Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать

• Название: Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать
• Автор: Айдын Шем
• Издательство: Крымское государственное учебно-педагогическое издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-354-145-7

В романе описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых 20-го века. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойную жизнь не осуществились в должной степени. Необычайные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.

---

- Знам добже польски! – воскликнул Голицын, и дальше беседа двух достойных мужей продолжалась без посредника.

Между тем подоспели чебуреки, и оказалось, что русские гости впервые пробуют это блюдо, которое им очень понравилось. Подали в керамических чашках холодную язма, приготовленную специально для гостей без чеснока – кто их знает! Потом подошла очередь фруктов и чая с кизиловым вареньем.

За чаем говорил князь Голицын, остальные, кто понимал по-польски, слушали. Хозяин дома был явно недоволен речью петербуржского гостя, подавал короткие реплики, но был при этом исключительно вежлив.

- Эсадулла-мирза, прими во внимание, - говорил Голицын, - что даже беи из таких знатных родов, как Ширины и Мансуры, уже несколько лет, как присягнули великой царице и получили от нее российское дворянство.

- Ну, эти роды потому и знатные такие, что умели всегда приспособляться. Однако не все беи из этих родов пошли на службу к вашей царице.

- Те, что поумнее, те пошли.

Мирза Эсадулла рассмеялся:

- А не кажется ли тебе, Голицын-бей, что ты, думая, что вербуешь самых умных, на самом деле вербуешь тех, у которых гибкие спины? Или это свойство считается у русской царицы самым желанным и нравственным?

- Служить нашей матушке великой Екатерине в высшей степени нравственно! – напыщенно воскликнул Голицын.

- Это с твоей точки зрения, почтенный гость, но никто не доказал, что твоя точка зрения единственно верная, - холодно произнес Эсадулла-мирза, вставая с дивана.

Голицыну сильно хотелось нагрубить этому татарину, но он взял себя в руки – не в Петербурге, чай. Он только произнес недоброжелательно:

- Гляди, мирза, не пожалеть бы впоследствии, - и попрощался наклоном головы.

- Не пожалею, Голицын-бей. Не в нашем обычае служить незваным гостям, - Эсадулла мирза также ответил легким кивком. – Якуб, проводи русского мирзу до дверей! – крикнул он мальчику-слуге.

Никогда не пожалел Эсадулла-бей о своем отказе принять недостойное предложение посланника из Санкт-Петербурга, не пожалел и тогда, когда начались гонения на его род со стороны новой власти, торжественно обещавшей защищать личности своих новых подданных, их имущества, храмы и исламскую веру. Поначалу надеялся мирза Эсадулла на изменение ситуации, а когда через годы стало ясно, что аннексия эта надолго и противник становится все сильней, то понял – пришла пора сменить коня и саблю воина на книгу и перо просветителя и историка. Прежде всего, он взял для юного своего сына Абдурефи, родившегося в ссылке на берегу Азовского моря, учителя русского языка. «Язык душмана надо знать» - любил говорить мирза Эсадулла. Абдурефи обучался потом в русской гимназии в Симферополе, несколько лет провел в Петербурге и написал первый учебник русского языка для татарских школ, а также составил татарско-русский словарь. Абдурефи-бей слегка изменил слова отца и говорил так: «Язык душмана надо знать хорошо!». Сыновья Абдурефи-бея тоже учились в русских гимназиях. Старший сын Али занимался филологией, стал национальным политическим деятелем, много сделал для разъяснения, кто главный недоброжелатель его народа. Младший сын Усеин окончил Строгановское художественное училище в Москве, совершенствовался в Академии изящных искусств и архитектуры во Флоренции, много лет работал в Петербурге, стал автором работ по истории, искусству и археологии Крыма. И заслуженно все вышедшие из рода Эсадулла-мирзы считались националистами – а как же!

Камилл, незримо присутствовавший при разговоре своего прапрадеда с князем Голицыным, был рад, что мирза Эсадулла не знает, какие трудные десятилетия ожидают его народ, и в то же время печалился, что дедушка Эсадулла не узнает о высоких достижениях своих внуков.

Впрочем, оттуда, где находятся наши предки, все, наверное, прослеживается…

Глава 23

«Сон! Это был сон! Какие удивительные сны!» - внушал себе Камилл после каждой из четырех ночей. Но было ясно, что произошедшее надо было отнести к другой, более высокой категории явлений. Возможно, это были видения.

Я бы назвал то, что произошло с Камиллом, экстериоризацией, но тогда этого понятия в его лексиконе не было. Это понятие означает, что человек может в своей нематериальной сущности выходить из своего физического тела. Тогда физическое тело покоится как бы во сне, а дух и душа человека входят в тайный мир. Экстериоризация - установление отношений с внешней силой. С тайной силой.

Всевышний и его ангелы редко предстают нам в нашем сознании. Поле, на котором происходит общение человека с запредельным – это так называемое подсознание. Это естественно: мир не шахматная доска и люди не фигурки, выточенные из дерева или слоновой кости. Слишком просто для Всевышнего быть автором созданий, которыми можно управлять указующим перстом или громовым голосом – к этому Высшая Сила прибегает лишь в исключительных случаях, когда надо несколько поубавить меру человеческого скептицизма. Подсознание же смутно, недоказуемо, многозначно. Однако – «sapienti sat», то есть «понимающий поймет». Сны и предчувствия – это элегантно, это для знатоков. Исключая, конечно, многочисленные случаи ложных толкователей, которые в моде у всё приемлющей толпы..

 И события, ломающие нашу привычную жизнь, вытесняясь из сознания будничными заботами, тлеют в подсознании и не дают восторжествовать забвению, которое не от Бога.

Силой изгнанный из мест своих детских игр, я на протяжении многих лет почти еженощно видел во сне странную большую птицу, прикрепившуюся лапами к стене моей комнаты. По сей день я не знаю, как истолковать этот явно не случайный, символический образ. Этот сон перестал мне сниться после того, как я побывал во дворе своего родного дома в Симферополе – с той поры прошло почти пять десятков лет, и множество разных событий пережил я. Но при чем оказалась большая красивая птица с разноцветными перьями?

Взволнованный тем, что приключилось с ним в эти мартовские ночи, Камилл не мог оставаться в Москве. Он понимал, что надо побывать на местах событий, увиденных им в ночных видениях - может там откроется ему их смысл?

Только в конце мая он сумел отправиться в Крым.

По прибытии в Симферополь он сразу же пошел на стоянку междугороднего троллейбуса. Камилл и прежде достаточно хорошо знал крымский берег от Феодосии до Алупки. Теперь же в его памяти отчетливо выступала топография местности, запомнившаяся ему при его полете над побережьем в странном сне. Приобретя билет до Ялты он, однако, попросил водителя троллейбуса высадить его в Кызыл-Таше, ныне пребывающем под кликухой «Красный Камень». Выйдя на шоссе, он пошел вниз по склону к мысу Аю-Даг, присматриваясь, не застряли ли за спиной Медведя клочки белого тумана – как тогда. Он спустился к нависшим над морем скалам и стоял теперь у правого бока чудовищного зверя, опустившего голову по самый загривок в соленые волны. Именно на этом месте в том далеком прошлом, привидевшемся ему, стоял старый Корр рядом с сооруженной из тяжелых древесных пород метательной машиной – гигантским арбалетом, заряженным стрелой с бронзовым наконечником. Так же, как и тогда, сырой ветер с моря нес особый, присущий только Черному морю запах широкого водного пространства, его таинственных глубин, и этот запах тревожил душу, манил туда, где рождается этот запах и откуда нет возврата в мир солнечного света.

Погружаясь в атмосферу давних тысячелетий, припоминая лица и слова своих давних предков, слова незнакомые, но вдруг становящиеся понятными, простоял Камилл над крутым берегом, вглядываясь в ясную сегодня морскую даль. Затем он направился направо к пологому спуску к морю, где в былое время намеревался высадиться со своими сорвиголовами Большой Фока, и где дерзкого пирата поджидало суровое таврское воинство.

Неподалеку торчали из белых кружевных оборок набегавших волн две скалы, именуемые Адалар. «Наверное, их тоже нынешние жители Крыма переименовали» - подумал Камилл, шагая неторопливо по галечному пляжу, на котором нынче хозяйствовали одни только птицы. Часто-часто взмахивая крыльями, торопливо, будто боясь сверзиться на землю, перелетали с места на место голуби. Плавно парили чайки, временами садясь на каменистый пляж и что-то съедобное находя среди камней.

 На склоне показались невзрачные, крытые старой татарской черепицей домики, приземистые, но еще крепкие, ибо были сложены приморскими рыбаками из массивных блоков ракушечника. Однако заборы, окружавшие небольшие дворы, обвалились, видно новые хозяева не удосуживались их укреплять. Взору идущего вдоль пляжа человека был открыт несложный быт какой-то поселившейся в ближайшем к морю жилище семьи, и Камилл видел, как пацаненок лет восьми возился с кошкой, а мужчина в обвислой зеленой майке ловил петуха. Женщина, повязанная по глаза белой холщовой косынкой, не переставая полоскать белье, что-то кричала, заглушая паническое кудахтанье обреченного петуха.