Александр Щипков - Национальная история как общественный договор. От экономического гегемонизма к консенсусу традиций

• Название: Национальная история как общественный договор. От экономического гегемонизма к консенсусу традиций
• Автор: Александр Щипков
• Жанр: Политика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906792-00-6

Главный сюжет нашего времени диктуется ходом мирового кризиса. «Национальная история как общественный договор» – собрание небольших глав, подчиненных основной проблеме нашего времени. «Конец истории» не состоялся, история возвращается. Однополярный мир, мир глобальной экономики, ссудного процента и культурной гегемонии распадается на части. Либеральное общество на пороге утраты идеологии. Смысл понятий «демократия», «право», «мораль», «европейские ценности» вскоре каждый будет определять сам. Какой консенсус объединит мир в новую эпоху? Какую роль в этом консенсусе сыграют христианские ценности и социальная справедливость? В книге рассмотрены политические и идеологические «развилки», которые определят будущее России и мирового сообщества.

---

Это одна из причин, по которой среднестатистический представитель либеральной части гуманитарной прослойки использует то, что философы называли «хитростью разума». Он придумывает десятки лазеек, позволяющих обойти очевидный разрыв между теорией и фактами. Например, известный в России художник и публицист

Максим Кантор, ранее придерживавшийся левых взглядов, в оценке украинских событий вольно или невольно прибегает к правой политической оптике. В статье «Скифы в банке» он утверждает: «Те, кто порицал украинских бандеровцев и требовал введения войск для спасения русского населения, отнюдь не были интернационалистами»[18].

Строго говоря, неясно, почему спасение русского населения должно исключать чувство национальной общности. Консолидация русской диаспоры на Украине происходит отнюдь не за счёт подавления или нарушения прав украинского большинства. Это не та ситуация, когда выбор «своего», национально близкого, осуществляется во вред «чужому». Да и гибнущим под бомбами горожанам не так уж важно, каковы мотивы их спасения, не говоря уже о том, что среди них есть и этнические украинцы.

Чтобы верить в целесообразность и оправданность таких действий, нужно обладать особым сознанием. Секулярным на уровне символов и содержания, но религиозным по своей мотивации. Разумеется, внешний религиозный компонент такого сознания не имеет ничего общего с христианством, он гораздо ближе к гностицизму.

Автор «Скифов в банке» не замечает откровенно неонацистских установок украинской власти и корит неравнодушных людей в России за недостаток интернационализма. Условный нарушитель паспортного режима виновнее серийного убийцы? Типичный пример, когда полнота дискурса важнее морали. В данном случае – полнота «левого» дискурса, если понимать его так, как понимает автор: «Те, кто считает себя “левыми”… исповедует имперскую доктрину… невозможно одновременно бороться против фашизма и за империю».

В самом ли деле всякой империи противопоказан антифашизм? А как быть, например, с Францией, считающейся одной из стран-победительниц фашизма? Антифашизм французского «Сопротивления» ничуть не помешал Франции оставаться колониальной державой вплоть до середины 1950-х, огнём и мечом удерживая многострадальный Индокитай. Неужели французский антифашизм по этой причине был некондиционным, не той «марки»? А СССР? По логике автора «Скифов», Советский Союз не имел права сопротивляться нацистской германской империи, поскольку… сам был империей. Странная логика.

Разгадка, оказывается, в том, что «фашизм – это и есть имперская национальная идея». Разве? А мы-то думали, что фашизм – это расовая теория или любая другая доктрина исключительности, а вовсе не национальные приоритеты в политике. Если бы известные истории империи совсем не имели таких приоритетов, они бы не просуществовали и года. Но национальные интересы и нацизм – мягко говоря, не одно и то же. Великая Отечественная была с обеих сторон имперской войной, но только с одной, немецкой стороны она была войной этнической. Сталин защищал свою империю, но советские люди при этом защищали свои семьи от массового уничтожения. Так уж совпало. А вот планов проводить геноцид «неполноценных арийцев» точно не было ни у советских солдат, ни у тирана Сталина.

Что касается истории с Новороссией, то здесь именно Украина демонстрирует наряду с нацизмом классические имперские комплексы. Вспомним, каковы истоки и логика конфликта. СССР, не имея национальных притязаний, в своё время «отпустил» советские республики, – дал независимость всем, включая Украину. Если угодно, унял свою имперскую гордыню. А вот Украина не отпускает этнических русских – кстати, не переселенцев, а коренных жителей Донбасса. Одни стремятся вернуть своих. Другие стремятся удержать чужих. Не русские не хотят русифицировать украинцев, а украинцы хотят украинизировать русских. Так у какой же из сторон имперская политика сочетается с радикальным национал-расизмом?

Вот пример: простые хлопцы из ВСУ пытаются объяснить, зачем они пришли на Восток убивать людей. «На Луганщине у нас случился настоящий переворот. Мы увидели, что девяносто девять и девять десятых местного населения за присоединение к России. И задали вопрос: а что или кого мы приехали сюда защищать? Нашли единственное объяснение: просто мы должны отстаивать целостность Украины. Все эти месяцы мы воспринимали их как своих соотечественников, хотя они отличаются от нас капитально. У нас каждый старается построить хороший дом, чтобы лучше, чем у соседа, а у них можно “Вия” без декораций снимать. Они там умирают, а их даже никто не хоронит. Батя сказал – едь, сына, поясни, як у нас на заходi живуть и як жить треба. Там общаться на украинском было для меня делом принципа. Мы принесли на восток росток запада». – «А на запад вы принесли росток востока?» – спрашивает корреспондент. – «Неа… Там люди живут бестолково и одним днем»[19].

Думается, комментарии излишни.

На самом деле требование русских к государству Украина представляют собой классическую ситуацию библейского Исхода: «Отпусти мой народ». Но автор упомянутой статьи упорно не желает её замечать. Так «полнота теории», «непротиворечивость дискурса» оказываются важнее историзма и здравого смысла. К сожалению, подобная логика довольно типична и для западной официальной политики и для компрадорской субкультуры сегодняшней России.

Подобные аберрации политического сознания связаны с тем, что понятие «фашизм» в последнее время утратило семантическую чёткость. Произошло это отнюдь не случайно. К такому итогу привёл пересмотр всех содержательных основ политики XX века, начавшийся еще в 1950-е и продолжавшийся после исчезновения СССР с политической карты. Этот пересмотр происходит и сегодня. К сожалению, на официальном уровне этот процесс пока что склонны сужать до чисто военной проблематики и называть «пересмотром итогов войны». Это правда, но далеко не вся. Тем не менее российское общество постепенно начинает понимать, к каким последствиям может привести утрата нравственных ориентиров и чётких критериев в политике. Утрата морали всегда влечёт за собой приоритет «тайного знания», которое в современном контексте часто оборачивается привилегией выстраивать информационную картину мира на иррациональных (непроверяемых) основаниях. В такой среде рождается и существует политическая эсхатология.

Изучение «диффузных» процессов на границе секулярности и религиозности позволяет лучше понять природу многих политических процессов. В том числе изучить роль политической эсхатологии в общем контексте постсекулярной современности.

Часть 2

Национальная история как общественный договор

Споры о «переписывании истории» и «единых учебника») давно будоражат общественность и всё никак не могут смолкнуть. Поэтому говорить на эту тему всегда несколько неловко: ощущение такое, словно рассказываешь давно всем известную сплетню. Но и молчать на эту тему невозможно. Завеса ложной скандальности от таких умолчаний становится только гуще, скрывая за собой ряд простых и очевидных вещей.

Главный вопрос: что такое история для обывателя – пусть даже интеллигентного обывателя – как с ней обходиться, как себя с ней вести? Оговорюсь сразу: создать железные правила обращения с историей просто невозможно, поскольку из всех гуманитарных наук как раз история и ещё философия – самые «проблемные». Причём проблема лежит в самих основаниях этих дисциплин.

Начнём с того, что любая наука должна удовлетворять критериям системности, верифицируемости (то есть проверяемости знания), единства предмета изучения и желательно хоть в какой-то степени обладать прогностической функцией. С историей это далеко не всегда возможно. Если мы изучаем жизнь неандертальцев, то по крайней мере имеем в распоряжении артефакты (черепки, черепа, орудия труда) и более или менее точный радиоуглеродный метод. Но как только «ископаемый» период заканчивается и приоритет получают документы и огромный массив информации, задача усложняется. Ограничить предмет изучения, как в случае с неандертальцами, становится всё труднее.

Историю чего именно мы изучаем? Какое именно прошлое? Ведь не может быть «истории всего», даже в отдельные исторические периоды. Одно дело история династий, другое – народных движений и революций, третье – экономических формаций, четвертое – правовых систем. Это четыре совершенно разные «истории». Их нельзя объединить в единый свод. И если в физике есть «единая физическая картина мира», в химии – «единая химическая», то единой исторической картины нет и быть не может. Таким образом, говорить о единстве предмета исторической науки довольно сложно.

Возникнут проблемы и с верификацией – проверяемостью знаний. Дело в том, что до сих пор никому ещё не удавалось выделить в истории «всеобщие закономерности». Хотя марксизм потратил много сил, чтобы их отыскать, а либерализм старался и до сих пор старается просто-напросто навязать эти закономерности (в виде неких «цивилизационных» критериев). А ведь история ещё не закончилась и у нас уже поэтому нет достаточной информации для анализа.