Александр Щипков - Национальная история как общественный договор. От экономического гегемонизма к консенсусу традиций

• Название: Национальная история как общественный договор. От экономического гегемонизма к консенсусу традиций
• Автор: Александр Щипков
• Жанр: Политика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906792-00-6

Главный сюжет нашего времени диктуется ходом мирового кризиса. «Национальная история как общественный договор» – собрание небольших глав, подчиненных основной проблеме нашего времени. «Конец истории» не состоялся, история возвращается. Однополярный мир, мир глобальной экономики, ссудного процента и культурной гегемонии распадается на части. Либеральное общество на пороге утраты идеологии. Смысл понятий «демократия», «право», «мораль», «европейские ценности» вскоре каждый будет определять сам. Какой консенсус объединит мир в новую эпоху? Какую роль в этом консенсусе сыграют христианские ценности и социальная справедливость? В книге рассмотрены политические и идеологические «развилки», которые определят будущее России и мирового сообщества.

---

В целом идея исторического устаревания религиозного сознания по мере роста научного знания и прогресса, характерная как для коммунистической, так и для либеральной идеологий, сегодня выглядит наивной. И не только из-за востребованности церковных институтов, но и из-за расширения самого феномена религиозности. Религиозность проявляет себя как явление не временное и не исторически неизменное, а скорее переходное. В пользу этой точки зрения говорит и снижение статуса научно-критического мышления эпохи модернити в век информационных технологий. По-видимому, любая парадигма общественного знания содержит в себе сакральные, религиозные компоненты, поскольку сам процесс мышления включает в себя функцию сакрализации. Сегодняшние процессы в экономике и политике идут не по либеральной «прямой» и не по марксовой «спирали», а по принципу отклоняющегося маятника. Вырисовывающийся в перспективе общественно-экономический строй пока не напоминает ни поздний капитализм, ни книжный социализм, но скорее денежный феодализм. Аналогичным образом и в сфере идей заметно движение этого отклоняющегося маятника. Он не возвращает нас назад, но создаёт ощущение некоего исторического ремейка. Так, на смену идеократии, классической научности, идеоцентризму идёт феномен нового синкретизма – типа сознания, характерного для Средневековья. Вот только грядущая постсекулярная эпоха может оказаться лишённой спасительного в моральном отношении якоря христианства.

Человечество может быть поглощено стихией неоязыческих культов, тематизированных на языке цифровой эпохи. Впереди нас, возможно, ожидает «другое Средневековье». Не «новое Средневековье», о котором писал Николай Бердяев, но «альтерсредневековый» период – «альтернативный» языческий вариант когда-то пройденной эпохи. Отмеченный явлениями десекуляризации, религиозной секулярности, а возможно, и секулярной религиозности. Будет ли религиозная секулярность на этом отрезке истории носить неоязыческий характер, предугадать сложно. Есть надежда на то, что общество всё же предпочтёт такому сценарию моральный консенсус на основе христианской этики. В этом выборе и заключается главный смысл грядущей «борьбы за традицию», за её новый облик.

В 1990-е французский философ Ж.-Ф. Лиотар говорил о «состоянии постмодерна»[10]. Сегодня мы говорим о «состоянии постсекулярности».

Одна из предпосылок формирования постсекулярности – ситуация «после постмодерна». В условиях смерти «больших нарративов» и интеллектуальных иерархий наступило время «малых нарраций», как и предсказывали теоретики постмодернизма. Но в основе этих нарраций нередко лежат интеллектуальные феномены самого архаичного свойства – проявления религиозного фундаментализма, культур– и этнонацизма. Ситуацию «альтерсредневековости» отражает, в частности, радикализация исламских умм, приход к власти на Ближнем Востоке фундаменталистских движений (ИГИЛ и «Аль-Каида»), либерал-нацизм вместо обычного либерализма (Украина), моральный террор «актуального искусства» (FEMEN, Pussy Riot). Для общества, сформировавшегося на основе ценностей эпохи Просвещения и отрицавшего «тёмное Средневековье» (dark ages), это явление парадоксально. Ведь до последнего времени любая «традиционность» была помехой власть-экономике, процессам глобализации.

Но ценности и содержания либеральной эпистемы кардинально меняются. В переходный исторический период просыпается и активизируется глубинная религиозная семантика, «дремлющая» в структуре либеральной эпистемы под «слоем» рационализма. В таком состоянии общество будет находиться ещё долго, но кардинальная трансформация неизбежна.

Христианская аксиология и социальное государство

Христианство и левая идея имеют общие корни. На этот факт не очень любят обращать внимание, заслоняя его проблемой отношений Церкви и государства. Но вопросы «симфонии» и «конкордата» (безусловно, чрезвычайно важные) отвлекают нас сегодня от главного факта: на первом этапе существования христианство было учением для гонимых. Лишь атеистические догмы советских идеологов и прохладное отношение к церкви автора «Капитала» заставили закрыть на это глаза. Но аберрации исторического сознания не вечны. Сегодня научный мир и мир политический начинают от них избавляться. В качестве отправной точки возьмём мысль Сергея Аверинцева, которую могли бы разделить многие культурологи и религиоведы. Апостольское христианство сформировалось в условиях языческого государства и «религией господства» не могло быть по определению (цезарепапизм Средних Веков – явление иного исторического этапа).

Согласно Новому завету, христиане – «граждане неба», им чужд извечный корпоративный дух земных институций и конституций. Идеал социального равенства определён в книгах Нового завета довольно чётко: «Нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всём Христос» (Кол. 3. 11).

Этот взгляд на христианство подтверждается и историческими свидетельствами: в катакомбные времена церковь представляла собой общину равных. Все решения, в том числе о распределении благ, принимались коллективно. Это отражено и в религиозных памятниках. «Деяния Святых апостолов» содержат рассказ о человеке, которому вздумалось утаить от единоверцев некое имущество. Апостол Пётр предсказывает гибельность этого поступка. И действительно, стоило отступнику выйти за пределы общины, как он упал замертво. Конечно, идея справедливости дана здесь в подчёркнуто мистической форме. Но суть её от этого не меняется.

Вспомним: мытари (по-нынешнему – сотрудники коллекторских агентств), служившие финансовой элите, постоянно приравниваются в Новом завете к фарисеям и законникам. Обратимся к житию апостола Павла. Отцам города Фессалоники говорят о Павле и его спутнике: «Эти люди, возмутившие вселенную… поступают против повелений Кесаря, называя царем другого, Иисуса» (Деян 17:6–8).

Апостолы, как мы знаем, получали удары палками и бичами, сидели в тюрьмах, их распинали и бросали в львиные канавки. Наверное, правильно будет сказать, что истинный христианин – это оппозиционер во имя человеколюбия и справедливости, а значит, во имя Христово. Закономерен вопрос: какие средства хороши для такого оппозиционера? И здесь всё просто. Согласно библейскому тексту, христиане, даже будучи распинаемы и бросаемы на съедение диким зверям, сами не брались за оружие. Иисус говорит апостолу Петру: «Вложи меч свой в ножны», и это не только сиюминутное требование, это и завет на будущее. Парадокс в том, что завет этот ничуть не противоречит сказанному Христом в другое время и в другом месте: «Не мир я принёс, но меч». Путь христианина, согласно традиции, это брань, но брань духовная.

Пути христианства в разные эпохи складывались по-разному. Часто народные движения – например, гуситы – сочетали искреннее христианство с требованиями социальной справедливости и общинным образом жизни. А вот основные течения Реформации, к сожалению, пошли противоположным путём и провозгласили личное благополучие и богоизбранность сторонами одной медали, возродив фарисейскую идею «избранности» (элитарности).

В частности, эта точка зрения отражена в широко известном «Женевском катехизисе» Жана Кальвина: «Предопределением мы называем предвечный замысел Бога, в котором Он определил, как Он желает поступить с каждым человеком. Бог не создаёт всех людей в одинаковом состоянии, но предназначает одних к вечной жизни, а других к вечному проклятию. В зависимости от цели, для которой создан человек, мы говорим, предназначен ли он к смерти или к жизни»[11]. Впоследствии эту точку зрения активно развивали последователи (в частности, К. Барт, Р. Нибур). Понимание христианства как религии неравенства, разделение людей на «избранных» и «неизбранных», привело к трагическому перерождению христианства. За этим перерождением последовало утверждение Биржи вместо Церкви и победа идеологии общества потребления.

Связь русского православия с идеями социал-демократии имеет давнюю традицию. Одной из версий «русского социализма» мы обязаны Сергию Булгакову. А протоиерей Валентин Свенцицкий за год до катастрофы 1917-го призывает верующих голосовать за левые партии (не большевистские). К сожалению, идея социального государства в 1917 году попадает в руки политических авантюристов, оторвавших сами понятия «справедливость» и «равенство» от их духовной основы.

В последние годы ситуация меняется. «Основы социальной концепции РПЦ», принятые несколько лет назад, содержат в себе немало идей, имеющих социальное звучание. Левые мыслители со своей стороны начинают «рыть ход» в сторону апостольского христианства, хотя порой и совершают при этом грубые ошибки с точки зрения теологии и моральной аксиологии христианства. Например: «В свете же Апокалипсиса революционное насилие диктатуры пролетариата накануне Судного дня есть оборона строящегося спасительного Ковчега и насильственное обращение на путь спасения»[12]. И всё-таки попытка сближения не случайна: адепты общества справедливости испытывают настоятельную потребность в христианском обосновании своих взглядов.