манеры — умение петь, танцевать, слагать стихи и рисовать, отсюда и его участие в рыцарских турнирах. Отсюда, возможно, и мягкая ирония, окрашивающая весь этот портрет и сквозящая в авторских комментариях, вроде следующего:

Всю ночь, томясь, он не смыкал очей
И меньше спал, чем в мае соловей.

Рядом с сыном Рыцаря едет Йомен, одетый в зеленое платье лесничий, который занимал в социальной иерархии гораздо более высокое место, чем простой лесник, лишь на одну ступень уступая сквайру.1620 Недаром же, помимо лука и стрел, он везет с собой еще и меч со щитом, очевидно, принадлежащие его господину, а на шее у него висит дорогой серебряный образок Святого Христофора. К сожалению, Чосер не успел написать для Йомена рассказ, и после «Общего Пролога» читатели уже не встречаются с ним.

Следующий персонаж — Аббатиса (Prioress), настоятельница женского монастыря, тоже, как и Рыцарь, путешествующая со своей свитой — монахиней-секретаршей (chapeleyne) и тремя священниками (в русском переводе монастырскими капелланами), играющими роль ее телохранителей. Западное монашество в Средние века было одним из важнейших социальных институтов, и часто имело мало общего с духовным призванием насельников монастырей. Активной общественной деятельностью монашествующие тогда не занимались, проводя все свое время в стенах обители. Даже паломничество, как в случае с Аббатисой, было в то время чем-то исключительным, выходящим за рамки общих правил. Высшее церковное начальство в XIV в. не раз достаточно резко выступало против таких поездок, но эти запреты оказывали мало воздействия. Тем более что монахини, подобные Аббатисе, обладали примерно теми же привилегиями, что и жившие по соседству с монастырями владетельные лорды.1621 В этом не было ничего удивительного, поскольку богатые феодалы любили покровительствовать монастырям и часто ставили их настоятелями и настоятельницами своих ближайших родственников. Весьма вероятно, что мадам Эглантина и заняла место Аббатисы подобным образом.