Иван Дроздов - Мать Россия! прости меня, грешного!

• Название: Мать Россия! прости меня, грешного!
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2002

Роман "Мать Россия! прости меня, грешного!" один из двух, объединённых одной темой, романов вышедших в книге под общим названием "Прости меня грешного", о попавших в гибельную яму, и о том, как они из неё выбираются. Драматизм положений, острота столкновений героев и персонажей — все самые характерные черты творчества Ивана Дроздова — появляются здесь с особой остротой.

---

— Раззадорил ты меня. Дай-ка, папку — почитаю.

Морозов, придерживая папку, невесело, с заметной дозой укоризны, проговорил:

— Давал я тебе про Мальцева. Ты мне и слова не сказал:

Борис отвернул взгляд к окну, задумался. Ответил не сразу.

— Мальцев — феномен, редкий экземпляр человеческой породы. Но он от нас далеко, то есть от нас, наших интересов. Мы с тобой — дети города, выросли на асфальте, нам не понятна страсть земледельца и те радости, которые дарит человеку первозданная природа. В общении с природой, с землёй Мальцев черпает высшие наслаждения. Очевидно, чтобы понять таких людей, как Мальцев, надо пожить с ними. Я вот соседку твою, Наташу — она корову держит — и то плохо понимаю.

Владимир слушал своего друга с удивлением, — так, словно только что узнал его. Вспомнил, что и прежде Борис хотя и стремился к высокому, но высокого в людях не замечал. Он, как Мефистофель, всё порицал и надо всем потешался. И даже самое благородное и красивое в человеке ему представлялось или в дурном, или в смешном свете. Все девочки для него были «чумички» или «пустышки». Он от этого своего взгляда на них и не женился до сих пор, — пожалуй, и не любил никого. Владимиру даже пришла мысль: он от чрезмерного себялюбия и чревоугодником стал, от того же вечного недовольства всем на свете и болезни его развились. «Неужели?.. — мелькнула догадка научного характера. — Неужели тут есть прямая зависимость?.. Надо проследить, проработать хорошенько эту мысль. Может быть, открою закономерность».

Решительно встал из-за стола, протянул Борису папку.

— На, читай, а я пойду. Уж поздно. Пора спать.

Борис взял папку, но читать не стал. Выключил свет, подошёл к окну. Наташа за тонкой вязью гардин недвижно сидела за своим письменным столом. Был второй час ночи, — она обыкновенно в час ложилась спать, но теперь ещё работала. Нежный силуэт её профиля чётко очерчивался в лучах электрического света; Борис любовался им, но думы были сейчас не о ней — о Владимире. Что он представляет собой, мой друг Владимир? Я знаю его с первых лет жизни — почти все тридцать лет мы с ним вместе растём и дружим, но что я знаю об этих его записках? Зачем он собирает их, для какой цели?

И Борис, подхлёстнутый интересом к внутреннему миру своего друга, ревниво задетый его глубоким разносторонним поиском каких-то тайн души человеческой, погрузился в дальнейшее чтение, — и теперь уже из-за каждой новой строки на него смотрел не только знаменитый хирург из Ленинграда, но и его друг Владимир, тот самый Володя, на которого Борис всегда смотрел свысока: «В медицинский пошёл — чудак! Мужское ли дело — с больными возиться!» Читал дневниковые записки Борис, думал: «Как он дотошно и пытливо во всё вникает, — во всём хочет преуспеть, взять от своего учителя. Вот ум исследователя. Да, он, Владимир, родился учёным».

Качан читал:

«Петру Ильичу много пишут читатели его книг. Я не однажды бывал на квартире учителя, и он мне показывал письма. Некоторые из них я записал. Вот пишет ему из Рязани Любомищенко:

«Ведь сколько говорится о высокой морали, а многие ещё сами не научились относиться бережно к самим себе, к родным, сотрудникам, людям, с которыми мы встречаемся в метро, на улице, в магазине. Ваша книга учит людей, как не надо себя вести, показывает печальные результаты дурных взаимоотношений».

А вот выписки из книг:

«Почти всегда скромность пропорциональна талантливости».

«Если придерживаться правила разговаривать с санитаром или уборщицей с таким же уважением, как ты говоришь с министром или академиком, тебе никогда не будет стыдно за своё отношение к людям».

«Если пуля, выпущенная врагом, может повредить часть тела, то грубое слово попадает в сердце и нередко валит человека наповал».

В записках пока ещё не было мест, где бы говорилось о личности автора, но Борис и не торопил страницы, — читал всё подряд, и во всём для него был интерес; он как бы слушал голоса, раздававшиеся вокруг, и ему представлялась жизнь со всеми её сложными противоречиями. Тут он вдруг вспомнил, как Морозов ему говорил: «Меня теперь приглашают читать лекции студентам…» И сразу стало ясно, для чего он делает все эти выписки.

Интерес Бориса к запискам усилился; он читал медленно, вдумчиво. Мозг его работал напряжённо, мысли обращались в голове резво, относя его то в одну сторону, то в другую, — он то вглядывался в себя, находя всякие сравнения, проводя параллели, то в новом свете представал ему образ Владимира, дружка детства, который, как теперь он видел, жил такой богатой духовной жизнью, пропускал через своё сердце столько наблюдений, столько высокого, нужного всякому человеку, живущему среди людей. А то он вновь и вновь видел Наташу. «И она вот такая. Это — она, это — о ней».

Он резко повернулся, вылез из-под одеяла — света в окне не было, а ему спать не хотелось. И он снова принимался за папку — читал всё, не пропуская ни одного листа.

Заснул лишь с рассветом.

Глава восьмая

Следующий день был воскресенье. Гости и хозяева много ели, суетились на усадьбе и на даче. Борис был сосредоточен на своих думах, не подходил ни к матери, ни к Владимиру, — ждал, когда придёт вечер, все уедут и он вновь останется один.

После обеда он сидел в шезлонге на песчаной поляне у бассейна. И тотчас к нему подошёл Владимир. Борис ждал, что он спросит о впечатлении от записок, но Владимир сбросил рубашку, лёг на песок.

Борис заговорил первым:

— Рассказал бы о чём-нибудь.

— О чём же?

— О чём-нибудь. Я ведь тут один, стосковался по живой человеческой речи.

— С удовольствием, да не знаю, о чём тебе рассказать. И я оторван. Углубился в свой тесный мирок, а жизнь течёт мимо. Где-то идут концерты, кипят страсти на сценах театральных, а мы от утра до вечера не снимаем белых халатов. Тоже прелести нашего века, ритмы современной жизни, стиль и модус.

— Ваш мир — это тоже интересно. Вот теперь гравитационную хирургию осваиваете, может быть, эпоху в медицине открываете.

Владимир сел и мощными руками обхватил колени.

— Прежде ты нашим миром вроде бы не интересовался.

— Тебе обязан, запискам твоим. В свою веру обращаешь. Вижу, и у вас, как у нас в электронике, бурные страсти закипают. Чудится мне, что именно сейчас зачинается какой-то стремительный рывок во всех областях. В науке и технике.

— Да, скальпель, который я держу в руках, уж не кажется мне таким умным и всесильным, как я его понимал в те годы, когда был ассистентом. Меня всё больше терзают сомнения: а уж так ли мы правильно и мудро поступаем, направляя главные усилия на хирургию, на лечение уже развившейся болезни? Не лучше ли побольше сил устремлять на постижение тайн долгой и здоровой жизни, то есть тех условий, при которых болезнь не может возникнуть.

— Профилактика!.. Об этом, кажется, и ваш прародитель древний Гиппократ говорил. Да и нынче все вы дружно повторяете: болезнь легче предупредить, чем вылечить. Дверь-то, по-моему, открыта, чего ж в неё ломиться?

— Дверь-то открыта, да только теоретически. Нам кажется, что она открыта, но ты, попробуй, толкнись в неё — она закрыта наглухо, да ещё и толстенным бревном припёрта. Мы, врачи, только и заняты тем, что искореняем болезни — уже явившиеся на свет, пустившие корни, хронические, застарелые. А всё потому, что варварски относимся к своему организму. Водитель автомобиля нажимает педаль и знает, какое колесико с каким соединяется, какое действо происходит в теле машины, — и в том сила мастера, но наш-то организм посложнее автомобиля; он, наконец, не железный! Почему же человек, опрокидывая в рот стакан за стаканом водку или каждый день посасывая пиво, даже и не представляет, какой разгром совершает в своём теле, какому насилию подвергает каждую из многих миллиардов клеток. Ведь клетка, как ты уже знаешь, 14–17 дней затем напрягается, выводит алкоголь, — и все эти дни она страдает, теряет силы, а её хозяин, наделённый разумом, царь природы, не ждёт эти 17 дней; он через день, а то и каждый день вливает в себя рюмку-другую, или стакан, или два, да ещё в придачу с пивом. И клетка борется, она хоть и маленькая, но великий запас прочности имеет, и если даже погибнет, — если целый клеточный регион в организме выйдет из строя, другие клетки, новые, придут на помощь. Силы восстановятся, и человек снова живёт. И так продолжаются годы. Однако любым усилиям живой природы есть предел. Клетки устают, гибнут, новые на смену не поспевают. В худшем случае человек умирает, в лучшем — попадает хирургу на стол. Жесточайший цирроз печени, холецистит, склероз, камни в почках, инфаркт миокарда… — катастрофам несть числа! Так, скажи на милость, неужели бы человек, понимавший сущность алкоголя и все аспекты его влияния на организм… — неужели бы он с такой же лёгкостью, как теперь, тянулся к водке?..