Александр Бондаренко - Вадим Негатуров

• Название: Вадим Негатуров
• Автор: Александр Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03759-5

Книга посвящена яркой жизни и трагической судьбе Вадима Витальевича Негатурова (1959–2014) — поэта-героя, поэта-мученика, зверски убитого в Одессе украинскими националистами. Его имя стало символом мужества и стойкости, а его стихи — гимном сопротивления фашизму. Из фрагментов воспоминаний друзей, близких и коллег Вадима Негатурова складывается многогранный образ человека, влюбленного в жизнь, но готового умереть ради блага людей, писателя, наследовавшего традициям великой русской литературы, служившего своим творчеством идеалам добра, справедливости и свободы.

знак информационной продукции 16+

---

Надежда Дмитриевна совсем еще маленькой девочкой оказалась на оккупированной территории. «Во время войны у нас были немцы и бандеровцы, — вспоминает она. — Сколько эти бандеровцы горя сделали — больше, чем немцы! Это были изверги!»

Удивляться тому не приходится: своих прислужников из ОУН, Организации украинских националистов, которую возглавлял пресловутый Степан Бандера, гитлеровцы считали не то что за «второй сорт», а вообще — за «недочеловеков» (по-немецки — Der Untermensch). Вот только оуновцам такой немецкой «классической философии» поначалу понять было не дано, и потому они возомнили себя не то что людьми, а более того — «сверхчеловеками», вполне равными немцам, и всячески пытались это доказать всеми доступными способами.

Ворвавшись впереди нацистов в город Львов, с чего начиналась гитлеровская оккупация Украины, они устроили там кровавую резню, в которой особенно отличился батальон с поэтическим названием «Nachtigall» (по-русски — «Соловей»), как раз и составленный из украинских националистов. В старинном городе они в первую очередь расстреляли цвет интеллектуальной элиты — сорок пять выдающихся ученых и общественных деятелей, поляков, евреев и украинцев, — в том числе и людей с мировым именем. Неудивительно: особи, которым нечем гордиться, кроме как принадлежностью к определенной национальности, ненавидят всех тех, кто их умнее. После этой кровавой и нелепой расправы во Львове было проведено так называемое «Национальное собрание». Его неизвестно кем выбранные «делегаты» — исключительно активные члены ОУН и сторонники других близких им по духу националистических группировок — объявили о создании своей независимой республики. Копия «Акта провозглашения Украинского Государства» была сразу же направлена в Берлин — и тут-то произошел, как теперь любят говорить, «облом». Третий пункт этого документа гласил:

«Восстановленное Украинское Государство будет тесно взаимодействовать с Национал-Социалистической Великой Германией, которая под руководством вождя Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает Украинскому Народу освободиться из-под московской оккупации. Украинская Национальная Революционная Армия, которая создается на Украинской земле, будет бороться в дальнейшем с Союзной Немецкой Армией против московской оккупации за Суверенное Соборное Украинское Государство и новый порядок в целом мире. <…>»

Руководство «Великой Национал-Социалистической Германии» было возмущено тем, что с ним вдруг намеревается «тесно взаимодействовать» какое-то самопровозглашенное «Украинское Государство», а некая «Украинская Национальная Революционная Армия» вообще объявляет вермахт своим союзником! В соответствии с этим документом получалось, что отныне «Великая Германия» имеет как бы две равнозначные задачи: «создавать новый порядок в Европе и мире» и… «помогать Украинскому Народу»! (Хорошо хоть ума хватило не объявлять своего Степана Бандеру «верным учеником и продолжателем дела» рейхсканцлера Адольфа Гитлера!)

И все равно возмущенные нацисты мгновенно объяснили бандеровцам, «кто в доме хозяин». Всякие самовольные действия ОУН были строжайше запрещены оккупационными властями, правительство «Украинского Государства» объявили незаконным и сразу же распустили, а тех самозваных «союзничков» и «верных учеников», кому это не понравилось и кто решился подать голос протеста, арестовали. Часть активистов ОУН даже расстреляли — в назидание прочим и чтобы поменьше шумели.

Лидеры ОУН Степан Бандера и Ярослав Стецко также были задержаны немецкими властями, и им объяснили, что ни о какой «независимой Украине» речи идти не может и что эти «освобожденные от большевиков территории» отныне должны стать немецкой колонией, а их население, соответственно, становится рабами «высшей расы». Бандеру вновь вернули на нары — как террорист, он с 1936 года отбывал пожизненное заключение в польской тюрьме и был освобожден гитлеровцами в 1939-м… Что оставалось делать гордым «западенцам»? Только призывать своих земляков, как это сделал в августе 1941 года пока еще остававшийся на свободе Стецко, «помогать всюду Немецкой армии разбивать Москву и большевизм» и ревностно выполнять свои, в полном смысле этого слова, «недочеловеческие» обязанности. Вот потому-то они и бесились, срывая зло на беззащитных и безоружных людях… Известно ведь, что ненависть холуя гораздо страшнее и опаснее ненависти хозяина.

Итак, семья оставалась в оккупации, а тем временем отец Надежды Дмитриевны, дедушка Вадима, прошел через всю войну — буквально с первого и до самого последнего ее дня, дошел до Берлина. Однако во время войны, в оккупации, умер брат Надежды, а сразу после войны — ее сестра.

Можно сказать, что память о войне Вадим получил по наследству и что осознанная ненависть ко всякой нацистской, неонацистской и националистической сволочи была у него в крови…

Но всё это будет понято и осознано потом, а пока было «детское время», вторая половина 1960-х — 1970-е годы — блаженные для большинства из тех, у кого они остались в памяти. Пожалуй, это было самое лучшее время советской эпохи! А тем более — в замечательном, солнечном городе Одессе, на берегу «самого синего в мире» Черного моря! Город этот достаточно молодой по возрасту — основана Одесса была в 1793 году, в конце правления Екатерины Великой, — и вечно молодой по своей природе. В нем смешались самые разные национальности, создав совершенно оригинальный, ни с чем не сравнимый тип одессита, родной язык для которого русский — но с изрядным, скажем так, «местечковым прононсом» (причем вне зависимости от «исходной» национальности говорящего).

Один из друзей Негатурова сказал так:

— Мы все живем в этом чудесном городе. Кто пятьдесят, кто тридцать лет. У нас, конечно, разные взгляды. Но Одесса всегда была очень толерантна. У тебя есть свое мнение? Флаг тебе в руки! Мы друг другу жить не мешаем!

Так было. Наверное, и Вадим думал точно так же. Как истинный одессит, он искренне любил свой удивительный город, чему в подтверждение еще несколько строф из стихотворения «Моя Одесса»:

Моя Одесса — это чудо-одесситки,
Очарования и шарма фаворитки.
В них гармонирует упитанность с фигурой,
А нрав веселый — с прагматичною натурой.

Моя Одесса — это наша супермама.
Она вполне самодостаточная дама.
Она заботой окружит, даст пропитание,
И скажет пару нежных слов для воспитания.

Моя Одесса — это лень сезонов пляжных
И деловитость важных офисов вальяжных,
Бульваров музыка, дорог разбитых проза,
«Толчка» империя, республика «Привоза».

Моя Одесса — это борщ… форшмак… оладьи…
Дружок с Пишоновской… подружка из Аркадии…
И старых снимков фото-листья золотые,
Где счастье детское, где мамы молодые…

«Где счастье детское, где мамы молодые» — как это точно написано и как это было на самом деле здорово! Надежда Дмитриевна вспоминает то блаженное время:

— Вадик был очень послушным и по характеру покладистым. Уже в садике читал книжки, сказки сам сочинял. Я иногда оставляла его на целые сутки, так воспитатели только радовались: как хорошо, что Вадик ночевать остается. Другие дети сами бегут вечером в постель и сразу замирают — сейчас Вадик начнет рассказывать сказки небывалые. Сочинять он любил с детства, но тогда этому мы значения не придавали. Когда пошел в школу, стал сочинять стихи, писал для себя…

Мама уверена:

— Вадик вообще в жизни никого не обидел. Даже учителя в школе удивлялись, что он занимается, другие ребята в этот момент у него «по голове ходят», а Вадик все равно спокоен. И вообще, он все конфликты мог разрешить и погасить — и его никто никогда не трогал. Даже у нас на улице, где было много тех, кто в тюрьму потом попал, ни Вадима, ни Сашу никто не задевал. Он мог уладить любую ссору, чтобы всё было гладко и хорошо… Никогда у него не было конфликтов ни с маленьким, ни со взрослым.

Здесь-то, конечно, мама — как и подавляющее большинство других мам — несколько заблуждается. Рассказывает Александр Негатуров:

— Вадим — мой старший брат, у нас с ним разница пять с половиной лет. Я всегда считал, что шесть. Разница для братьев большая, у нас не должно было бы быть чего-то общего. Но он был как бы моим опекуном. В школе, в первом классе, один раз я с кем-то там закусился, попросил помочь Вадима, а он говорит: «С ровесниками своими ты сам решай, а со старшими — там я уже буду». Даже в том возрасте у него была такая мудрость, я бы сказал, преподавательская… Вот он шел гулять с ребятами — по поселку — здесь много мест, где бегать можно было, а я за ним хвостом. Вадим меня не отгонял, типа, уйди отсюда, а говорил маме: сделай что-то, чтобы он с нами не шел. Мы хотим ножиками в дерево покидаться, еще что-то погонять, халабуда у нас своя. Зачем он с нами? Еще случится что! При этом мне он ничего не говорил и не ставил меня в противовес себе, так что у нас никогда не было каких-либо конфликтов. А мама тогда говорила: мол, Саша, что ты идешь туда? И не пускала меня, как ребенка. Маму мы слушались… А вообще, с братом я всегда был спокоен. С началом июня нас каждый год и на все лето отправляли в деревню, в Авдеевку, в Черниговскую область, к деду и бабушке. Мы с Вадиком любили грибы собирать. И всегда, сколько бы я грибов ни собрал, — а считали только белые, большие, — всегда у него было больше. Мы еще маленькие были — мне было лет восемь, ему — тринадцать, а леса там дремучие, настоящие «партизанские», — но ходили мы в лес вдвоем. Сейчас бы разве в лес одного тринадцатилетнего отпустили, да еще и с кем-то из младших! А с ним было легко. Хотя как-то раз мы по-настоящему заблудились. Но он меня успокоил — и мы сами вышли из леса. Кстати, костров в лесу мы не палили — это было опасно, и Вадик в этом был очень пунктуальный. Брали с собой запасы, резали сало, чесночок, лучок… Тут бы и костерок запалить, но нельзя — значит, нельзя.