Теннесси Уильямс - Лето и дым

• Название: Лето и дым
• Автор: Теннесси Уильямс
• Издательство: Гудьял-Пресс
• Жанр: Драма
• Год: 1999
• ISBN: 5-8026-0020-9

Лето и дым (англ. Summer and Smoke) — пьеса Теннесси Уильямса 1948 года. Произведение рассказывает об одинокой дочери священника (Альма Уайнмиллер), за которой ухаживает грубый доктор (Доктор Джон Бьюкенен младший), в которого она была влюблена в детстве.

---

Джон (чуть погодя). Вы что — продрогли?

Альма. Нет-нет, что вы!.. Нисколько!.. С чего вы взяли?

Джон. Вы вся дрожите.

Альма. Разве?

Джон. А вы не замечаете?

Альма. Пустяки, легкий озноб — малярия, должно быть.

Джон. У вас малярия?

Альма. Ничего серьезного, уверяю вас. Так просто, небольшие приступы — тут же проходят. (Беспечный смешок.)

Джон. Что это у вас за манера смеяться, мисс Альма?

Альма. Какая манера?

Джон пытается воспроизвести ее смех. Она снова в замешательстве смеется.

Джон. Вот-вот. Именно эта.

Альма. Вы совершенно не изменились. Ну ни капельки! Вам, как и в давние времена, доставляет удовольствие смущать меня!

Джон. Мне, вероятно, не следовало бы говорить вам, но я слышал, как вас передразнивали на одной вечеринке.

Альма. Передразнивали на вечеринке? Кого передразнивали?

Джон. Вас.

Альма. Меня?.. Как же… что во мне передразнивали?

Джон. Показывали, как вы; пели на чьей-то свадьбе.

Альма. Голос передразнивали?

Джон. Движения, жесты, выражение лица! Некоторые считают вас чуть манерной.

Альма. Загадочно!..

Джон. Да, не следовало мне все-таки говорить вам. Вы расстроились.

Альма. Ни в малейшей степени. Просто заинтригована.

Джон. И фразы вы строите как-то с вывертом. Пиротехнические эффекты… Почему не сказать просто — фейерверк?

Альма. А кто передразнивал меня на той вечеринке?

Джон (усмехаясь). Ей вряд ли хотелось, чтоб вы узнали.

Альма. Ей? Так это была, значит, женщина?

Джон. Не мужчина же, как вы думаете?

Альма. Нет, но я и не думаю, что на это способна порядочная женщина!

Джон. Знай я, что вы так разволнуетесь, не сказал бы.

Альма. Да нет, я совершенно спокойна. Меня просто гложет любопытство, и я поражена… Людская злоба, да к тому же ничем не вызванная, всегда поражает меня. А те, кто называет меня манерной и занимается этими гадкими передразниваниями, подумали бы лучше о том, что мои жизненные условия не совсем такие, как у них. Нам с отцом приходится… нести свой крест!

Джон. Какой крест?

Альма. Вы наш сосед — как вы можете не знать о нашем кресте?

Джон. Миссис Уайнмиллер?

Альма. Как только отца посвятили в сан, она словно в детство впала и тем самым сбыла с рук это хлопотливое занятие — вести дом священника. Все эти хлопоты легли на меня, когда я была еще девочкой, и потому-то, наверно; иные из моих наиболее взыскательных сверстников и стали находить меня странной.

В воздух взлетает еще одна ракета. Толпа издает: «А-а-а-а!»

Джон. Вам следовало бы встречаться с молодыми людьми.

Альма. А я не затворница. Правда, я не порхаю по вечеринкам и не передразниваю других, но я ни в коем случае не затворница.

Джон. Я встречал вас в библиотеке и в парке, но только два или три раза — с молодым человеком. Причем всякий раз кто-нибудь вроде Роджера Доремуса.

Альма. У нас с вами просто разный круг знакомств. Если бы я пожелала быть с вами столь же откровенной, как вы со мной, — а откровенность подобного рода служит подчас лишь прикрытием грубости, — я могла бы сказать, что хотелось бы видеть вас в обществе какой-нибудь… ммм… какой-нибудь… порядочной девушки. И печальнее всего, что вы готовитесь стать врачом! Намереваетесь заняться здесь, в Глориоз-Хилле, той же профессией, что и ваш отец! (Голос ее перехватило рыданием.) Но в то время как он всего себя отдает борьбе с лихорадкой в Лайоне, вы разъезжаете с недозволенной скоростью в своем автомобиле от одного дорожного кабака к другому! Вы — талантливый молодой врач, с отличием кончивший университет! (Отвернувшись в сторону, прикладывает платок к векам.) Знаете, как бы я это назвала? Я назвала бы это кощунством! (Не в силах сдержать рыданий, вскакивает со скамьи.)

Джон (хватает ее за руку). Куда вы?.. Постойте!

Альма. Стоит мне спеть на людях, и обязательно разнервничаюсь!.. Отпустите руку.

Продолжая держать ее за руку, Джон с усмешкой глядит ей в лицо. В сгустившихся сумерках из-за лениво проплывающих по театральному горизонту облаков выглядывают звезды. Оркестр вдали исполняет «La Goiondrina».

Пустите, прошу вас.

Джон. Перестаньте злиться.

Альма. Вам непременно хочется, чтоб на нас обратили внимание?

Джон. Нет, не хочется. Поэтому сядьте, пожалуйста.

Взлетает ракета.

Толпа: «А-а-а-а!.»

Альма. Вы кинули шутиху и завели разговор, только чтобы поиздеваться Надо мной, как в детстве. Вы подошли с единственной целью — рассказать мне об этой недостойной выходке с передразниванием и тем самым смутить меня, сделать мне больно. А теперь отпустите руку, и я удалюсь. Вы преуспели в своих намерениях. Мне действительно стало больно, я разыграна из себя дуру, а вам ведь только того и надо было. Так что теперь отпустите меня!

Джон. На вас обращают внимание! Неужто вам невдомек, мисс Альма, что вы мне Нравитесь?

Альма. Нет-нет, Неправда.

Еще одна ракета.

Джон. Правда. Правитесь, и очень. Иногда по ночам, если поздно вернусь, я гляжу напротив, на окна вашего дома. И в одном из них что-то белеет. Не вы ли это случайно, мисс Альма? Или это ваш доппельгенгер выглядывает из окошка и посматривает на меня? А?

Альма. Хватит о доппельгенгере, что бы ни означало это слово!

Взлетает ракета.

Джон. Глядите, какая красивая! Римская свечка называется.

Взлетевшая в глубине «римская свечка» рассыпает яркие брызги всех цветов радуги за спиною фонтанного ангела. Джон и Альма смотрят, повернувшись к залу в профиль.

(Считая вспышки.) Четыре… пять… шесть… и все? Нет — семь!

Пауза.

Альма (медленно садится, отсутствующе). О господи… (Обмахивается веером.)

Джон. А что, если нам прокатиться?

Альма (с излишней готовностью). Когда… сейчас?

Снова, все той же ленивой походкой, к фонтану бредет Роза Гонзалес. Джона упорно тянет к ней, и внимание его все время отвлекается от Альмы.

Джон (с наигранной беспечностью). Днем как-нибудь…

Альма. А скорость превышать не будете? Джон. С вами нет, мисс Альма.

Альма. Ну что ж… Джон, я была бы рада. Джон (встав со скамьи, идет к фонтану). Наденьте только шляпу с перьями!

Альма. У меня нет шляпы с перьями.

Джон. Достаньте!

Еще одна ракета, и толпа снова издает долгое «а-а-а!». Джон вразвалочку бредет к фонтану, у которого замешкалась Роза. Проходя мимо нее, он что-то шепчет, и она, рассмеявшись, неторопливо уходит. Наспех глотнув воды у фонтана, Джон следует за Розой, бросив на ходу Альме: «Покойной ночи!» Издали доносится смех. Какое-то время Альма сидит неподвижно, затем подносит к губам белый платочек. Входит мистер Роджер Доремус, низенький человечек, смахивающий на воробышка. В руках у него футляр с французским рожком.

Роджер. Ф-ф-фу!.. Ох!.. Ну и ну!.. Что вы скажете, мисс Альма?

Альма. Скажу?.. О чем?

Роджер (уязвленный). О моем соло на французском рожке.

Альма (не думая, медленно). Я не обратила внимания. (Встает со скамьи, берет его под руку.) Придется опереться на вашу руку — голова что-то кружится.

Свет на сцене медленно меркнет. Последний раз взлетает ракета, и издалека доносится заключительное «а-а-а-а!» толпы. Вступает музыка, луч света освещает только каменного ангела.

Картина вторая

В доме Уайнмиллеров.

Из внутренней двери появляется миссис Уайнмиллер. В руках у нее зонтик от солнца, из складок которого она достает шляпку с белым волнистым плюмажем. Примеряет шляпку, глядясь в зеркало.

Миссис Уайнмиллер. Если б я надела шляпку с перьями и лентами, Кавалеры бы ко мне лезли с комплиментами! Если б в бархатной накидке вышла я на сквер, Был бы очарован мной красивый офицер! Если б на веранде белой вальс я танцевала, Всем мужчинам бы я там сердце разбивала! Ха-ха-ха-ха!