Тимофей Печёрин - Город отражений

• Название: Город отражений
• Автор: Тимофей Печёрин
• Жанр: Фэнтези

Бывший студент, бывший пленник Кристалла Душ, а теперь и бывший рыцарь-храмовник. Он попадает в новый мир — странный и в то же время удивительно схожий с нашим миром. Причем реальность эта новая враждебна любому, кто в прямом смысле оказался не от мира сего.

Вдобавок, не дремлет и старый враг — Надзиратель за душами, угрожающий жизни алхимика Аль-Хашима.

Бесконечна как Вселенная запутанная дорога Небытия. Куда еще она приведет наших героев?

---

Эх, мечты-мечты. В реальности в спор с Якуб-Макаловым пустились, кажется, и Эдна, и Наталья. Одновременно. Чем вызвали процесс сродни тому, который среди химиков называется «реакцией нейтрализации». Собственно, реакция вышла бурной.

— Вы!.. Что вы за хрень несете?! — вскричала Эдна-Девяткина, — какая хорошая работа, какой карьерный рост? Продавец в «Алисе», чтоб вы знали, это ж даже не пустое место! Это как тряпка половая, о которую вытирают ноги все кому не лень — от клиента-кретина до трутней-менеджеров, греющих задницы в офисных креслах! Разве об этом я мечтала, когда училась на Факультете бизнеса? Да только кто меня спрашивал? Чтобы задницу греть, это ж надо связи иметь, знакомства. Иначе на теплое местечко не попадешь.

Что до машины… так я же ее в кредит купила, мне за нее о-го-го еще сколько выплачивать. И то вряд ли успею. Я ж ведь… ха-ха, эта… кандидатура для специального мероприятия — знаете, что это такое? С пониженной рентабельностью… короче, карьера моя и так скоро медным тазом накрылась бы.

На последних фразах ее даже разобрал смех. Причем не веселый и даже не высокомерный, но, скорее, истерический. Вольдемар Якуб-Макалов вновь оглянулся в направлении зрительного зала… опять, не иначе, вспомнил про доктора Нариманова. Но передумал, видимо. Решив, что и сам, и зрители-телезрители послушали эксперта в белом халате и без того достаточно. Пока достаточно…

Ну а Эдна с Девяткиной на пару подвели наконец черту под своей яростной отповедью:

— Что до ножей, — молвили они, вздыхая, — то у меня просто выбора иного не было. Я работаю в неблагополучном районе… да и вообще-то на улицах неспокойно… порой даже опасно… особенно для женщины. Так что мне оставалось делать? Как иначе защитить себя? Только вооружаться!

И когда спутница наша, еще раз глубоко выдохнув, замолчала, ведущий придумал-таки ответный ход. Причем додумался до кое-чего пострашнее, чем лишний раз ссылаться на какого-то психиатра.

— Слово предоставляется Дмитрию Мостовому, — провозгласил Якуб-Макалов, — близкому… другу подсудимой.

— Наташа! — чуть ли не в следующую секунду, подскакивая с места в дальнем ряду зрительного зала, выкрикнул почему-то прямо в камеру пресловутый Митя, — Наташа, я, честно говоря, не ожидал такого от тебя. Как ты могла поступить так со мной? Подставить? Опозорить на весь Отраженск?!

— Да пошел ты, тряпка, — нехотя огрызнулась Эдна. Но коль микрофона в пределах досягаемости не было, вряд ли ее услышал хоть кто-то, кроме нас.

— Ведь мало того, — продолжал обличать Митя, — мало того, что ты стала соучастницей преступления. Так еще твоя сегодняшняя речь… она недопустима… она просто ни в какие ворота не лезет! Ты смешиваешь с грязью своих коллег, свою работу… которой хоть я и сам не вполне доволен, но то был твой выбор, и я его уважаю. Нет, мало того: ты еще позволяешь себе… обвинять в своих бедах и неудачах других! Разве этому нас учили на бизнес-тренингах? Разве к этому призывает… ну, хотя бы Чип Гарнек в своей книге «Как стать свободным, добиться уважения и построить любовь»?! К этому, я тебя спрашиваю? А теперь вот эти ножи. Не самое лучшее решение проблем, согласись.

— Ой, да кто бы говорил, — ведущий с микрофоном хотя бы дал возможность ответить, и Наталья Девяткина не преминула ей воспользоваться, — лучшее решение, не лучшее. Сам-то тоже заступничек выискался. Помнишь… ну, хотя бы тех троих пьяных дегенератов? Они шли мимо и обложили нас обоих так, что лишний раз вздохнуть противно было. А тебе хоть бы хны. Даже не сказал им в ответ ничего.

— Каждый должен заниматься своим делом, — отрезал Мостовой с убежденностью, достойной как самого юного из пионеров, так и старейшего из большевиков, — а жандармерия на что? Которая содержится, кстати, и на наши с тобой налоги. С неадекватными же людьми разговаривать смысла я не вижу в принципе.

— Ну кто ж заставляет разговаривать, — с ехидством парировала теперь уже Эдна, — был бы хотя бы нож — глядишь, обошелся бы без разговоров.

А я за их перебранкой следил с неуместной, казалось бы, отрешенностью. Мало-помалу теряя интерес к происходящему в студии действу как таковому. Подумалось, что ведущий и вся дирекция Высшего канала любое слово, любое действие каждого из нас с дьявольской изворотливостью подают в нужном ключе. Нужном, понятное дело, не нам. Какой-то публицист из моего родного мира без обиняков признался, что его цель — не установить истину, а осудить. Той же самой цели заведомого осуждения служила каждая секунда эфирного времени, каждый звук, произнесенный перед камерой в студии «Часа с Фемидой». И даже, наверное, любой малозаметный жест. Как бы мы ни старались.

«Все, что вы скажете, может быть использовано против вас!» Так был ли вообще смысл трепыхаться?

С другой стороны, кабы мы сидели неподвижно и помалкивали, медиа-монстр, выдающий себя за богиню правосудия, и наше молчание смог бы интерпретировать выгодным для себя и нежелательным для нас образом. Хотя о чем я говорю? Так бы и дали нам отмолчаться, ага! Этот Вольдемар Якуб-Макалов тоже не зазря деньги получает.

Тем временем телевизионное судилище продолжалось, набирая обороты. Вслед за Митей Мостовым слово предоставили близким и знакомцам других подсудимых. Как чертики из коробочки появились они в студии с порцией дежурных сетований на устах.

Сам я при незримом присутствии Матвея Богомолова сподобился еще одной встрече с его благоверной. Осунувшаяся, совсем не красивая и не чурающаяся, судя по лицу, спиртного и курения, Света откровенничала перед всем Отраженском на тему, какой плохой муж ей достался. И поминутно всхлипывала, рассказывая, что я по двенадцать часов пропадал на работе, забросил воспитание сына и даже (о, ужас!) супружеский долг исполнял, от силы, раз в месяц. А теперь вот стал преступником. И как ей, несчастной, с этим жить, что Ярику рассказывать. Как объяснять, что папы долго нет дома.

Я пробовал игнорировать эту обличительную речь вместе с риторическими, обращенными, скорее, к телезрителям, вопросами. Но выбеленный урод Якуб-Макалов пресек эту попытку на корню.

— Смотрите, какая у вас прекрасная супруга, — обратился он ко мне елейным голосом, — красивая, а главное — терпеливая. Самому-то не стыдно ее огорчать?

— Еще сам на ней женись, — потеряв терпение, рявкнул я, — раз она такая, блин, прекрасная.

Не скажу, что такой ответ ведущего ошеломил, подействовал, как пощечина. О, такой вариант немало польстил бы моему самолюбию. Да только профессионалу, коим являлся Якуб-Макалов, тоже не впервой было иметь дело с подсудимыми, в том числе и гневными. Или хамоватыми. Так что не вздрогнул, не растерялся и даже не сжался этот примат в парике и во фраке. Он просто передумал читать мне нравоучения. Молча проглотил мою злобную реплику и отвалил… до поры до времени, понятно.

К Андрею Ливневу, как к человеку нелюдимому, одинокому, пришел лишь директор школы, в которой он работал. Клеймить, правда, не стал — не желая, очевидно, выносить сор из избы. Зато посюсюкал над судьбой калеки-подчиненного, что называется, от души. От меня не укрылось, как кривился от отвращения сам Вилланд… а может, и его отражение. Как уж тут разберешь?

Суть выступления директора была в следующем. В прежние времена Ливнев вел активный образ жизни, не чурался риска, у противоположного пола опять же пользовался успехом. Но травма, сделавшая его инвалидом, прежнюю жизнь начисто перечеркнула. А интересов новых, не требующих физических усилий, у бедняги так не появилось. Пытался Андрей заполнить пустоту в душе работой — директор при этом не преминул припомнить случаи, когда подсудимый охотно подменял других учителей. Но… не вышло. Возможно, даже рассудок у Ливнева немного повредился. Услышав такое предположение, я еще подумал, что с доктором Наримановым сей оратор неплохо бы спелся.

А итог-де мытарств учителя-калеки известен. Соучастие в преступлении, убийство человека. Не иначе, предположил директор школы, Андрей Ливнев взялся за оружие без всякой ненависти. Но по единственной причине — доказать, что он по-прежнему чего-то стоит. Что он все еще мужик, сильный и смелый, а не жалкое существо, тихо гниющее в одиночестве. Доказать хотя бы самому себе.

Не забыли на работе, решив навестить, и Наталью Девяткину. Хотя она даже формального сочувствия не дождалась. Делегировала сеть «Алиса» на передачу кое-кого из менеджеров — высокую и тощую как жердь даму средних лет, коротко стриженную и закованную в строгий брючный костюм.

Не выражая ни тени эмоций и с выражением презрения на костлявом лице, дама-менеджер сухо перечислила выдержки из личного дела продавца Девяткиной. Разумеется, сделав особый акцент на неудовлетворительной рентабельности магазина, в котором подсудимая продавщица работала. Именно «работала», а не «работает». Употребив это слово в прошедшем времени, дама-менеджер более чем прозрачно намекнула, что карьера Девяткиной закончена вне зависимости от исхода процесса. Столь серьезной организации, каковой себя считала сеть магазинов «Алиса», не нужны были сотрудники, не ладящие с законом.