Стивен Кинг - Дьюма-Ки

• Название: Дьюма-Ки
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-055480-5, 978-5-271-37910-9

Маленький южный островок Дьюма-Ки – идеальное пристанище для человека, который пытается начать все сначала.

Так по крайней мере считает некогда преуспевавший бизнесмен, который стал инвалидом в результате несчастного случая – но зато обрел талант потрясающего художника.

Однако чем дольше живет он на Дьюма-Ки, тем более страшную силу обретают его картины.

В них таится Зло.

Но что это за Зло?

---

– Она хочет знать, собираешься ли ты привлечь Боузи.

Вот тут я не мог не улыбнуться. Шестидесятипятилетний Уильям Боузман-третий, щегольски одетый, ухоженный, в галстуке-бабочке, возглавлял миннеаполисскую юридическую фирму, услугами которой пользовалась моя компания, и если бы он узнал, что мы с Томом последние двадцать лет зовем его Боузи, его, наверное, хватил бы удар.

– Я даже не думал об этом. А в чем проблема, Том? Что конкретно она хочет?

Он выпил пиво, поставил пустой стакан рядом с моим незаконченным рисунком, щеки налились краской.

– Она выразила надежду, что удастся обойтись без жесткого противостояния. Она сказала: «Я не хочу быть богатой и не хочу драться за каждый доллар. Я лишь хочу, чтобы он обошелся по справедливости со мной и девочками, как он поступал всегда. Ты ему это передашь?» Вот я и передаю. – Том пожал плечами.

Я поднялся, подошел к большому окну между гостиной и крыльцом, посмотрел на озеро. В самом скором времени я собирался войти в мою «флоридскую комнату», чем бы она ни оказалась, и смотреть на Мексиканский залив. Задался вопросом, будет ли это лучше, по-другому, чем лицезрение озера Фален. Подумал, пусть будет хотя бы по-другому – во всяком случае, на первое время меня это устроит. Мне хотелось начать с чего-то нового. Когда я повернулся, Том Райли изменился до неузнаваемости. Первым делом я подумал, что у него схватило живот. Потом понял, что он пытается сдержать слезы.

– Том, в чем дело? – спросил я.

Он покачал головой, попытался заговорить, но с губ сорвался только влажный хрип. Он откашлялся, предпринял вторую попытку.

– Босс, не могу привыкнуть к тому, что у тебя только одна рука. Мне так жаль.

Произнес он эти слова так безыскусно, экспромтом, с такой теплотой. Шли они, конечно же, от сердца. Я думаю, в тот момент мы оба были на грани слез, как пара расчувствовавшихся парней в шоу Опры Уинфри.

Мысль эта помогла мне быстро взять себя в руки.

– Мне тоже жаль, но я как-то справляюсь. Честное слово. А теперь допей это чертово пиво, пока оно совсем не выдохлось.

Он рассмеялся и вылил остатки «Грейн белт» в стакан.

– Я собираюсь попросить тебя передать ей мое встречное предложение. Если она одобрит идею, детали мы утрясем. Обойдемся без адвокатов. Решим все сами.

– Ты серьезно, Эдди?

– Да. Ты все подсчитаешь, так что мы будем знать общую сумму, из которой можно исходить. Потом разделим итог на четыре части. Она возьмет три, семьдесят пять процентов, для себя и девочек, я – остальное. А что касается самого развода… слушай, в Миннесоте это не проблема, после ленча мы с ней можем пойти в «Бордерс»[18] и купить книгу «Развод для чайников».

Он вытаращился на меня.

– Есть такая книга?

– Я в каталог не заглядывал, но если нет, я съем твои усы.

– Я думал, говорят «съем твои трусы»[19].

– А разве я сказал не так?

– Не важно. Эдди, ты же разбазаришь свое состояние.

– Спроси меня, и я скажу, что мне насрать. Я и в ус не дуну. Компания мне по-прежнему небезразлична, и она в отличном состоянии, потому что управляется людьми, знающими свое дело. Что же касается собственности… так я лишь предлагаю избавиться от излишнего самомнения, которое и позволяет адвокатам снять сливки. Если мы люди здравомыслящие, денег хватит всем.

Он допил пиво, не отрывая от меня взгляда.

– Иногда я думаю, тот ли ты человек, с которым я раньше работал.

– Тот человек умер в пикапе, – ответил я.

vii

Пэм приняла мое предложение, и, думаю, она могла бы согласиться на мое возвращение к ней вместо предложенной мною сделки (мысль эта то и дело, словно солнце из-за облаков, проглядывала на ее лице во время нашего ленча, когда мы утрясали детали), но эту тему я не поднял. Думал только о Флориде, этом убежище для новобрачных и стариков, молодых и полуживых. И полагаю, в глубине души даже Пэм понимала, что это наилучший выход. Потому что человек, которого вытащили из искореженного «додж-рэма», в стальной каске, обжимающей уши, словно смятая банка из-под собачьей еды, очень уж отличался от того, кто садился в «додж». Эта жизнь с Пэм, девочками и строительной компанией закончилась; все ее этапы остались позади. Но выходов из ситуации у меня было два. На одной двери висела табличка с надписью «САМОУБИЙСТВО» – как указал доктор Кеймен, на текущий момент вариант не из лучших. То есть оставался только второй, через дверь с табличкой «ДЬЮМА-КИ».

Однако перед тем как я выскользнул через эту дверь из моей прошлой жизни, произошло еще одно событие. Случилась беда с собакой Моники Голдстайн, Гендальфом, симпатичным джек-рассел-терьером.

viii

Если вы представляете себе мое новое пристанище одиноким коттеджем на озерном берегу, в который упирается петляющая по северным лесам проселочная дорога, то сильно ошибаетесь. Мы же говорим об обычном пригороде мегаполиса. Наш дом на озере расположен в конце Астер-лейн, асфальтированной улицы, идущей от Ист-Хойт-авеню до воды. В соседнем доме жили Голдстайны.

В середине октября я наконец-то внял совету Кэти Грин и начал ходить пешком. До великих походов по берегу дело дошло гораздо позже, а пока я позволял себе только короткие вылазки, и всякий раз по возвращении мое правое, раздробленное, а потом восстановленное бедро молило о пощаде (да и в глазах частенько стояли слезы), но продвигался я в правильном направлении. И я как раз возвращался домой после одной такой прогулки, когда миссис Феверо сбила маленькую собачку Моники. Я отшагал уже три четверти обратного пути, когда эта Феверо проехала мимо меня на своем «хаммере» нелепого горчичного цвета. Как всегда, с мобильником в одной руке и сигаретой в другой. Как всегда, ехала она слишком быстро. Все произошло мгновенно, и я, конечно, не заметил, как Гендальф выскочил на проезжую часть – наверное, он видел лишь свою хозяйку, Монику Голдстайн, которая шла по другой стороне улицы в парадной униформе герлскаута. А мое внимание занимало исключительно восстановленное бедро. Как всегда, в завершающей части этих коротких прогулок у меня создавалось ощущение, что это так называемое чудо современной медицины набито десятью тысячами острых стеклянных осколков.

Потом завизжали шины, и на визг наложился крик маленькой девочки: «ГЕНДАЛЬФ, НЕТ!»

В этот самый момент я отчетливо и ясно увидел кран, едва не убивший меня, а мир, в котором я всегда жил, пожирался желтизной, куда более яркой, чем «хаммер» миссис Феверо, и по желтизне плыли черные буквы, раздувались, становились все больше: «LINK-BELT».

Потом начал кричать и Гендальф, а видение прошлого (доктор Кеймен, несомненно, назвал бы его возвращенным воспоминанием) ушло. До того осеннего дня четырьмя годами раньше я понятия не имел, что собаки могут кричать.

Я побежал, бочком, как краб, стуча по тротуару красной «канадкой». Наверняка со стороны выглядело это нелепо, но никто на меня не смотрел, будьте уверены. Моника Голдстайн стояла на коленях на мостовой рядом со своей собакой, лежащей перед высокой квадратной радиаторной решеткой «хаммера». Лицо девочки белело над зеленой униформой. На ленте, что тянулась поперек груди, висели скаутские значки и медали. Конец этой ленты намокал в увеличивающейся луже крови Гендальфа. Миссис Феверо наполовину спрыгнула, наполовину вывалилась с очень уж высокого водительского сиденья «хаммера». Ава Голдстайн, в полурасстегнутой блузке и босиком, выбежала из парадной двери дома Голдстайнов, выкрикивая имя дочери.

– Не трогай его, дорогая, не трогай его, – проговорила миссис Феверо. Она все еще держала сигарету и нервно затягивалась.

Моника ее не слышала. Погладила бок Гендальфа. От прикосновения собака закричала вновь (это был крик), и Моника закрыла лицо руками. Начала трясти головой. Я не стал бы ее винить.

Миссис Феверо потянулась к девочке, потом передумала. Отступила на два шага, привалилась к высокому борту «хаммера» и посмотрела в небо.

Миссис Голдстайн опустилась на колени рядом с дочерью.

– Миленькая моя, ох, миленькая, пожалуйста, не надо…

Гендальф лежал на мостовой в расширяющейся луже собственной крови и выл. Теперь я смог вспомнить звук, который издавал кран. Не «мип-мип-мип», как положено, потому что звуковой сигнал, предупреждающий о движении крана назад, не работал. Слышалось резко меняющее тональность урчание дизельного двигателя и шуршание гусениц, вдавливающихся в землю.

– Уведите ее в дом, Ава, – сказал я. – Уведите ее в дом.

Миссис Голдстайн обняла дочь за плечи, попыталась поднять.

– Пойдем, миленькая. Пойдем домой.

– Без Гендальфа не пойду! – закричала Моника. Одиннадцатилетняя, развитая для своего возраста девочка вдруг превратилась в трехлетнюю крошку. – Не пойду без моей собачки! – Лента с медалями, точнее, последние три дюйма, теперь пропитавшиеся кровью, прошлись по ее юбке, оставив на бедре кровавую полосу.