Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

• Название: Кентерберийские рассказы
• Автор: Джеффри Чосер
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012

Предлагаемая книга является первым в России полным академическим изданием «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера, одного из самых известных и важных памятников английской литературы позднего средневековья (XIV в.). Чосер не успел завершить «Кентерберийские рассказы», до нас они дошли лишь частично. Книга содержит перевод всех десяти сохранившихся фрагментов памятника, расположенных в том же порядке, что и в наиболее авторитетных рукописях. В разделе «Дополнения» дана лирика Чосера. В «Приложениях» читателю предлагаются статьи о творческом пути Чосера, о литературных параллелях данного памятника с творчеством русских писателей: Гоголя, Толстого, Достоевского.

---

Однако ученые XX в. взглянули на «Отречение» с иной перспективы, установив связь этого заключительного отрывка книги с литературной традицией. Они, в частности, указали, что и другие видные писатели до Чосера и после него (от Августина вплоть до Толстого) не раз отвергали или пересматривали созданные ими ранее произведения. Так, например, незадолго до Чосера поступил Боккаччо, в старости прекративший занятия поэзией и даже намеревавшийся сжечь «Декамерон», от чего, как известно, его отговорил Петрарка. Подобное отречение, приписываемое Жану де Мену, хотя, возможно, и не принадлежавшее его перу, венчало собой и знакомые Чосеру рукописи «Романа о Розе». Не говоря уже о том, что само слово отречение, употребленное в английском тексте во множественном числе (retracciouns), Чосер, по-видимому, заимствовал у Августина, употребившего латинскую форму Retractationes («Пересмотры») в качестве названия одного из своих поздних трактатов, где он попытался переоценить созданные им ранее произведения.

Более того. В эпилогах многих средневековых произведений их авторы часто выражали сожаление по поводу написанных ими светских творений и вместе с тем перечисляли их по имени, тем самым закрепляя свое авторство.1760 Кто знает, может быть, Чосер именно ради этого и написал «Отречение»?

Думается, что правда лежит где-то посередине между подобными крайними взглядами ученых или, скорее, правы обе точки зрения. «Отречение» завершает не только «Рассказ Священника», но и всю книгу. В нем с читателями говорит уже не Чосер-паломник, но сам автор. Совершенно очевидно, что строгое покаяние, отказ от «воспевания суеты житейской» и венчающая все молитва как нельзя лучше соответствуют финалу произведения о паломничестве, целью которого и должно быть покаяние и сосредоточенная на ценностях иного мира молитва. И тут нет различия между Чосером-паломником и Чосером-автором.

Но вместе с тем Чосер, как показывает включенный сюда перечень его произведений, все же не чужд этой суеты. Объясняя свое отношение к творчеству, поэт ссылается на апостола Павла: «Ибо в книге сказано, что все, что написано прежде, написано нам в наставление; к этому я и стремился».

Но, на самом деле, апостол Павел и Чосер имеют в виду разные вещи. Для апостола единственным критерием истины является Библия, к которой он и отсылал своих первых читателей в цитируемых поэтом строках: «А все, что писано было прежде, написано нам в наставление, чтобы мы терпением и утешением из Писаний сохраняли надежду» (Римлянам, 15:4). Однако к концу XIV в. фраза «все, что написано прежде, написано нам в наставление», на которую Чосер несколько раз ссылается в «Кентерберийских рассказах», получила в литературе весьма широкое светское толкование. Она часто означала любое написанное ранее произведение, из которого можно было извлечь духовную пользу, хотя бы и путем его аллегорического прочтения, как, например, поступил анонимный автор широко популярного тогда «Морализованного Овидия», где текст римского поэта перетолковывался на христианский лад. Чосер же этой фразой оправдывал «Рассказ Монастырского Капеллана» о петухе и курочке. Но если с помощью этой цитаты, можно оправдать такую историю, то с ее помощью можно оправдать абсолютно «все, что написано прежде».1761

В «Отречении» Чосер просит у читателей прощение за все те из «Кентерберийских рассказов», «что греха полны», не давая названия ни одного из этих рассказов. Какие же из них поэт имеет в виду? Очевидно, ответить на этот вопрос читатели должны сами. Ответ не будет простым и легким. Возможно, что у каждого читателя будет свой выбор и свои любимые истории. В любом случае, нужно вновь вернуться к книге и поразмыслить над ней.1762

Таким образом, в финале книги Чосер в последний раз отсылает читателя к вечным истинам трансцендентного мира и вместе с тем вновь возвращает его к запечатленному в повествовании потоку жизни, подчиненному этим истинам. Но с такого сопряжения ценностей и начался знаменитый зачин «Кентерберийских рассказов». Намеченная там двойственная перспектива повествования здесь обрывается, чтобы дать читателю возможность остановиться и рассмотреть все недостроенное здание книги в целом.

ГОТИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

У каждого, кто хоть немного знаком со средневековым искусством Западной Европы, текст «Кентерберийских рассказов», взятый в целом, вызывает неминуемые ассоциации с незавершенным готическим собором, каких было много в XIV в. Рассчитанные на столетия и стоящие по сей день, они порой и строились столетиями. (Миланский и Кельнский соборы, например, были закончены лишь в XIX в.). Подобные ассоциации вполне закономерны. Ведь, как хорошо известно, готический стиль проявил себя не только в изобразительном искусстве высокого и позднего Средневековья, произведя революцию в архитектуре, скульптуре и живописи. Он подчинил себе также музыку и литературу эпохи, дав миру среди прочих своих великих открытий рыцарский роман, куртуазную поэзию, циклы мистерий и «Божественную Комедию» Данте. К числу таких открытий, на наш взгляд, принадлежат и «Кентерберийские рассказы».

Возвращаясь к сравнению книги Чосера с готической архитектурой эпохи, заметим, что у «Кентерберийских рассказов» есть твердый фундамент («Общий Пролог»), венчающие здание купол и шпиль («Рассказ Священника» и «Отречение»). Есть здесь и прочно стоящие стены (дошедшие до нас фрагменты), в которых, может быть, не хватает некоторых витражей, а внутренне убранство еще не приведено в порядок (не все запланированные изначально рассказы написаны, а написанные окончательно не отредактированы). Но созданного поэтом вполне достаточно, чтобы ощутить законы готики, которые действуют в книге.

В «Кентерберийских рассказах», как и в готических соборах, по принципу гармонической иерархии совмещаются два плана бытия — горний и дольний, или, выражаясь языком того времени, мир благодати и мир природы. Как не раз писали ученые, молящиеся, заходя в собор, сразу же замечали, что его нижняя часть погружена в полусумрак, где царит будничное освещение и видны мелкие детали и строгая логика их композиции. Все здесь соразмерно человеческой фигуре. Это мир природы. Но стоило им поднять взор кверху, как пропорции резко менялись, и они попадали в иной мир, сразу же замечая, что сверху, через витражи, льется особый свет, который заполняет все здание и заставляет трепетать всю атмосферу. По словам искусствоведов, два мира как бы слились тут «в единстве художественного образа. Такого архитектурного замысла не встречается ни в какой другой эпохе».1763 Эта оптическая игра, полусумрак нижней части здания и льющийся сверху ясный и ровный свет, как бы исходящий от самого горнего Иерусалима, была крайней важна для проектировщиков и строителей готических церквей, поскольку понятие Бога ассоциировалось для них с животворным светом, проникавшим и оживлявшим своим сиянием весь дольний мир, все тварное естество.

Замысел Чосера, совмещающий, как мы не раз отмечали, двойственную перспективу зрения и воспроизводящий управляемый сверху поток жизни, во многом аналогичен архитектурному замыслу готических соборов. Концепция жизни как странничества с его «добрым» путем в небесный Иерусалим и «реальное» паломничество героев в Кентербери с его состязанием рассказчиков дали автору прекрасную возможность воссоздать диалектику светского и духовного, горнего и дольнего, типичную для готического искусства. В поле напряжения между этими двумя полюсами и расположены рассказы паломников, которые закономерно венчает история Священника и авторское «Отречение». И если некоторые рассказы, типа фаблио, сейчас нам кажутся более яркими и запоминающимися, чем отдельные религиозные истории, то в этом современники Чосера, если бы возник такой вопрос, наверное, усмотрели бы своеобразие искусства падшего мира, где грех изобразить гораздо легче, чем добродетель. (Ведь и у Милтона в «Потерянном Рае» ад получился более ярким и художественно убедительным, чем рай.) В любом случае, нужно помнить, что книга не закончена и автор не успел или не захотел сказать свое последнее слово, хотя под конец он и привел читателей к «доброму» пути в небесный Иерусалим, откуда, как из витражей, должен литься нетварный свет, освещающий запечатленный в рассказах дольний мир.

На наш взгляд, с готическим искусством напрямую связан и так называемый реализм Чосера, о котором так часто писали критики прошлого. Еще в конце XIX в. известный американский исследователь Джордж Китредж назвал «Кентерберийские рассказы» человеческой комедией. При этом он сравнивал книгу Чосера не столько с «Божественной Комедией» Данте, что в культурно историческом контексте было бы вполне закономерно, сколько со знаменитым циклом романов Бальзака, который давал развернутую картину французского общества XIX в., «анализ его язв и обсуждение его основ», где кругам Дантова ада противостояли круги социальной жизни. В такой интерпретации действующие лица «Кентерберийских рассказов» стали подобны героям Бальзака или, может быть, персонажам викторианского романа, как бы взятым из самой гущи жизни и имеющим свою ярко выраженную социальную психологию и свой психологически достоверный характер. Иными словами, как бы нечто «типическое в типических обстоятельствах».