Владимир Матлин - Красная камелия в снегу

• Название: Красная камелия в снегу
• Автор: Владимир Матлин
• Издательство: Захаров
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8159-1223-6

Владимир Матлин родился в 1931 году в Узбекистане, но всю жизнь до эмиграции прожил в Москве. Окончил юридический институт, работал адвокатом. Юриспруденцию оставил для журналистики и кино. Семнадцать лет работал на киностудии «Центрнаучфильм» редактором и сценаристом. Эмигрировал в Америку в 1973 году. Более двадцати лет проработал на радиостанции «Голос Америки», где вел ряд тематических программ под псевдонимом Владимир Мартин. Литературным творчеством занимается всю жизнь. Живет в пригороде Вашингтона.

---

— Ты дождешься… Лучше не доводи меня, — прошипел он.

В его руке неожиданно появился нож.

— Не доводи меня, сука…

Бренда попыталась ударить его по руке, но он увернулся. Она опять замахнулась, и тогда…

Семен не заметил удара, он только увидел, как Бренда на мгновение замерла с занесенной кочергой, потом выронила ее и начала медленно опускаться на колени.

— Ты что? Ты что? Бренда, Бренда! — Он бросил нож, обхватил ее обеими руками, пытаясь поднять. — Я же говорил — не доводи… Сама виновата! Ну что ты, Бренда?

По его лицу текли слезы, смешанные с кровью. Он не смог удержать Бренду, она выскользнула из его рук и ничком повалилась на пол.

Стрелка на стенных часах словно остановилась. Семен сначала сидел, потом вскочил и заходил взад-вперед по приемной, потом заставил себя снова сесть. В другом конце пустой комнаты сидел покрытый ее кровью бывший муж Бренды. Он сидел, закрыв лицо капюшоном, плечи его тряслись в беззвучных рыданиях. Час назад (Семену казалось, прошла вечность), час назад они вдвоем снесли окровавленную Бренду вниз по лестнице, положили ее в машину. У него оказался ключ и от машины. Он сел за руль и домчал до больницы за считаные минуты. И вот теперь за этой белой дверью, за этой белой стеной с неподвижными часами шла операция, решалась судьба — выживет? нет?

Семен не выдержал, вскочил и снова стал метаться по комнате. Неужели это не страшный сон, неужели это произошло на самом деле? Как получилось, что он даже не попытался ее защитить? Наоборот, она защищала его. Он вдруг осознал то, о чем не задумывался до этого: что значила для него Бренда. Как он будет жить без ее заботы, ее смеха, ее голоса, ее ласки? Подумать невозможно… Его начало трясти, он повалился на первый попавшийся стул. И оказался рядом с ним, с бандитом, с бывшим мужем.

Так они сидели рядом, не обращая внимания друг на друга и только поглядывая то на белую дверь, то на стенные часы. «Господи, не дай ей умереть», — подумал Семен и тут же удивился: он никогда раньше не поминал Имени Божьего, ни в мыслях, ни вслух. Больная, прикованная к кровати, какая угодно — пусть только останется жить. Он будет день и ночь сидеть у ее постели, он посвятит ей всю свою жизнь. Господи!..

Кто-то тронул его за плечо, и он дернулся от неожиданности. Перед ним стоял тот же детина, Брендин муж. Выглядел он ужасно: весь в крови, лицо опухло от слез, глаза ввалились…

— Ты… ты не думай, я не смоюсь, — проговорил он с трудом. — Я сам сдамся полиции, ты не сомневайся. Я тюрьмы не боюсь. Раньше я хотел выйти из тюрьмы, чтобы побыть с ней. — Он кивнул в сторону белой двери. — А теперь — зачем? Пусть хоть пожизненно… Вот только узнаю, что с ней, и сдамся.

Он опустился на стул рядом с Семеном и затих. Они сидели рядом и напряженно ждали. Странные чувства вызывал у Семена этот человек. Конечно, негодяй, преступник, бандит, но он тоже страдает и молит Бога о том же самом… Они вместе ждали результата, вместе боялись ее смерти, вместе молились за Бренду…

Прошло какое-то время — кто знает, какое — может, час, может, несколько часов, а может, одна минута. И вот белая дверь под неподвижными часами стала медленно открываться, оттуда появился человек в белом халате, обвел взглядом приемную, увидел две фигуры и направился к ним. Они оба затаили дыхание и замерли: ну, что? что с ней? она жива?..

Врач приближался к ним медленно, как бы нехотя, с опущенными глазами и беспомощно разведенными руками, и прежде, чем он произнес свое слово, убийца рванул капюшон и в голос зарыдал, а Семен побелел и опустился на пол.

НА ВЕРШИНЕ МИРА

Когда раздался звонок, Ларри завтракал. Он поставил чашку на стол и с удивлением посмотрел на телефон. Последнее время ему звонили редко — чем дальше, тем реже. А уж в такую рань…

— Это я, Нина. Не разбудила? Ну, как ты там? Как здоровье?

Они жили в одном городе, но виделись редко. Нина иногда звонила, справлялась о здоровье — не нужно ли чем помочь. Ларри благодарил, от помощи отказывался. Он и в самом деле в помощи не нуждался: чувствовал себя сносно, гипертонию удавалось держать в рамках, а материальное положение — скромное, но стабильное — беспокойства не вызывало. Больше не вызывало…

Странная это все же вещь — материальное положение, рассуждал иногда Ларри. Вот уж, казалось бы, понятие объективное, определяемое числами и фактами: такой-то доход, столько-то тратишь на то и на это, владеешь тем-то и тем-то… Можно подсчитать и сказать — хорошо, достаточно, недостаточно… А вот оказывается, что и это сугубо объективное понятие тоже зависит от твоего сознания: чего ты хочешь, чем довольствуешься, что считаешь приемлемым.

Да, материальное положение больше его не тревожило. С недавних пор не тревожило. А ведь раньше… Собственно говоря, всю жизнь, до совсем недавних пор — словно какой-то пропеллер крутился внутри! Ему казалось, что вот достиг уже почти всего, не хватает только еще что-то прибавить — новый «мерседес» или квартиру в лучшем районе — и он взойдет наконец на самую-самую вершину, to The Top of the World.

И все это не от жадности, не от испорченности: он мог бы жить куда скромнее — скажем, так, как живет теперь, на склоне лет. Все это нужно было ему как символ, как обозначение жизненного успеха, которого он добился вопреки всему, вопреки тем, кто не считал его способным на такое.

Кто они были, те, кто «не считал»? Прежде всего, родители. Нет, они не смотрели на него как на бездарность, неудачника или что-то в этом роде. Наоборот, они считали его способным мальчиком и очень хотели, чтобы он стал зубным врачом. Наверное, он мог бы воплотить в жизнь эту их мечту, но его потянуло совсем в другую сторону.

Когда Ларри было шестнадцать лет, семья его жила в бедном еврейском районе Лоуер Ист-сайд. Собственно говоря, он даже не был тогда Ларри, а звали его Лазар, или (по-домашнему) просто Лайзик. Водился он с соседскими ребятами, подростками из таких же бедных еврейских семей. Но однажды он случайно познакомился с молодым человеком, который занимал комнату в доме напротив. Это был необычный человек, и соседи посматривали на него с любопытством и опаской. Звали его Сидней Пинскер, и одно это уже было странно: если он нормальный еврей по фамилии Пинскер, то почему он Сидней? И почему не носит бороду и усы, как полагается еврею, а ходит наголо побритый, даже смотреть неудобно? И что это за одежда: клетчатый костюм в обтяжку, ботинки остроносые, на голове шляпа?! И галстук бантиком, смешно сказать. Прямо артист какой-то!..

Познакомились они так. Однажды Лайзик возвращался из школы, и у самого дома его окликнули:

— Эй, парень, подойди сюда на минуту. Дело есть.

Лайзик оглянулся и увидел Сиднея Пинскера, который поманил его рукой. Еще одна странность: Пинскер обратился к нему по-английски. Не на идиш, даже не по-польски или по-русски, как все нормальные люди кругом, а по-английски.

— Да, мистер Пинскер, что за дело? — ответил Лайзик по-английски — тоже не лыком шиты, в школе учимся как-никак.

— Ага, ты меня знаешь. Вот и хорошо. Слушай, хочешь заработать полтинник?

— А что для этого я должен сделать? — осторожно поинтересовался Лайзик. Пятьдесят центов — деньги немалые, но точность в делах необходима.

— А вот видишь ящик? — Сидней ткнул носом своего оранжевого ботинка в деревянный ящик с инструментами. — Не бойся, он не тяжелый. Так вот, если ты доставишь его по этому адресу к шести часам, я дам тебе полтинник. — Сидней подал Лайзику бумажку с адресом. — Кому? Мне, я туда приду тоже к шести часам. Понял? Это недалеко, на Второй авеню. Только не при с главного входа, обойди вокруг, с переулочка.

И Ларри, то есть Лайзик, согласился. Потом, спустя много лет, он размышлял над этим случаем, определившим, как он считал, пути его жизни. А если бы он не согласился? Потекла бы его жизнь по другому руслу? Стал бы он зубным врачом, как хотели родители? Что заставляет нас принимать те или иные решения? Ведь будь на его месте, скажем, Мотл с третьего этажа или сосед по парте Берк, они бы никогда не согласились. Ввязываться в какую-то историю с незнакомым, подозрительным человеком… нет уж, не нужно полтинника и даже доллара не нужно. А вот он, Ларри, согласился. Значит, уже тогда было в его характере нечто такое, что влекло его к риску, к неизвестности, к новым путям…

Ящик оказался довольно тяжелым: он был набит всякими материалами и инструментами — рулонами проводов, молотками, отвертками, плоскогубцами и тому подобным железом, и все это, кстати сказать, никак не вязалось со щегольской внешностью мистера Сиднея Пинскера. В том-то и было все дело, как потом догадался Лайзик: до начала работы мистер Пинскер ходил по каким-то местам, где ящик с рабочими инструментами мог только скомпрометировать его, как компрометируют нувориша старые бедные родители.