Владимир Стеженский - Солдатский дневник

• Название: Солдатский дневник
• Автор: Владимир Стеженский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0322-4

Когда началась война, Владимир Стеженский (1921–2000) был студентом Московского института истории, философии и литературы. Осенью 41-го он записался на курсы военных переводчиков и в апреле 42-го в звании лейтенанта был отправлен на фронт. Служил в разведотделе штаба 383-й стрелковой дивизии. Поэтому о том, что происходило на фронте, он знал не только из сообщений Совинформбюро, но и из фронтовых и армейских оперативных сводок, разведдонесений, трофейных документов, от пленных немцев.

В его дневниковых записях, конечно, много личного, но главное в них — реакция 20-летнего паренька, пытающегося объяснить себе то, что тогда не поддавалось объяснению «официальных источников», его оценка происходящих фронтовых событий.

Весной 46-го года, перечитав свой дневник, Стеженский пришел в ужас: даже некоторых записей, попади они в чужие руки, было бы достаточно, чтобы его отправили в «места отдаленные» на долгие годы. Поэтому многие строки и даже страницы он уничтожил и только десятилетия спустя попытался по памяти восстановить утраченное, подготовив к печати дневник, который при жизни так и не успел издать.

---

7.12.41.

Вчера и сегодня уехали еще две группы наших курсантов. В Куйбышев. А оттуда на фронт, какой — неизвестно. Сейчас сижу возле своей кровати. Вечереет. В соседней комнате играет патефон. Старые знакомые пластинки. Вспомнилась наша дача в Загорянке, терраска, Мэри… Хорошо, что у нас наладилась переписка.

11.12.41.

Наших погнали на работу, а я со своей ногой сижу дома. Читаю какую-то старую хрестоматию. Замечательные народные песни, стихи. Так грустно стало. Был бы я сейчас в Москве, сидел бы в литкабинете, копался в книгах. Черт бы побрал эту войну, когда она только кончится!

13.12.41.

Последние дни радио передает весьма утешительные сводки, а сегодня даже просто радостную: от Москвы гонят немцев на запад с огромными для них потерями. Они, сволочи, оказывается, уже были в Истре. Теперь нажать бы на них посильнее, глядишь, осенью мы бы имели возможность пить чай у себя дома. Завтра выходной. Нужно сходить утром на базар, — промыслить чего-нибудь.

А сейчас пришел из корпуса: воровал дрова. Лазил какими-то задворками по пояс в снегу. Ноги все промочил, но зато приволок целое бревно, выше меня ростом. Наши все ушли в баню, а я сижу со своей ногой. Она все еще болит, гноится и т. п. Я уже начинаю впадать в полное уныние. Хоть бы до отъезда успели меня маленько подлечить.

А сейчас я, пожалуй, лягу спать. Очень хочется кусок сливочного торта. Как приеду в Куйбышев, первый рейс — в кондитерскую.

17.12.41.

Положение на фронтах улучшилось. Наши освободили Калинин и еще некоторые города на юго-западе. Сижу сегодня дома. Должны были меня отправить в санчасть, но врач не приехал, так что я пока на свободе. Но нога, сволочь, болит все сильнее. Боюсь, что эта пакость будет распространяться дальше. Скорей бы вылечиться, а то потом времени не будет. Врачи велели мне есть больше витаминов. Но я и так пью каждый день пол-литра молока и ем сырую луковицу. Куда уж, кажется, больше. Да еще капли какие-то.

Получил письма из дома, а от Нинки — ничего. Где-то она сейчас, моя родная.

20.12.41.

Получил пять писем от Нинки. Ура! Ура! Эх, что бы я сейчас отдан, чтобы повидаться с ней хоть пять минут! По неофициальным источникам наш выпуск намечен на 2 января. Числа десятого будем в Куйбышеве, а там куда судьба забросит. Я верю, что моя судьба будет хорошая и позаботится обо мне как всегда. Двадцать восьмого декабря я торжественно отпраздную ее день.

Дома пока все в порядке. Скучаю очень, но что ж поделаешь, обстоятельства сильнее нас.

23.12.41.

Лежу в санчасти. Везет мне, черт подери, как утопленнику. Скоро уезжать, а я все со своей ногой. Получил сегодня письмо от Сони, моей одноклассницы. Не узнав толком о причинах моего отъезда из Москвы, она упрекает меня в трусости, малодушии и прочих «достойных» качествах. Но я рад, что она этим возмущается. Хорош бы я был, если бы в самом деле убежал из Москвы в эти трудные для нее дни.

Холод в этой санчасти жуткий, больные все разбежались. Я бы тоже с удовольствием умотал отсюда, да лень барахло опять перетаскивать с места на место. Бог даст, может, затопят, тогда потеплее будет… А нога, подлая, дергает и болит. И холод просто невыносим. Сейчас пойду в коридор, погреюсь, поучу новые слова и лягу спать.

27.12.41.

Убежал из санчасти, уж очень там холодно. Но моя подлая нога все еще болит. Завтра опять уезжает 45 человек. Когда же придет наша очередь?! Может, улыбнется счастье на несколько дней попасть в Москву. От Нины уже несколько дней нет никаких вестей. Послал ей перевод, но ведь пока дойдет — долгая история. Из дома тоже ничего нет. Завтра будет почта, должно же и для меня что-то прийти.

28.12.41.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ, день моей судьбы, но пока что-то ничего радостного он мне не принес. Писем пока нет. Правда, вчера нам выдали белый хлеб, так сказать, давно забытый пищевой продукт. Сегодня полакомимся. Но все это ерунда и не суть.

Между прочим, если подумать хорошенько, то впереди ничего лучше того, что мы имели в нашем отверстии, нас не ждет, но все-таки неудержимо тянет уехать отсюда. Заниматься нет никакого настроения и желания. Даже читать не хочется.

31.12.41.

Где и как только не приходилось встречать Новый год. Сейчас сижу у себя в комнате, только что пришел из бани, замечательно помылся. Боюсь только за ногу, не загрязнить бы ее.

Начальство наше решило проявить о нас трогательную заботу и распорядилось всех курсантов в обязательном порядке отправить для встречи Нового года в санаторий. Но у меня, к счастью, есть медицинское освобождение, и я могу сейчас спокойно лечь спать. Буду видеть во сне свою любимую, больше мне ничего и не надо.

Что-то принесет мне этот новый, сорок второй, год. Обычно четные годы не были для меня особенно благоприятны. Но будем надеяться, что к осени я уже буду дома, в своей родной Москве… Да, мечты, мечты…

Ну а сейчас ложусь спать. Самые горячие новогодние поздравления шлю домой, Нинке, Вовке, Артуру и всем нашим славным членам 10 «Б», где бы они ни находились. Придет время, мы снова соберемся вместе, устроим нашу традиционную елку и провозгласим наш первый традиционный тост: «За прогресс!»

1942 год

2.01.42.

Завтра наш выпускной вечер. Наконец-то! Только нога, подлая, болит как никогда. Вчера и сегодня весь день спал. Врач сегодня осмотрел мою ногу и утешил меня, сказав, что при правильном лечении все могло бы пройти за пять-десять дней. Да, черт возьми, скоро будет три месяца, как я не снимаю повязки. Десять врачей меня лечили, и никто не мог вылечить. Как я поеду, не представляю, но чертовски хочется и как можно скорее.

4.01.42.

Наконец вчера был выпускной вечер. Длинные столы были уставлены тарелками и стаканами, генерал произнес очень хорошую речь, словом, все как положено. Восьмого числа я должен ехать на фронт, на юг. Фронт хороший, теплый. Жаль только, что не удастся попасть в Москву. Ну да ничего, придет время, побываем и в Москве.

Прослушали вчера и сегодня напутственные лекции генерала. В нашей будущей профессии не должно быть никаких ссылок на мораль, прямоту, порядочность и тому подобные принципы, которые хороши только в их абстрактном значении. Для меня это не было чем-то новым или противоречащим моим собственным убеждениям. Я давно считал, что цель оправдывает средства. Вот Нинке моей эти откровения пришлись бы не по нутру. Так что хорошо, что она не поступила на эти курсы.

6.01.42.

Нога все болит и болит, хромаю, как фавн. По всей видимости, восьмого не уеду. О, тысяча дьяволов!

Получил вчера письмо от Нинки, она уже в Ашхабаде. Слава Богу, теперь за нее спокоен. И вчера же получил потрясающее известие: Артур эвакуировался в Башкирию. Бежать из Москвы в эти трудные дни! Вряд ли можно подобрать соответствующее этому поступку слово. После всех разговоров, которые мы с ним вели на эту тему. Не могу в это поверить. Впрочем, может у него было, как у меня, ведь и обо мне ходили такие же слухи.

9.01.42.

Вчера уехала моя группа. Проводил Бочарова, Шаховича и всех наших. Когда же меня вывезет отсюда кривая? Вчера было у меня все начальство. Решили направить меня в куйбышевский госпиталь, обещали дать валенки и все такое прочее. Дай-то Бог, а то здесь совсем загнуться можно от тоски и голода, ведь в столовой почти ничем не кормят, даже хлеба не дают. Я питаюсь преимущественно луком и сухарями.

12.01.42.

Слава тебе, Господи, отбыл. Сейчас еду на санях вниз по матушке-Волге. Изумительно красиво и величественно! С одной стороны Жигули, поросшие лесом и покрытые мохнатым снегом, а с другой — бесконечная белая равнина. Ночевали в одном селе. Как приятно после долгого пребывания на холодном ветру посидеть у горячей печки за стаканом чая.

В эту минуту сижу в избе, в селе Ширяево (приятное сердцу название, напоминающее Ширяево поле рядом с нашим Институтом), готовлюсь лечь спать, ибо выедем мы отсюда ночью. В Куйбышеве пойду в госпиталь, дали направление. Постараюсь сходить в театр, в кино и еще куда-нибудь. Как хорошо, что я еду отдельно ото всех, без начальства. Еду на Южный фронт, в Каменск под Ростовом-на-Дону.

14.01.42.

Я в Куйбышеве. Нахожусь в госпитале, куда вчера меня положили. Едва сюда добрался, так скверно себя чувствовал. К ноющей ноге прибавился еще живот, голова кружилась, и я едва передвигал ноги. Ходил по городу в поисках пищи. По дороге видел людей, тащивших откуда-то бублики и белые булки, но все магазины пусты, а там, где было что-то, стояли такие очереди, что я не решился даже близко подойти. Ни в одну столовую меня не пустили, несмотря на мое фронтовое свидетельство. Вообще, отношение к военным здесь паскудное. При мне вожатая трамвая чуть не сбросила на улицу одного раненого командира, который пытался войти через переднюю площадку.