Борис Екимов - Пиночет

• Название: Пиночет
• Автор: Борис Екимов
• Жанр: Современная проза

Введите сюда краткую аннотацию

---

Корытин молчал, оглядывая просторный двор, сараи, базы. Хозяйка, словно поняв его, сказала:

— Конечно, джуреки не грызем. Две коровки. Но ведь и нас шестеро, со свекровью. Бычков держим, поросят, козы... Но все — лишь на прокорм, на базар нечего отвезть. Раньше пух был в цене, платки. Девчата мои вяжут как огнючки. Ныне — хоть даром отдавай. Не берут. А где копеечку взять?.. Кормиться мы кормимся. Огород хороший. Картошки, капусты, закруток на весь год хватает. Но без копеечки тоже нельзя. Сами пообносились... Двести тысяч в январе дали. И все. Лишь ходит на работу, обувку рвет. Добрые люди...

— Ну, хватит... — остановил речи своей хозяйки Степан. — Иди...

— Вот и хватит. — Она будто послушалась его, поднялась и пошла, но напоследок бросила: — Люди цветут, а мы...

— Замолчи! — прикрикнул Степан неожиданно резко.

Его услышали дочери, смолкли. К ним и ушла хозяйка, принялась им что-то вычитывать. А хозяин, словно лишний пар спустив, сказал задумчиво:

— Туда-сюда кидаешь умом. И везде, парень, — решка.

— Вы перед другими еще козыри, — возразил ему Корытин. — Другие колхозы разве сравнить? У них все порезано, коровьего мыка нет, стены доламывают.

— И мы того не минуем, — твердо ответил Степан. — Вот-вот зашумим: спасайся кто как может. Мы вниз летим, но пока за ветки цепляем штанами да рубахами, а ветки кончатся — тогда ой как загудим.

Он помолчал, а потом неожиданно улыбнулся, вспомнил:

— Мы когда переехали сюда из Кумылги, прямо не верили: чудо какое-то. Каждую неделю — выходные. В клубе — концерт, артисты приехали. А хочешь, в город поезжай, в цирк, на своем автобусе. И все — бесплатно. На стадионе — соревнования, тренировки. Я в городки играл. По области всех побивали.

Он сидел большой, чубатый, ручищи — могучие, для таких городошная бита — игрушка. Корытин помнил, как одним ударом сбивал Степан фигуры. Ахнет — и смел. Ахнет — и новую ставь.

И вдруг этот богатырь пожаловался негромко, оглядываясь на жену:

— Ну, не могу я воровать. Понимаешь, не могу.

Но жена услышала:

— Надо у людей учиться, а не слезы точить. Техника — в руках. Люди при технике...

— Замолчи! — крикнул Степан и снова стал говорить Корытину, жалуясь, негромко: — Ну, не могу. Не привык. Мне стыдно. Я сроду колхозного пальцем не тронул. Я работал. Я этого зерна по двадцать, по тридцать тонн зарабатывал. Девать было некуда. И деньгами хорошо зарабатывал. Каждый месяц получал, потом — премии: за уборку, по результатам года, тринадцатая зарплата. Мы раньше даже свиней не держали. Надо, осенью покупаем тушу. На курорты ездили, по путевке. В Германии были, в Польше, в Болгарии, на Золотых Песках, в Прибалтике. Я работал и зарабатывал. Зачем мне воровать? И я не привык. У меня и батя всегда говорил: работать надо. Я с ним с тринадцати лет. В тринадцать лет, в первую уборку, больше трех тонн заработал. Ну зачем мне было воровать? И поэтому я не могу. Мне кажется, что все видят, глядят. Мне стыдно... Ты веришь, братушка, мне стыдно... И красть стыдно. И стыдно, что семью не могу обработать. Вот и кидай умом. И везде получается — решка. Другая жизнь пошла. К ней не применишься. Сломался трактор, идешь к механику, шестерню ли, подшипник какой, и ответ один: “Сам ищи”. Где искать, кто мне где положил? Весь чермет, все свалки десять раз перебрали. А он свое: “Ищи! — И весь сказ. — Тебе работать, значит, ищи. Покупай. Денег нет? Значит, станови трактор, иди домой”. Вот и все разговоры.

Корытину все дела колхозные, все беды были известны. Но думалось прежде, что колхоз отцовский все же покрепче. Он и был крепче: земля обработана, скотина — живая. Но что проку...

— Ты лучше кума поспрошай, может, у них кому машину нужно. Все же — район... — сказала хозяйка.

— Чего? — не поверил Корытин. — Машину продаете?

— Приходится, — нехотя отозвался Степан.

— Ты чего?.. Это какую за уборку получил? Награда?

— Она самая. Конечно, жалко. Но обойдемся мотоциклом.

— Награды... За наградами тоже приезжали. Продай да продай, — сказала хозяйка.

— Ордена?

— Да. Приезжают. Чужие спрашивали. И свои — сынки Вахины. Ведь узнали. Два ордена Ленина, говорят, и этот... Революции. Это большой какой. А откуда узнали? Кто им доложил?

— А чего узнавать, — объяснила одна из дочерей. — В школе папкина фотография, большая. Там он со всеми наградами.

— Ну вот! Весь белый свет знает. Залезут и упрут. Может, и вправду лучше продать? По сколько они обещали?

— За Ленина пятьсот, за Октябрьскую революцию тоже пятьсот тысяч.

— Негусто, — усмехнулся Корытин. — А за медали и вовсе...

— Те вовсе негожи. А их чуть не десяток.

— Семь, — подсказала одна из дочек. — А почетных грамот и дипломов шестьдесят три и у мамки — двенадцать.

— Вот бы чем торгануть, — засмеялся хозяин.

А Корытин спросил его:

— Может, тебе землю взять? Три, даже четыре пая у тебя. Поздновато, конечно...

— Не хочу и думать об этом, — решительно отказался Степан. — Чем ее ковырять, эту землю? На гранях отведут, за тридцать верст. Один тракторишко если и выделят, то — утиль. А семена, горючее, удобрения? Где брать? На какие шиши покупать? Это — одни слезы... Кто попервах выходил, те еще дышат, но тоже через раз. А у нас в колхозе, сам знаешь, неплохо жили и никто в эти фермеры не стремился. Работайте, твой батя говорил, — и все будет. И не суйте нос... Оно и верно, кум. Тот же банк. Скакой стороны к нему подходить? Там бумаги, там надо расписываться за все. Обдурят. А продавать зерно? Какие из нас купцы? Облапошат. Нет, не с нашим умом. В колхозе выросли, с колхозом и помирать.

Хозяйка издали, через двор, но разговор услышала и попросила, тревожась:

— Не надо, кум, его туда пихать. Последней хаты лишимся. Да-да... Отымут. Были такие случаи. Отведут глаза, подпись поставишь, а потом милиция все забирает, вплоть до хаты. Это — истинная правда, кум. Нашего брата всяк норовит обмануть. Уж лучше по-старому, в колхозе. Тебя— в председатели, заместо отца.

— Это кто придумал? — спросил Корытин.

— Идут поголоски... — пожал плечами Степан. — Всякое говорят. Может, возьмешься? Берись, — попросил он. — Ты все же при власти и в силе, голова варит. Иначе нам точно решка. Без хозяина — вовсе конец. Поставят абы кого... Вон в Грачах. Поставили бабу — и за ночь разнесли мастерскую. Все дочиста. Вплоть до ворот.

— Сами же разнесли, — сказал Корытин.

— А то кто же, сами... — подтвердил Степан.

— И правильно сделали, — постановила хозяйка. — Хоть чем да поджились. Иначе бы председательше в карман утекло. Она всю скотину за месяц на север отправила. Дуракам глузды забила: там — цены, там — цены... И ни скотины, ни цен никто не увидал. Зато сынок ее в городе магазин открыл. Вот и радуйтесь... Всяк норовит обдурить. Такое время.

Корытин стал прощаться. Уже стемнело. Проводили его до ворот.

— Может, и правда, кум, — попросила хозяйка. — Как мы хорошо жили при твоем бате! Может, и ты возьмешься?..

Что мог Корытин ответить, что обещать?

Проводили гостя за ворота. Вечер еще не принес прохлады. Веяло теплом, ароматом цветов, которые росли в палисаднике.

— Цветы у вас красивые, — похвалил Корытин. — Молодцы, девчата.

Он постоял возле палисадника. Время было позднее. Но еще не погас в мире летний призрачный свет. И без огня виделась улица, дома.

Хозяйка подала узелок.

— Тут — рыба, сметана, пышечка. Позавтракаешь.

А младшая из ее дочек успела нарвать букет цветов.

— Возьми, крестный, — сказала она. — У тебя же нет, а у нас — много. А хочешь, мы и тебе цветов насадим. Они еще успеют, вырастут.

— Спасибо, мои хорошие. Рук не хватит донесть ваши подарки.

— Мы поможем! — ответили ему хором.

Помогли. Проводили все трое. И пока шли, старшая говорила и говорила:

— Крестный... Мамка сама жалуется: нет денег, спасибо, бабушка пенсию получает, ее обираем, папку ругает каждый день... Но их ведь и не будет в колхозе, денег. А жить надо. Ну, кончу я техникум, получу диплом. А куда с ним идти? А манекенщица — это специальность. У нас в городе есть дом моделей. Может, у меня получится. Жить-то надо.

Она говорила и говорила до самого дома, пока Корытин не зажег на веранде свет и не сказал:

6

Когда Корытин остался один, первое, что он сделал, — поставил цветы в воду. Нашел стеклянную банку, набрал воды и поставил букет посреди веранды, на стол. Даже в электрическом свете хорошо было глядеть на яркую пестрядь голубого, зеленого, алого, желтого. Садовые ромашки, васильки, лилии...

Корытин глядел на цветы и видел свою крестницу, милое лицо ее. Как объяснишь, что приглашают, что зовут ее не к доброму? В Греции ли публичный дом, в Турции или в Германии — вот и весь выбор.

На свет, а может, на цветочный дух на веранду стали слетаться ночные мотыльки да бабочки, кружась возле абажура и освещенного букета. И тут же объявился гость — старый агроном Петрович, такой же, каким был всегда: сухонький, шустрый, вприскочку ходил ли, бегал в заломленной кепочке. Как воробей он всегда наскакивал, сухим перстом грозил провинившемуся трактористу: “Ты — неграмотный, да?! Глубина заделки?.. Кто такой — глубина заделки? Ты не понимаешь?!” Или дома, собственную жену вразумлял: “Горячие должны быть щи! Горячие! Потому что это — щи! Ане больничный супчик!”