Коллектив авторов - Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время

• Название: Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9905927-4-2

Настоящая монография стала итогом работы одноименной общероссийской конференции медиевистов, состоявшейся на историческом факультете МГУ 15–16 февраля 2012 г. На обширном историческом материале исследуются этнические и протонациональные дискурсы, а также обусловленные ими практики в Европе в Средние века и раннее Новое время. Особое место уделено факторам, определявшим специфику этнополитических процессов в композитарных и сложных по этническому составу государствах.

Для историков, политологов, социологов, а также интересующихся этнической историей европейских народов в Средние века и раннее Новое время.

---

Французский вариант становления национального единства афористично охарактеризовал Б. Гёне: «государство создает нацию». Тем самым он подчеркивал первостепенную роль политического фактора в формировании французской нации, конкретно – главенствующую роль Французского королевства и персоны монарха как общепринятых коллективных ценностей2. В этом смысле французов следует отнести к типу «политических наций», где государство играло роль объединяющего фактора, создающего общие ценности и культивирующего чувство общности, скрепленное культурными кодами как опорой национального самосознания3.

Динамику этому процессу придавало «встречное движение»: не только государство было кровно заинтересовано в формировании у подданных осознания, что они единая «нация», как в прочной опоре процесса централизации, но и люди обратили свои чувства на государство как на объединяющую ценность. Как образно заметил Дж. Стрейер, «государство существует только в сердцах и в головах граждан, и если они не верят в его существование, никакая сила или логика не вдохнет в него жизнь»4. Убедив французов, что они составляют «естественную общность», государство во Франции обрело в этом факторе политическую устойчивость и получило новый импульс развития. Этого нельзя было добиться никаким «легальным насилием», даже духовным, включая умелую и красочную пропаганду. Люди сами должны были захотеть жить вместе, добровольно принять «условия игры». Следовательно, за успехами централизации и консолидации, за длящимися во времени монархическими институтами проглядывает осознанный выбор людей в пользу этого процесса. Так во Франции происходит соединение «нации» и «государства», этнического и политического компонентов, а на авансцену выходит новое явление – чувство национальной гордости, сублимирующее общественный договор.

Как и повсюду в Европе, во Франции в период классического Средневековья господствуют идеологемы «богоизбранности» французского народа, «Франции как земли обетованной» и т. д. Но, – и в этом ее отличие от других стран, – объектом национальной гордости становится не только персона короля, окруженного ореолом превосходства над другими монархами, но и возникающие монархические институты, которые начинают играть «первую скрипку» в пропаганде национальной исключительности. А на стратегии утверждения французской национальной идентичности определяющее влияние стали оказывать служители короны, прежде всего юристы, со своими специфическими представлениями об общем благе и ценностными ориентирами.

В этом русле мне бы хотелось привлечь внимание к аспекту, слабо изученному именно в контексте формирования национального самосознания, – к теме правосудия/справедливости (отмечу сразу же неустранимую синонимичность этих слов во французском языке и больше не буду на этом останавливаться) как стратегии самоидентификации французской «нации». В заглавие статьи вынесен парафраз (кстати, без знака вопроса, как констатация «очевидного») из произведения юриста и парламентария XVI в. Бернара де Ла Рош-Флавена, написавшего «Тринадцать книг о Парламентах Франции. В них на разные лады превозносится правосудие во Франции, а в «книге», посвященной прерогативам короля, сказано следующее:

«Правосудие явилось на свет одновременно с Францией, и обладает правом наследования во французской земле, как существуют страны, наделенные редкостями, не водящимися в иных местах. Индия одна имеет деревья, дающие благовония. Лишь персидские неводы приносят превосходные жемчуга. Только Аквилон дает янтарь. Точно также в одной лишь Франции отправляются истинные функции Правосудия, особенно в Парламентах»5.

Это рассуждение Ла Рош-Флавена получило большую известность в историографии благодаря классической книге Эрнста Канторовича «Два тела короля», где оно фигурирует как доказательство оформления концепции «неумирающего тела» государства через стабильные монархические судебные институты6. Однако подобное утверждение не является «изобретением» юриста эпохи раннего Нового времени, но уходит корнями в Средневековье, когда закладывались основы национальной идентичности французов (Замечу попутно, что не считаю неизменными такие идеологемы; они по-разному функционировали в разные периоды и получали различную интерпретацию.) Среди знаков избранничества французов существенное место начинает отводиться правосудию/справедливости как доказательству превосходства Французского королевства над всеми прочими. Чувство национальной гордости, патриотизм как стратегия идентификации «нации» отныне концентрируется не только на своих героях и святых, не только на истории военных побед, но и на превосходстве институтов правосудия во Франции.

Когда же возникает эта тема? Важный вопрос, помогающий понять истоки этой идеологемы. Хотя слово «патриотизм» появляется только в XVIII в., но в Средние века уже существовало идущее от Античности понятие «родины» (patria – pro patria mori, по Цицерону и Горацию)7. При этом, обратим внимание, именно юристы – из Орлеанской школы гражданского права – первыми начинают говорить о Французском королевстве как о единой стране (pays) и «общей родине». Не менее значимо и то, что происходит это в правление и под ореолом Людовика IX Святого. Около 1270 г. Жак де Ревиньи, адаптируя Дигесты, пишет о communis patria. Чуть позднее, в 1274 г., монах из Сен-Дени (Примат) впервые говорит о Франции как «нации», соединив нераздельно политический и этнический компоненты. Примерно с 1300 г. можно констатировать утверждение в политическом лексиконе понятия «нации», сам же термин «natione gallicus» появляется в 1318 г., а французы начинают верить, что представляют собой единую нацию8. В этом плане абсолютно прав Б. Гёне, заявляя, что вовсе не в период Столетней войны возникает (хотя тогда оно существенно укрепляется), а именно во второй половине XIII в. зарождается во Франции национальное самосознание и элементы патриотизма9.

Таким образом, именно правление Людовика IX Святого, с моей точки зрения, становится поворотным в процессе складывания национального самосознания и составляющих его элементов. Чем же оно было знаменательно? Святость короля, основанная вначале преимущественно на его верности крестоносной идее и личном смирении, под пером апологетов и идеологов монархии во главе с Жуанвилем трансформируется в его исключительную заботу об отправлении истинного правосудия и об «очищении нравов» чиновного корпуса (комиссия по расследованию злоупотреблений чиновников 1247 г. и изданный на основе ее выводов краеугольный для всей структуры исполнительно аппарата ордонанс декабря 1254 г.).

Роль королевского правосудия как основного инструмента складывания централизованных национальных монархий – огромная тема, и о ней написано так много, что я не буду подробно на ней останавливаться10. Отмечу лишь, пунктирно, существенные для данной темы элементы.

Функция «короля-судии», «верховного арбитра», стоящего над схваткой и воздающего каждому должное – внесла решающий вклад в повышение морального авторитета королевской власти и в укрепление ее институтов. Идентификация монарха через судебную функцию сделала отправление правосудия мерилом оценки каждого правления11. Прославление королевского правосудия во Франции постепенно удревнялось, доходя вплоть до времени царствования Хлодвига12, но именно начиная с Людовика IX Святого каждого короля оценивали через функцию отправления им правосудия. Даже излюбленный во французском политическом словаре титул «наихристианнейшего короля», трактуемый как знак избранности французского народа, обосновывался применительно, например, к королю Филиппу IV Красивому, тем, что тот якобы «блистал над всеми прочими правителями мира своим правосудием (как и верой)»13. Равным образом Кристина Пизанская, прославляя Карла V Мудрого, неизменно именует его «столпом правосудия»14.

Показательно, что высшей формой установления справедливости признается именно личный суд короля, причем, парадоксальным образом, эта идея усиливается параллельно с укреплением и разветвлением судебного аппарата короны Франции, реально и повседневно оправляющего данную функцию. Картина – сидящий под Венсеннским дубом король Людовик IX Святой, выслушивающий жалобы подданных и выносящий свое решение, – становится квинтэссенцией идеального правления. Замечу, что эта картина не имеет ничего общего с «буколическим мотивами», как полагает К. Бон, но отсылает к «древу» – архаическому символу связи земли и неба и образу истинного правосудия15.

Иконография французской монархии настойчиво пропагандировала эту мифологему. Наиболее показательный пример – «Ретабль» (Распятие) в Большой палате Парламента, картина, созданная в 1454 г. в качестве образного ориентира для судей верховного суда королевства. На ней вокруг Распятия Христа изображены один «национальный святой» – св. Дионисий (с отрубленной головой в руках) и два «французских святых короля» – Карл Великий (идентифицируемый традиционно по пышной бороде) и Людовик Святой – причем изображенный с чертами лица Карла VII – явно высокая оценка его правления «заказчиками» картины. Висящая в центре большой стены в главной зале Парламента картина, невольно притягивая взоры, олицетворяла «истинное правосудие» и «главного судию», с оглядкой на которого и должен был вершиться суд в верховной судебной палате Французского королевства16.