Владимир Матлин - Красная камелия в снегу

• Название: Красная камелия в снегу
• Автор: Владимир Матлин
• Издательство: Захаров
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8159-1223-6

Владимир Матлин родился в 1931 году в Узбекистане, но всю жизнь до эмиграции прожил в Москве. Окончил юридический институт, работал адвокатом. Юриспруденцию оставил для журналистики и кино. Семнадцать лет работал на киностудии «Центрнаучфильм» редактором и сценаристом. Эмигрировал в Америку в 1973 году. Более двадцати лет проработал на радиостанции «Голос Америки», где вел ряд тематических программ под псевдонимом Владимир Мартин. Литературным творчеством занимается всю жизнь. Живет в пригороде Вашингтона.

---

Лутицкий работал вне штата, его рабочий день был не нормирован, а подчинялся только производственной необходимости. Если с утра не назначали запись, он работал дома. В редакции появлялся к концу рабочего дня, к четырем часам, когда начиналась программа «Ночная сова» (в Москве в это время была полночь). В конце программы у него был постоянный раздел — «Спортивная страничка». Вспомнив былые времена, он вел ее «в живом эфире», без предварительной записи, и, судя по письмам слушателей, его узнавали и слушали охотно.

На обратном пути он часто забегал в редакцию русской газеты, так что дома появлялся часов в семь-восемь.

Бренда ждала его в своей квартире с обедом. Стряпать она не умела, а приносила из кулинарии что-нибудь готовое, или целый обед из китайского ресторана, или заказывала по телефону пиццу. Они не спеша ели, обильно запивая еду вином, обсуждали новости. Говорить друг с другом им становилось постепенно все легче. Потом вместе готовили ее задания для колледжа. Потом пили кофе с печеньем и смотрели телевизионные шоу. Бренда хохотала до слез и пыталась объяснить Саймону, как это потрясающе смешно, но юмор на английском языке до него не доходил. Холодными вечерами они не включали телевизор, а растапливали камин; Бренда, сидя на корточках перед огнем и орудуя чугунной кочергой с медной ручкой, разбивала головешки, а Семен неотрывно смотрел на летящие снопом искры и думал о своей прошлой жизни. Потом они укладывались в кровать. Около полуночи Семен одевался и, нежно распростившись, уходил к себе. Ночевал он всегда в своей квартире.

По воскресеньям она отправлялась в церковь. Это казалось ему странным, но и она не могла его понять:

— Неужели ты никогда не молишься? А если что-то очень-очень нужно, кого ты просишь?

Ходить им было некуда. Как-то раз или два Бренда вытаскивала его на новые фильмы, которые он нашел примитивными и глуповатыми. Сам он однажды, в дни фестиваля российских фильмов в Нью-Йорке, уговорил ее пойти на фильм Тарковского — она не смогла досидеть и до середины. Так что все вечера они проводили дома. Иногда к ним приходили в гости ее подруги — те самые, с которыми Семен познакомился в незабвенный первый вечер: медсестра Селма, серьезная, сдержанная, и молоденькая, беспокойная Таша. Они пили вино и говорили о своих делах. Семен плохо их понимал, в общем разговоре не участвовал, а молча дремал на диване с бокалом в руке и думал о том, на чем основана дружба этих трех женщин, столь разных и непохожих друг на друга.

Селма очень серьезно относилась к своей работе, профессией медсестры гордилась. Семен мог представить себе, с каким трудом она пробивалась через колледж: у нее на руках был тогда младенец. Сейчас мальчику уже четырнадцать, и все ее усилия направлены на то, чтобы дать ему хорошее образование. Ее мечта — видеть его врачом. Таше двадцать с небольшим, она предельно беззаботна, не работает и не учится, живет с бабушкой и дедушкой на их пособие. Она непрерывно хохочет и ходит по комнате, пританцовывая. После первых двух бокалов пьянеет и тогда раздевается до трусов, подсаживается на диван к Саймону, начинает с ним заигрывать.

— Зря стараешься, девушка, — снисходительно роняет Бренда. — Он черных женщин не любит, он сам мне говорил.

— Так я и поверила, — не унимается Таша. — Тебя-то он как-то…

— Ну, я живу рядом, ему деваться некуда.

Эта шутка пользуется у Таши неизменным успехом, она заливисто хохочет.

— Девочки, пожалуйста, тише, — говорит Селма и достает из сумки мобильный телефон. — Мне нужно позвонить, проверить, сделал ли он уроки. Им помногу задают.

Таша ненадолго умолкает, Бренда унимает ревущее стерео — «I will love you tonight», — и Селма выполняет по телефону свои педагогические функции.

Семен смотрит на трех подруг, сравнивает их. Бренда и Селма выросли в Бронксе, жили в «проджектах», то есть в домах для бедноты, у обеих не было отцов, обе пробивались в жизни своими силами. Таша тоже из «про-джекта», тоже из самых низов, тоже росла без отца, мать-наркоманка — то в больнице, то в тюрьме, но она совсем не такая, как те две, у нее нет никаких устремлений, она ничего не добивается… Вот то-то и оно, размышлял Семен, что люди из одной среды все равно разные, сходное бытие не рождает автоматически одинаковое сознание, что бы там ни утверждал Маркс. В этом всегда есть что-то античеловеческое, когда людей пытаются «обобщать», — каждый человек индивидуален, это прописная истина, и тем не менее…

Семен вспоминает книгу под названием «Перевернутый колокол», которую он прочел некоторое время назад. Авторы, социолог и психолог, с помощью обширного статистического материала показали, что распределение интеллекта у разных расовых и этнических групп разное, в частности, интеллектуальный уровень нехров на пятнадцать процентов ниже, чем у людей белой расы. Тогда это утверждение не вызвало у него никаких особых раздумий, а вот сейчас, познакомившись с Брендой и ее друзьями, он увидел все в другом ракурсе. Пусть даже так, думает он, пусть выводы авторов верны, но что из того? Ведь это статистический показатель для больших чисел, а на индивидуальном, личном уровне он никакого значения не имеет: данный конкретный человек черной расы может всегда оказаться умнее данного конкретного белого человека. Пообщаться хотя бы с Селмой — она воплощение жизненной мудрости. Между прочим, эти данные насчет IQ, коэффициента интеллектуальности, — они вообще относятся к абстрактному мышлению, и человек с высоким IQ в жизненных делах может оказаться дурак дураком. Сколько угодно.

А какая умница его Бренда, сколько в ней такта, понимания. Уже одно то, что она никогда не говорит о прошлом — ни своем, ни его… И всегда знает, где нужно остановиться, перейти на другую тему. Вообще столько внимания, сколько проявляет к нему Бренда, он в жизни не видел ни от кого. В годы успеха он вызывал у людей любопытство, после краха карьеры — снисходительное сочувствие, но внимание и понимание — никогда. Даже у своей бывшей жены…

— Мне пора, — говорит Селма, — завтра утренняя смена. — И Таше: — Собирайся, я тебя домой отвезу. Хватит задницей крутить перед Саймоном. Ничего не выйдет: он верен Бренде.

Около полуночи Семен стал одеваться. Он приподнялся на кровати, натянул штаны и взялся за рубаху. Бренда наблюдала за ним с улыбкой, свернувшись калачиком под простыней.

— Да брось ты, — промурлыкала она «ночным» голосом, — оставайся до утра.

Эту фразу она повторяла почти каждый вечер, а он каждый вечер отвечал:

— Нет-нет, я хочу встать завтра пораньше и закончить статью.

Остаться до утра и завтракать вместе — это уже совсем выглядело как семейная жизнь, а Семен, подобно многим мужчинам, боялся женитьбы. В какой-то степени его оправдывал собственный неудачный опыт…

Он уже почти сунул голову в рубашку и тут увидел, как Бренда вздрогнула и напряглась, глядя расширенными глазами на входную дверь. Семен взглянул в ту сторону и увидел, как дверь медленно открывается. Они оба замерли.

Дверь открылась настежь, и в комнату вошел высоченного роста негр, закутанный в куртку с поднятым капюшоном. Он остановился в дверях, уставившись на Семена, и по выражению его лица невозможно было понять, каковы его намерения.

— Что тебе здесь надо? Пошел вон отсюда! — крикнула Бренда, словно очнувшись.

На лице пришельца появилась недобрая улыбочка:

— Это мой дом. Вот мой ключ от дома. — Он помахал ключом, которым только что отпер дверь.

— Я сказала тебе, чтобы больше не появлялся. Убирайся немедленно!

— Ты меня не можешь отсюда выгнать, я твой муж. По закону.

— Никакой ты не муж! — закричала Бренда. — Ты упросил меня не оформлять развод, пока ты в тюрьме, а теперь… Я не буду жить с уголовником. Убирайся!

Он плотно прикрыл дверь.

— Я — убирайся? — Улыбка сменилась оскалом. — Я, твой муж, прихожу домой, а ты, сука, в кровати с еб-ым крэкером[2]. И ты мне говоришь «убирайся»? Да я сейчас его удушу и отвечать не буду.

И он двинулся в сторону Семена.

Бренда завизжала и в следующее мгновение, совершенно голая, в чем мать родила, прыгнула, как пантера, с кровати на пол и встала перед Семеном, заслонив его собой. Каким-то образом она успела схватить каминную кочергу и теперь размахивала ей, наступая на пришельца:

— Только тронь его, я тебе башку разобью! Пошел вон!

Он попятился:

— Ты потише…

Бренда замахнулась кочергой, он еще попятился и оказался припертым к двери. Она продолжала наступать.

— Ты дождешься… Лучше не доводи меня, — прошипел он.

В его руке неожиданно появился нож.

— Не доводи меня, сука…

Бренда попыталась ударить его по руке, но он увернулся. Она опять замахнулась, и тогда…

Семен не заметил удара, он только увидел, как Бренда на мгновение замерла с занесенной кочергой, потом выронила ее и начала медленно опускаться на колени.