Владимир Стеженский - Солдатский дневник

• Название: Солдатский дневник
• Автор: Владимир Стеженский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0322-4

Когда началась война, Владимир Стеженский (1921–2000) был студентом Московского института истории, философии и литературы. Осенью 41-го он записался на курсы военных переводчиков и в апреле 42-го в звании лейтенанта был отправлен на фронт. Служил в разведотделе штаба 383-й стрелковой дивизии. Поэтому о том, что происходило на фронте, он знал не только из сообщений Совинформбюро, но и из фронтовых и армейских оперативных сводок, разведдонесений, трофейных документов, от пленных немцев.

В его дневниковых записях, конечно, много личного, но главное в них — реакция 20-летнего паренька, пытающегося объяснить себе то, что тогда не поддавалось объяснению «официальных источников», его оценка происходящих фронтовых событий.

Весной 46-го года, перечитав свой дневник, Стеженский пришел в ужас: даже некоторых записей, попади они в чужие руки, было бы достаточно, чтобы его отправили в «места отдаленные» на долгие годы. Поэтому многие строки и даже страницы он уничтожил и только десятилетия спустя попытался по памяти восстановить утраченное, подготовив к печати дневник, который при жизни так и не успел издать.

---

Эх, скорей бы пришла возможность учиться, учиться, учиться! Сейчас читаю очень интересную статью о влиянии творчества крепостных поэтов первой половины 19 века на фольклор и наоборот. Очень интересно. Вот замечательная тема для будущего исследования.

Прочитал первую книгу «Самгина». Если бы половину рассуждений и всякой воды выбросить, замечательная бы вещь получилась.

14.02.42.

Четыре дня не мог ничего записать. Наконец меня выписали из госпиталя. Я попал в город и был совершенно подавлен местным бардаком. Боже мой, что здесь творится на вокзале! Бесчисленные толпы людей с потными обезумевшими лицами, много ночей лишенные сна, мечутся от одного окошка к другому, от одного помощника коменданта к другому и всюду наталкиваются на бездушно-казенный ответ: ничего не могу сделать, мест нет.

Я уже совсем упал духом, и если бы не получил хорошего жилья (а жил я в пункте сбора начсостава резерва, пользовался спецбуфетом и др.), то совсем бы скукожился самым постыдным образом. Правда, талонов на обед мне не давали, продуктов на дорогу тоже не хотели дать, но я взял себя в руки.

В ночь на тринадцатое я тщательно обдумал план сегодняшнего дня и с моральной помощью моей любимой, которая устроила бы мне хорошую взбучку за мою паническую растерянность и уныние, получил талоны на обед, продукты на дорогу, получил баранки и белые булки и, самое главное, сел в поезд.

Сейчас уже больше двенадцати часов сижу в вагоне. Когда мы отправимся, известно одному Аллаху. Но, какое счастье, что я уже не в Куйбышеве. Гнуснейший город! Единственным светлым пятном было мое посещение филармонии. Слушал шестую симфонию Чайковского, выступление Ойстраха и Гилельса. Но настроение не совсем соответствовало слушанию музыки, да еще торопился в общежитие, так что Гилельса не успел до конца дослушать. Серьезная музыка требует иной обстановки.

Когда сидел в агитпункте в ожидании поезда, смотрел фильм «Моя любовь». Заметил, что смеялся в такие моменты, в которые раньше я грустно думал об убожестве фантазии режиссера. До чего я отупел за это время! Заметное понижение интеллектуального уровня.

15.02.42.

Сейчас перебрались через Волгу. Громаднейший мост! А всю ночь стояли. В вагоне творилось что-то невообразимое: людей набилось черт знает сколько, вонь, духота, темнота, махорочный прелый дым. Плакали дети, тяжело, с хрипом, дышали старики. Сейчас стало немного легче и тише. А я опять, как нарочно, чувствую себя скверно: болит горло, знобит и с животом неладно. Думаю ехать в Москву, а там видно будет.

20.02.42.

Вот я опять в Москве. Приезд мой также неожидан для меня, как и для моих родных. Что стало с нашей Москвой! Ничего и никого не узнать! Пустые магазины, худые озлобленные лица. До чего все похудели, особенно мама и моя тетя Кока. Что-то дальше будет… А ведь перспективы достаточно мрачны.

Сегодня целый день ходил по квартирам своих друзей и близких. Никого в Москве нет. Ни одной души. Артур в армии, призвали из Уфы. Стало быть, он все-таки эвакуировался… Заходил к родственникам Нины. Очень хорошо поговорили. Видел несколько раз мою однокурсницу Лиду. Она работает в военторге, недалеко от нашего дома. Славная девушка. Вспомнили мы с ней добрые старые времена, наш институт. Да, было время, ценить его только не умели.

Дома у нас совсем плохо. Мама так похудела, что узнать трудно. Мяса не видели уже два месяца. В комнатах такой холод, что все перебрались в одну комнату.

21.02.42.

Был у своей школьной учительницы по литературе Евгении Николаевны. Она уже два месяца без работы. Все наши учителя без работы. Встретил на улице профессора Радцига, молодец старик! Рассказал, что наш ИФЛИ слили с МГУ и там уже идут занятия. Надо будет съездить, посмотреть, может, увижу кого из наших студентов.

Ездил на вокзал. Вроде бы уехать не так уж сложно, послезавтра пойду оформляться. Надо ехать, здесь уж очень мрачно. Да и документы мои скоро кончатся.

Был вчера у Жорки дома, мы с ним несколько лет за одной партой сидели. Родители не имеют о нем никаких вестей, волнуются, не погиб ли он там, на Западном фронте. Когда же кончится эта бойня! Сегодня все ждут сообщений о каких-то поразительных наших победах, но я, откровенно говоря, не очень на них надеюсь.

23.02.42.

Вчера пришли очень тяжелые вести о Вовке. Его знакомая девица Клара переписывалась с его матерью и написала, что катер, на котором плавал Вовка, затонул, и очень немногих удалось спасти. Я даже не допускаю мысли, что с Вовкой может что-нибудь случиться страшное. Завтра пошлю запрос в Бюро потерь Красной Армии. Господи, когда же все это кончится. Ведь каждую секунду кто-нибудь погибает. Это на фронте. А сколько гибнет в тылу от «переизбытка» продуктов! Сердце болит за Нинку, как она там. Завтра пошлю ей перевод.

Из Москвы думаю уехать послезавтра. Сегодня весь день ухлопал на то, чтобы получить… 900 граммов сушек. Это на всю дорогу до Южного фронта. Хорошо еще, что Лида обещала кое-что достать, а то туговато мне придется. Завтра попробую достать талончик в Военторг. Здесь почти такой же бардак, как и в Куйбышеве, концов днем с огнем не найдешь.

Сейчас слышна стрельба. Давно я ее не слышал. Да и москвичи успели от нее отвыкнуть. Немец, вероятно, хочет прилететь на наш сегодняшний праздник.

25.02.42.

Сегодня уезжаю из Москвы. Когда-то снова сюда попаду. Разбирался вчера в своих книгах, тетрадях, записках… Грустно. Скучает по мне литература, всякие Тимофеевы, Поспеловы… Ну да, может быть, еще встретимся. Два раза я поступал в ИФЛИ, третьего, видно, не миновать. Ну, прощай, моя Москва! Придет время, я опять буду здесь.

27.02.42.

Еду, еду уже третий день. Почему-то на юг в Донецк едем с Казанского вокзала. Курский закрыт. Провожал меня отец, подарил в качестве талисмана свои часы, свидетели первой мировой войны, и красивый кожаный портсигар, чтобы они на фронте всегда были со мной.

В вагоне холодно. Хорошо, что мама сделала из моего мехового полушубка теплую куртку под шинель. Народу полно, в основном военные. Многие уже были на фронте, возвращаются из госпиталей, из командировок… Не очень разговорчивый народ. На мои вопросы, как обстоят дела на фронте, как наше наступление на юге, отвечают: приедешь и сам все увидишь. Ну что ж, приедем, посмотрим.

26.03.42.

Вот уже скоро месяц, как я лежу в госпитале в Лисичанске. Поездка моя на фронт окончилась весьма бесславно: сыпной тиф и снова больничная койка. Надоело страшно. Болезнь моя протекала очень тяжело, и я мог запросто отдать Богу душу. Я думал о том, что скоро наступит весна, зазеленеют леса, а я не увижу всего этого. Я не мог себе представить, что буду лишен всего этого. Мысль о невозможности такого печального исхода помогла мне побороть болезнь.

Интересно, что, думая о будущем, я больше мучался оттого, что по окончании войны я не смогу попить газированной воды с сиропом. Вероятно, у меня в эти минуты был очень сильный жар, и стакан холодной газированной воды казался высшим наслаждением. Еще одно интересное обстоятельство способствовало моему выздоровлению. Когда я впервые пришел в сознание, я заметил в левом углу моей простыни маленький розовый цветок, заботливо вышитый нежной девичьей рукой специально для меня. Я был еще слишком слаб, чтобы подтянуть его поближе, но в моем воображении виделась уже зеленая трава под этим цветком, которая как от ветра колыхалась при каждом моем шевелении. Прошло много дней, когда я достаточно окреп и подтянул к себе простыню с этим розовым цветком. И я увидел, что это был не цветок, а номер госпиталя, наскоро вышитый полинялыми красными нитками.

Сейчас я почти уже выздоровел.

27.03.42.

Очень беспокоюсь о своих домашних, ведь они могли легко от меня заразиться. Не менее беспокоит молчание Нинки… Чтобы быстрее проходило время, учу слова, читаю военный разговорник. Как хорошо, что я взял с собой книжечку стихов Гейне. Какое огромное наслаждение я от них получаю, замечательные сонеты. Очень понравился перевод прощальной песни из «Чайльд Гарольда». Да все стихи так хороши, что не нуждаются в похвалах.

30.03.42.

Получил вчера письмо из дома. Слава Богу, там все в порядке. Но от Нинки ничего нет, телеграмму в Москву она не послала. Я прямо совсем голову потерял, не знаю, что и думать. Но, думай — не думай, все равно ничего не придумаешь. Только бы она была здорова.

31.03.42.

Чувствую себя хорошо, прямо сейчас хоть вставай с постели и беги отсюда. Только вот ноги еще плохо меня держат. Погода переменилась: морозит и сильнейший ветер. Все эти дни была слышна сильная канонада, которой раньше никогда не было слышно. Я уж, грешным делом, подумал, что придется нам отсюда драпать. Это было бы не очень приятно, тем более при таком состоянии, как у меня.