Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

• Название: Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Литагент «Каро»5a15d18d-5523-11e4-9277-002590591ed2
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9925-0863-5

В сборник вошли пятнадцать повестей и рассказов, написанных в конце XX – начале XXI века. Они принадлежат перу десяти писателей из южно-китайской провинции Гуйчжоу и ярко демонстрируют удивительное многообразие, а также этнокультурный колорит современной китайской литературы.

Увлекательные истории о жизни в Гуйчжоу, написанные Оуян Цяньсэнем, Ван Хуа, Се Тином, Хэ Вэнем и другими, открывают читателю внутренний мир простых китайцев, их представления о счастье и душевное смятение от столкновения традиционных ценностей с реалиями глобализации и модернизации, неумолимо проникающими в самые дальние уголки Китая и изменяющими архаичный уклад жизни обитателей китайской глубинки.

---

На другой день спозаранку Девяточка забрал рыбу и вернулся домой. Женщина встречать не вышла, из дома доносился ее плач.

Рыбу у него принял вышедший навстречу сын: «Отец, давай всю сварим и съедим».

«Вари, – согласился Ма Девятый. – Всю и вари».

Обрадованный Ма Старшой этим и занялся.

«Это, что ли, мой дом? – думал Ма Девятый, усевшись в светлой и просторной комнате. – Такой хороший дом, и чего эта женщина плачет?» Поразмыслив, не стал ее спрашивать, столько лет уже с ней не говорил.

Ближе к полудню сын принес приготовленную рыбу, женщина тоже пришла, и они всей семьей уселись за стол. Ма Старшой уплетал за обе щеки и за один присест умял десяток рыбин.

«На что похожа эта рыба?» – чуть погодя спросил Ма Девятый сына.

«Рыба как рыба, – ответил тот с набитым ртом. – На что еще ей быть похожей?».

Ма Девятый вспомнил, как в детстве отец дал ему попробовать курицы. И помолчав, спросил: «Вкус как у курицы, да?»

Ма Старшой выплюнул кость, хотел что-то сказать в ответ, но мать пнула его ногой…

Ма Девятый отправился на Дуаньхэ, решив разглядеть ее как следует при свете дня. Лодка с навесом скользила по речке из конца в конец по всей ее протяженности в пять ли. Уже стало темнеть, а Девяточка и не собирался выходить на берег. Он решил заночевать на лодке, в надежде снова увидеть, как любезная его сердцу женщина появляется, вся мокрая, из реки и забирается на борт.

Послесловие

В ту ночь возлюбленная в лодку так и не забралась и Ма Девятый проснулся в слезах. С тех пор он и канул навечно, как слеза, в воды Дуаньхэ.

Тела отца Ма Старшой не нашел. Несмышленыш, ему было всего двенадцать, он оцепенело смотрел на журчащие воды. Какое-то время спустя он вдруг спросил мать: «А почему ты плакала в тот день, когда отец вернулся?» «Не по нему я плакала, – сказала она. – Под нашим участком нашли залежи киноварной руды, и управление прииска хочет его реквизировать. А какая там земля плодородная! Теперь ничего и не посеешь». Мальчуган сделал вид, что понял, но на самом деле не понял ничего. «А чего ты тогда пнула меня, не дала ответить отцу?» – снова спросил он. Вообще-то он никаких сильных чувств к отцу не испытывал, но сегодня, когда его не стало, все же переживал в душе, вот и пытал, что она сделала не так. «Глупенький, – сказала мать. – Отец старый уже, вот вкуса и не разбирает».

Еще одно послесловие

Прошли годы, в тех краях появилась первая в стране особая экономическая зона, главной отраслью которой стала добыча киноварной руды. Киноварь, или сернистую ртуть, после переплавки именуют ртутью, это уже отдельный химический элемент.

Ма Старшой вырос и работал на ртутном прииске. Экономическая зона уже славилась как «мировой центр по добыче ртути». К счастью, к тому времени технология выплавки ртути и эффективность защиты рабочих уже значительно усовершенствовались, и это позволило ему проработать тридцать с лишним лет. Когда он уходил на пенсию, особая зона разрослась в целый город, и работало там уже нескольких десятков тысяч человек.

Через десять лет должен был наступить новый век. В один из дней день конца века ртутный прииск, который превозносили как особую экономическую зону центра добычи ртути, из-за иссякнувших запасов руды объявили банкротом. Прииска не стало, а городок остался. Осталось и правительство особой зоны.

Земли, где велась добыча, поднять было уже невозможно. Ртуть опасна для здоровья, а ее несомненно повышенное содержание в собранном на этой земле урожае никак не могло соответствовать санитарным нормам для продуктов питания.

Увы, в Тигровых горах сегодня уже нет тигров, в Утиных прудах нет уток, на склоне Зеленых Сосен нет сосновой зелени, бывает, что нет нефти в «городе нефти», нет угля в «центре добычи угля» – в этом тоже что-то есть.

Перевод И. А. Егорова

Жертвоприношение выдры

Чжао Цзяньпин

В горной реке воды немного, но течет она бурно и шумно. Лао Хуан и Мань Шуй, взяв с собою выдру, на лодке-пятидоске медленно спускались по реке, высматривая, когда где-нибудь на реке появятся всплески воды. Местами на стремнинах и порогах им приходилось выбираться на берег и, таща на себе лодку, вместе с выдрой пробираться по берегу пешком. Горные рыбаки привыкли к постоянной качке в лодке на быстрой воде, и, став босыми ногами на твердую землю, они вдруг, наоборот, начинали покачиваться и чувствовали себя неуверенно.

На третий день к вечеру, когда солнце стало садиться за синеющие в вечернем свете горные хребты, а между небом и землей натянулась черная-пречерная сеть сумерек, они наконец добрались до своей цели – до Большой запруды.

– Буду ловушку здесь ставить.

С этими словами Лао Хуан толкнул лодку носом к берегу и крепко привязал. С грохотом бросил он из лодки на берег закопченный дочерна медный таз, а следом два подковообразных железных крюка.

Мань Шуя бил озноб и, как будто обращаясь к серой куче на корме, он пробурчал под нос:

– Говорят же, никаких выдр на этой реке давно не осталось… И чего ловушки ставить?!

– Это… совсем не обязательно… И пусть это уже не кормит, но, может, повезет и наткнемся хоть на одну! – С этими словами Лао Хуан спрыгнул с лодки и, расправив свою широкую спину, ушел.

Узкую полоску этого берега покрывал слой иссиня-черного пятнистого сухого мха. Противоположный берег реки был высоким и резко обрывался. От ряби на воде отражения утесов в реке причудливым образом постоянно менялись. Где-то посреди из толщи воды торчал огромный валун, о который шумно разбивались волны, издавая мучительный протяжный вздох.

На носу лодки рыбак ржаво-черным ножом разделывал рыбу. Тонкая кожа легко поддавалась лезвию. Нож разрезал рыбеху сначала пополам и, едва раздвинув половинки в разные стороны, продолжал свое движение. Следующий звонкий разрез – и вот уже четыре куска. В конце концов Мань Шуй разрезал рыбу на мелкие кусочки с палец толщиной и сложил их в деревянный черпак. Рукоятка ножа гулко брякнула, упав на дно ковша. Бросив все в лодку, Мань Шуй спрыгнул в воду, но далеко уходить не стал. Он снова повернулся и в нерешительности замер, глядя на нос лодки, откуда доносился стойкий запах крови.

Лодка чуть покачивалась на волнах. Привязанная выдра, словно по команде, подошла с кормы. В этом сумеречном свете животное очень походило на призрак. В бурой сверкающей шкурке со сложенными короткими лапками и приподнятыми вверх коротенькими ушками, выдра принялась бесшумно лизать приготовленные для нее в черпаке рыбные кусочки.

Лао Хуан собрал на берегу хворост и развел костер, над которым подвесил закопченный медный таз, до краев заполненный водой, и принялся бросать туда пойманных симов с тщательно промытым маслом брюхами. Когда вода начала постепенно закипать, рыба в котле забилась в агонии и мучительно трепыхалась там, пока глаза ее не побелели и по воде не пошли белые нити мутной накипи.

Рядом с Лао Хуаном в песок были воткнуты воротцами два весла. В просвете этих ворот серый валун посередине реки был похож на бастион, мрачно закрывавший собою всю реку. Черная птица, одиноко сидевшая на каменной глыбе, вдруг крикнула разок-другой и стрелой исчезла в черных утесах.

Чуть ожив, мартовская ночь снова погрузилась в свое холодное безмолвие.

Мань Шуй чувствовал пронизывающий холод. Постоянно поджимая то одну, то другую ногу, а руки сложив на груди, он смотрел на выдру в лодке, сам как будто пребывая в оцепенении.

В устье реки Уцзян в споре за передел пруда Лао Хуан переломал как-то всем рыбакам весла, за что его осудили на 3 года. Во время ареста этот всю жизнь попадавший в разного рода передряги суровый мужчина, так и не сказавший ласкового слова ни жене, ни двум маленьким детям, от глубокой и нежной привязанности к своей лодке и ручной выдре лил слезы в три ручья.

Выдра, оказавшаяся очень сообразительной, словно почуяла нависшую над ней угрозу и, продолжая все время поскуливать, стала вырываться, мотать из стороны в сторону головой, затягивая веревку на шее все туже и туже.

Разве мог Лао Хуан не беспокоиться?! Куда вода – туда и лодка, куда лодка – туда и человек. От зари до зари, от заката до рассвета… каждый день похож на предыдущий, все знакомо и идет по накатанному, но если вдруг что-то оказывается не так, как обычно, сразу начинаешь волноваться и беспокоиться: с привычным трудно расставаться. Выдра эта, купленная с рук, хотя и была со сломанной в западне лапкой, все-таки была хорошей выдрой. Зверьки эти вообще очень трепетные, тем более если они ранены. Тогда Лао Хуан каждую ночь бегал к партийному секретарю Вану, у которого в Юньнани в армии был сын. Как говорили, настоящий женьшень был только у них там, и его можно достать только по почте. Рыбаку было очень нужно это лекарство. Партийный секретарь постарался, и порошок доставили быстро. Лао Хуан готовил выдре рыбные шарики, добавляя туда это чудодейственное лекарство, и любимая выдра пошла на поправку, ее раненая лапка была вылечена.