Стивен Кинг - Дьюма-Ки

• Название: Дьюма-Ки
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-055480-5, 978-5-271-37910-9

Маленький южный островок Дьюма-Ки – идеальное пристанище для человека, который пытается начать все сначала.

Так по крайней мере считает некогда преуспевавший бизнесмен, который стал инвалидом в результате несчастного случая – но зато обрел талант потрясающего художника.

Однако чем дольше живет он на Дьюма-Ки, тем более страшную силу обретают его картины.

В них таится Зло.

Но что это за Зло?

---

Все еще размышляя над этим, я соскользнул в крепкий, без сновидений сон.

v

Проснувшись, я принял горячий душ и прошел в гостиную, чтобы проверить автоответчик. Тело не затекло, как я мог ожидать после двухмильной прогулки. Завтра, возможно, мне придется от нее отказаться, но в этот вечер я чувствовал себя вполне сносно.

Сообщение оставил Джек. Мать познакомила его с неким Дарио Наннуцци, который с радостью согласился взглянуть на мои картины в пятницу, от четырех до пяти пополудни, если меня не затруднит привезти их (не больше десяти, которые я сам считаю лучшими) в галерею «Скотто». Никаких эскизов. Наннуцци хотел видеть только завершенные работы.

Возникла легкая тревога.

Нет, все было гораздо хуже.

Скрутило желудок, и я мог поклясться, что мои внутренности опустились дюйма на три. То ли боль, то ли зуд поползли вверх по правому боку и вниз по руке, которой не было. Я сказал себе, что это глупость, негоже так себя вести, учитывая, что за три дня, оставшиеся до встречи, тревога будет только нарастать. Однажды я представлял проект стоимостью десять миллионов долларов городскому совету Сент-Пола, когда в нем заседал человек, позднее ставший губернатором Миннесоты. На моих глазах две девочки прошли танцевальные репетиции, отборы в группы поддержки спортивных команд, уроки вождения и ад переходного периода. Неужто с этим можно сравнить показ нескольких моих картин какому-то галеристу?

Тем не менее, когда я поднимался в «Розовую малышку», ноги словно налились свинцом.

Солнце скатывалось к горизонту, заливая большой зал роскошным, невероятным мандариновым светом, но я не испытывал никакого желания попытаться перенести его на холст, во всяком случае, этим вечером. Свет все равно взывал ко мне. Как может взывать фотография давно забытой возлюбленной, случайно найденная в коробке со свидетельствами далекого прошлого. Вода прибывала. Даже наверху я слышал шуршание ракушек. Я сел, принялся перебирать предметы, найденные на берегу: перо, обточенный водой камень, одноразовая зажигалка, выцветшая на солнце. Теперь в голове крутились строчки не Эмили Дикинсон, а какой-то старой песни: «Мама, как красиво солнце, Ярко светит сквозь деревья». Никаких деревьев, разумеется, не было, но я мог посадить одно на горизонте, если бы возникло такое желание. Мог посадить, чтобы красный закат светил сквозь него. Привет, Дали.

Я не боялся, что мне укажут на отсутствие таланта. Боялся другого: услышать от синьора Наннуцци, что таланта у меня мало-мало. Или увидеть, как он сведет большой и указательный пальцы на четверть дюйма и посоветует зарезервировать место на уличном Художественном фестивале, который проводится на Венис-авеню в центре Сарасоты, где меня наверняка будет ждать успех, потому что туристы точно набросятся на мои очаровательные имитации шедевров Дали.

Если бы он так сделал, свел большой и указательный пальцы на четверть дюйма и сказал «мало-мало», как бы я отреагировал? Мог ли вердикт совершеннейшего незнакомца лишить меня только что обретенной уверенности в себе, украсть у меня новую радость жизни?

– Возможно, – ответил я сам на свой вопрос.

Да. Потому что написание картин очень уж отличалось от возведения торговых центров.

Я мог бы легко разрулить эту ситуацию, отказавшись от встречи… да только я в каком-то смысле пообещал Илзе, что покажу картины специалисту, а я не привык нарушать обещания, которые даю своим детям.

Моя правая рука по-прежнему зудела, сильно, чуть ли не до боли, но я этого зуда практически не замечал. У стены, слева от меня, стояли восемь или десять картин. Я повернулся к ним, думая о том, что надо бы попытаться определить, какие – лучшие, но не сумел даже взглянуть на них.

Том Райли стоял на верхней ступени лестницы. В одних только светло-синих пижамных штанах, потемневших в промежности и на внутренней стороне одной из штанин, где Том их обмочил. Правый глаз исчез. Глазницу заполняла красно-черная жижа. Кровь, словно краска, потеками запеклась ниже правого виска, исчезая в седеющих волосах за ухом. Второй глаз смотрел на Мексиканский залив. Красный закат освещал узкое, худое лицо Тома.

Я вскрикнул от удивления и ужаса, отпрянул, упал со стула, приземлился на травмированное бедро, вновь вскрикнул – на этот раз от боли. Дернулся, ступня ударила по стулу, на котором я только что сидел, повалила его. Когда я вновь посмотрел на лестницу, Том исчез.

vi

Десятью минутами позже я уже был внизу, набирал его домашний номер. По лестнице я спускался сидя, пересчитывая задом ступеньки. Не потому, что повредил бедро, упав со стула, – просто ноги так сильно дрожали, что я им не доверял, не знал, удержат ли они меня. Я боялся рухнуть в полный рост и удариться головой, даже если бы попытался спуститься спиной вперед, держась левой рукой за поручень. Черт, я боялся, что могу потерять сознание.

Я продолжал вспоминать тот день на озере Фален, когда, повернувшись, увидел неестественно блестящие глаза Тома, который прилагал все силы к тому, чтобы не разрыдаться. «Босс, не могу привыкнуть к тому, что у тебя только одна рука. Мне так жаль».

В красивом доме Тома, в Эппл-Вэлли, зазвонил телефон. Том, который дважды женился и разводился. Том, который не советовал мне уезжать из Мендота-Хайтс и который сказал: «Ты словно отдаешь преимущество своего поля в плей-офф». Том, который насладился моим домашним полем, если верить «Друзьям-любовникам»… и я верил.

Как верил и тому, что увидел наверху.

Один гудок… второй… третий.

– Сними трубку, – пробормотал я. – Сними эту гребаную трубку.

Я не знал, что сказал бы ему, если б он снял, да меня это и не волновало. В тот момент я хотел лишь услышать его голос.

Услышал, но записанный на автоответчик.

– Привет! Вы позвонили Тому Райли. Мы с братом Джорджем и нашей мамой отправились в ежегодный круиз… на этот раз в Нассау. Что ты говоришь, мама?

– Что теперь я – Багама-Мама, – ответил прокуренный, веселый голос.

– Совершенно верно, теперь она такая, – согласился Том. – Мы вернемся восьмого февраля. А пока вы можете оставить сообщение… когда, Джордж?

– После звукового з-з-зигнала! – воскликнул мужской голос.

– Точно! – согласился Том. – После звукового зигнала. Или вы можете позвонить мне на работу. – Он продиктовал номер, а потом все трое прокричали: «BON VOYAGE»[61].

Эти слова совсем не напоминали прощальное послание человека, задумавшего покончить с собой, но, разумеется, он находился с самыми близкими и дорогими ему людьми (которые потом сказали бы: «Нам казалось, что он в отличной форме») и…

– Кто говорит, что это будет самоубийство? – спросил я пустую комнату… и в страхе оглянулся, чтобы убедиться, что она пуста. – А если это несчастный случай? Или даже убийство? При условии, что это еще не произошло?

Но если бы произошло, мне бы позвонили. Может, Боузи, а скорее всего Пэм. Опять же…

– Самоубийство. – Теперь я уже ничего у комнаты не спрашивал. – Самоубийство, и оно еще не произошло. Это было предупреждение.

Я поднялся и, опираясь на костыль, двинулся в спальню. В последнее время костылем я пользовался реже, но в этот вечер держался за него, как за родного.

Моя любимая девочка сидела, привалившись к подушкам на той стороне кровати, которую могла занимать реальная женщина, если б она у меня была. Я сел, взял ее в руки, посмотрел в большие синие стекляшки, полные мультяшного изумления: «О-о-о-о-х, какой противный парниша!» Моя Реба, которая выглядела, как Люси Рикардо.

– Вот так к Скруджу явился призрак грядущего Рождества, – сказал я ей. – Все это только может произойти.

На этот счет Реба своего мнения не высказала.

– Но что мне делать? С картинами-то – другое дело. С картинами – совершенно другое дело!

Но связь была, и я это знал. И картины, и видения брали начало в человеческом мозгу, и что-то в моем мозгу изменялось. Я думал, что изменения эти происходили в результате удачного сочетания повреждений. Или неудачного. Противоударная травма. Зона Брока. И Дьюма-Ки. Дьюма… что?

– Усиливает изменения, – объяснил я Ребе. – Не так ли?

Реба вновь промолчала.

– Есть что-то еще, и это что-то воздействует на меня. Возможно, даже зовет меня?

От этой мысли по коже побежали мурашки. Подо мной ракушки терлись друг о друга, когда вода поднимала и бросала их. Не составляло труда представить себе на месте ракушек черепа, тысячи черепов, и все они разом скалили зубы, когда набегала очередная волна.

Джек говорил, что на Дьюма-Ки есть еще один дом, где-то в джунглях, разваливающийся? Вроде бы да. Когда мы с Илзе попытались поехать в ту сторону, состояние дороги очень быстро ухудшилось. Как и состояние Илзе. Меня желудок не подвел, но запахи окружающей растительности вызывали отвращение, и резко усилился зуд в отрезанной руке. На лице Уайрмана отразилась тревога, когда я рассказал ему о нашей попытке исследовать джунгли. «При таком состоянии, как у тебя, Дьюма-Кироуд – не место для экскурсий». Его слова. Вопрос в том, а какое у меня состояние?