Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

• Название: Кентерберийские рассказы
• Автор: Джеффри Чосер
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012

Предлагаемая книга является первым в России полным академическим изданием «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера, одного из самых известных и важных памятников английской литературы позднего средневековья (XIV в.). Чосер не успел завершить «Кентерберийские рассказы», до нас они дошли лишь частично. Книга содержит перевод всех десяти сохранившихся фрагментов памятника, расположенных в том же порядке, что и в наиболее авторитетных рукописях. В разделе «Дополнения» дана лирика Чосера. В «Приложениях» читателю предлагаются статьи о творческом пути Чосера, о литературных параллелях данного памятника с творчеством русских писателей: Гоголя, Толстого, Достоевского.

---

В подтверждение своей точки зрения ученая курица ссылается на стихи из весьма популярных тогда нравоучительных латинских изречений, приписываемых древнеримскому прозаику Марку Порцию Катону, и требует, чтобы Шантиклэр принял слабительное, которое она сама ему и выберет.

Смех Чосера здесь бьет сразу по нескольким целям. Поэт вместе с читателями смеется и над ученой курицей в роли куртуазной дамы, и над самой куртуазной традицией, сниженной до уровня курятника, и над нравоучительными трюизмами, которые изрекает Пертелот, и над ее попытками в духе Алисон из Бата подчинить себе мужа, играя главную роль в полигамной семье.

В ответ на доводы супруги Шантиклэр вежливым и в то же время слегка снисходительным тоном опровергает точку зрения Пертелот, ссылаясь в свою очередь, на несколько ученых примеров, которые, по его мнению, гораздо более убедительны. Два из этих примеров разрастаются до размера самостоятельного рассказа внутри рассказа. В первом петух, ссылаясь на Цицерона, излагает историю двух друзей-паломников, которые из-за наплыва народа заночевали в разных местах. Тот из них, кто остановился в гостинице, увидел вещий сон и узнал из него, как убили его друга и где нужно искать его труп. Во втором Шантиклэр рассказывает еще о двух путешественниках, из которых один, увидев вещий сон, остался на берегу, а другой, не поверив сну, отправился в плавание и утонул. Остальные примеры, взятые из самых разнообразных источников — от Макробия до Библии, — короче, но все они повествуют об убийствах, несчастном стечении обстоятельств или преступлениях, которые предвещали пророческие сны. По ходу их изложения Шантиклэр так увлекается духом полемики, что почти забывает о ее цели, сводя все свои рассуждения под конец к отказу от слабительного:

А про слабительные знаю только,
Что не помогут против снов нисколько, —
Ведь яд они, и злейшему врагу
Их не дал бы; терпеть их не могу.

Ученые рассуждения петуха, откровенно гордящегося своими обширными познаниями, при всей мрачности приведенных им примеров, производят, в общем-то, комическое впечатление и служат своеобразной пародией на популярные тогда схоластические дебаты. Ведь Пертелот и Шантиклэр обсуждают проблемы, волновавшие многих мыслителей конца XIV в. — божественного предопределения и свободы воли человека.1749 При этом ученая курица разделяет восходящие к Уильяму Оккаму взгляды номиналистов, которым был присущ эмпирический уклон в земных вопросах, уравновешенный, правда, фидеизмом в области божественного бытия. Шантиклэр же отстаивает противоположную, сугубо детерминистическую точку зрения, восходящую к Августину и Боэцию и поддержанную в недавнем времени Томасом Брадвардином, чье имя упомянуто в тексте рассказа. Однако какими бы ожесточенными ни были споры по этому поводу между философами и богословами XIV в., в устах ученых кур сама полемика обретает явно сниженный, комический поворот. Что же касается самого Монастырского Капеллана, то и он тоже, как вскоре выяснится, не может решить эти вопросы — ему просто не хватает знаний:

До корня не могу я докопаться
И в сложности вопроса разобраться…

Но никто и не ждет от него ответа на вопросы, благодаря которым «народы, страны в спор вовлечены / и яростной враждой омрачены». В подобной истории это было бы просто неуместно.

Элемент пародии, присущий всему рассказу в целом, в споре кур усилен явными или косвенными ироническими отсылками к другим историям книги. Труп паломника, обнаруженный в повозке с навозом, равно как и упоминание мученика Кенельма (IX в.), убитого по приказу тетки в семилетнем возрасте, отсылает нас к «Рассказу Аббатисы». Фраза о том, что «убийство не осталося под спудом» (mordre wol out) прямо повторяет строки этой истории. Сказанные же в вещем сне слова «Всему виною золото мое» кажутся взятыми из «Рассказа Продавца Индульгенций». Крушение корабля во втором примере заставляет нас вспомнить «Рассказ Юриста». Куртуазные отношения кур и размышления о божественном предопределении отсылают читателей к «Рассказу Рыцаря» и другим историям, где возникают эти темы. Спор между супругами напоминает «Пролог Батской Ткачихи», а сами мрачные примеры петуха — трагедии Монаха. Согласие же Шантиклэра последовать совету жены проецируется на «Рассказ о Мелибее». Как считают исследователи, «Рассказ Монастырского Капеллана» пародирует почти все темы, так или иначе затронутые в книге. Но пародии эти — добавим от себя — не преследуют сатирических целей, и им чужда гневная инвектива. Все здесь держится на лукавом юморе, озорном веселье, позволяющем взглянуть на уже знакомое с новой перспективы. Да и можно ли воспринимать всерьез то, что происходит в курятнике?

Во всяком случае, спор между учеными курами решается, казалось бы, совсем неожиданным образом. Взглянув на супругу, Шантиклэр неожиданно заявляет:

Когда же ночью мягкий ваш пушок
Зазябнувший мне согревает бок,
Любимая, мне, право, очень жалко,
Что наш насест коротенькая палка,
Что не могу вас ночью потоптать;
Ведь в жердочку одну у нас кровать;
Вас так люблю и вами так горжусь,
Что снов и знамений я не боюсь.

Страх снов и знамений погашен вспыхнувшей страстью, красота победила доводы рассудка, а чувство — разум. Слетев с насеста, петух со своим гаремом отправляется во двор, где, притаившись, его уже поджидает лис.

А дальше в басенном сюжете о лисе и петухе радости сменяются бедой, и традиции ироикомического жанра выступают на передний план. Представляя читателям красно-бурого лиса, Монастырский Капеллан говорит:

Иуда новый! Новый Ганелон
И погубитель Трои, грек Синон!
Ты всех коварней лис и всех хитрее.

В дальнейшем, прерывая повествование, Капеллан обращается с риторическими апострофами к судьбе, Венере, которой бескорыстно служил петух, и знаменитому средневековому поэту и автору популярной поэтики Джеффри де Винсофу, написавшему плач на смерть Ричарда Львиное Сердце. Живописуя же переполох, который начался в курятнике после того, как лис схватил петуха, рассказчик заявляет:

Такого плача и таких стенаний
Не вознеслось, так не визжали дамы,
Когда свирепый Пирр царя Приама,
Схватив за бороду, пронзил мечом, —
Какой поднялся среди кур содом,
Когда был Шантиклэр от них восхищен.
Сколь грозен лис увидев и сколь хищен,
Мадам Пертлот плачевней закричала,
Чем некогда супруга Газдрубала,
Когда он к римлянам попался в плен
И был сожжен, а с ним и Карфаген.

Так драма в курятнике обретает ироикомические масштабы вселенской трагедии, а скотный двор уподобляется Трое, Карфагену и Риму.

Особенно интересна единственная в книге прямая аллюзия на недавние политические события в Англии. Рассказывая о шуме погони за лисом, в которую включились как люди, так и все животные, принадлежащие вдове, Капеллан упоминает одного из зачинщиков крестьянского восстания 1381 г. Джека Стро, под чьим предводительством лондонские ремесленники учинили погром фламандским купцам:

Джек Стро, наверно, так не голосил,
Когда фламандцев в Лондоне громил.
И не шумней была его орава,
Чем эта многолюдная облава.

Никто точно не знает, находился ли Чосер в Лондоне во время этих событий. Но, скорее всего, он по долгу службы на таможне был там и видел, как восставшие вошли в столицу сквозь ворота рядом с его домом, а затем сожгли дворец его покровителя Джона Гонта. Он мог также видеть, как они обезглавили Саймона Садбери, архиепископа Кентерберийского и расправу над знакомыми ему купцами-виноделами, не говоря уже о груде трупов фламандцев, валявшихся на улицах возле Темзы.

Друг поэта Джон Гауэр откликнулся на эти события, сочинив латинскую сатирическую поэму «Глас вопиющего», где он резко осудил восставших, изобразив их в виде разного рода домашних животных, которые оставили службу человеку и стали дикими хищниками, несущими смерть. Ослы уподобились львам, быки — драконам, свиньи — волкам, петухи — соколам, а гуси — коршунам.

Считается, что Гауэр написал «Глас вопиющего» вскоре после восстания, а затем отредактировал поэму. Чосер, по-видимому, хорошо знал «Глас вопиющего» и отозвался на поэму Гауэра по-своему. Поэт обратился к тем же событиям много позже, когда все страхи были уже забыты. По мнению текстологов, «Рассказ Монастырского Капеллана» написан в самые последние годы жизни Чосера. В отличие от желчно апокалипсической сатиры Гауэра, взгляд автора «Кентерберийских рассказов» гораздо мягче. Как видно из приведенной выше цитаты, он упоминает крестьянское восстание скорее с юмором, хотя вовсе и не идеализирует его. Для него погром и убийство остаются погромом и убийством, которые он не склонен оправдывать ни при каких обстоятельствах.