Яков Резник - Сотворение брони

• Название: Сотворение брони
• Автор: Яков Резник
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-7529-0018-2

«Еще девять месяцев оставалось до нападения фашистов на нашу страну, а Михаил Ильич Кошкин уже пал за ее свободу — пал первым солдатом Великой Отечественной войны…»

Трудно, порой драматично складывалась судьба главного героя этой книги — одного из тех, кто в годы первых пятилеток выковывал броневую мощь державы. В центре повествования — история создания Т-34, лучшего танка второй мировой войны, история того, как в суровую военную пору было налажено производство боевых машин на Урале.

Без преувеличения можно сказать: «Сотворение брони» — самое известное из произведений свердловского писателя Якова Резника. Повесть трижды издавалась в Свердловске и Москве.

А недавно пришло сообщение: «Сотворение брони» переводится на болгарский и чешский языки.

К сожалению, Яков Лазаревич Резник не увидел нового издания своей книги. Писатель скончался в феврале 1988 года на семьдесят шестом году жизни.

---

«К чему он клонит? Мало ли ядовитых строк появляется в буржуазной печати?» — думал директор, не понимая, зачем нарком говорит об этом, если сам поддержал перед ЦК и правительством ходатайство уральцев об отсрочке пуска.

— Есть же решение, товарищ Серго! Коллектив все делает, чтобы новый срок не был сорван. Первый грохот не получился — второй идет лучше. К пуску завода соберем его и пушку Брозиуса, она уже обставляет грохот.

— Аи да комсомолята славные! — весело забился в трубке голос Серго. — Что я тебе говорил: не бойся, доверяй молодым! А скиповая лебедка как?

— Есть надежда и на лебедку…

2

История с коксовым грохотом Гризли и пушкой Брозиуса могла бы вызвать безобидную усмешку, если б не обнажила с такой неумолимостью неумение уралмашевцев…

Начали с грохота преднамеренно: что может быть проще этой машины для сортировки кокса?! Но Гризли оказался с норовом.

Отлили и обработали за год множество боковин, валов, роликов, а годных для сборки почти не было. Литье шло с песочными и газовыми раковинами. Редкая деталь получалась у станочников по чертежам. Недавние фабзайчата и вчерашние строители иной раз даже боялись включать станки — того и гляди, не только опять брак выдадут, но еще и кисть отхватят, скулу своротят железные вражины: кто знает, может, там, в Германии или в Англии, в них что-то вставили вредительское…

Да и сборщики, отобрав из сотен деталей единицы годных, никак не могли осилить этого Гризли.

Привезут боковины грохота на сборку, станут проверять — оси отверстий не совпадают. Начнут их перетачивать, делать по ним вкладыши подшипников, а те не входят или, наоборот, болтаются. Доработались до того, что мастер приказал ставить под вкладыши жестяные подкладки.

— Старые портянки в новые сапоги надеваем, — над собой же смеялись сборщики.

И с пушкой Брозиуса — тоже вроде бы неказистой, но все же более сложной машиной — изрядно намаялись.

Поначалу эту пушку для забивки лётки доменной печи доверили собирать старым, опытным слесарям — молодых и близко не подпускали. Чтобы посмотреть, как бородачи колдуют над цилиндрами пневматической пушки, ребята забирались на крышу будки мастеров или на кран, но учиться нечему было — даже единицы годных деталей и те по вине самих сборщиков часто превращались в брак…

Взыграло тут юношеское самолюбие: «Неужто не сможем?!»

Секретарь комсомольской организации механического цеха слесарь Анатолий Федоров возглавил ударную бригаду сборщиков. В заготовительных цехах появились посты «легкой кавалерии» для контроля за продвижением деталей. Их отливали и обрабатывали комсомольцы. Передовикам вручали красные знамена, бракоделам — рогожные. Огромные плакаты вывешивались на участках, виновных в задержках и браке:

«Я, девятый по счету цилиндр, выброшен на свалку из-за песочных раковин. Когда этому будет конец? Если и новые отливки пойдут в брак, то нам, цилиндрам, — вечная ржа, вам, бракоделам, — вечное бесславие».

Наконец несколько цилиндров получились годными.

Федоровцы с головой ушли в работу, забыли, когда день, когда ночь. После смены на сборку приходили молодые плотники и клепальщики, кузнецы и сварщики, просили Федорова: «Дай, Толя, пособить…» И в такие минуты малорослый, едва видный среди других парней Толя самому себе казался на голову выше.

Почему-то именно пушка оказалась в центре общего внимания, хотя тут же неподалеку собирали второй коксовый грохот, а краны проносили над головой огромные металлические заготовки для скиповой лебедки — самой сложной из трех начатых сборкой машин. Командовал сборщиками лебедки недавний сорвиголова Игорь Мальгин, не на шутку напугавший однажды жителей поселка.

…Достраивался первый трехэтажный дом. Жильцы землянок и бараков с нетерпением следили, как штукатурили фасад, вставляли окна и двери, настилали крышу. Заселения ждали, как великого праздника: за этим домом пойдут другие, такие же добротные, и переселят в те дома рабочий люд, прежде всего, конечно, из землянок.

И в этот праздник ожидания, предчувствия лучшей жизни ворвался негаданно-непрошенно Игорек Мальгин.

На рассвете выходного дня жителей соседних бараков разбудил будто с неба падающий гул и треск. Выскочившие на улицу обнаружили, что шум несется с крыши незаселенного дома.

Слесарь Коля Плесконос, ловко вскарабкавшись на сосну, увидел на крыше что-то вроде самолетных крыльев с пропеллером.

— Там штука дьявольская — сорваться может!.. — закричал он, предупреждая стоящих внизу. — На крышу, мужики, не то беда!

Самоделка с фанерными крыльями и корпусом тряслась всем телом, стучала по кровле маленькими, должно быть, снятыми с тачек колесами. Изношенный мотоциклетный мотор визжал, стрелял, захлебывался кашлем. За деревянными бортиками ящика-кабины виден был мальчишка в черном матерчатом шлеме. И по этому шлему — больше, чем по лицу, грязному и, казалось, испуганному собственной дерзостью, — Николай узнал Игоря Мальгина.

Мальчишка увеличивал подачу топлива — это подтверждал усилившийся грохот. Вдруг левая рука Игоря вскинулась, застыла с растопыренными пальцами. Плесконос догадался: Игорь командует мальчишкам, чьи головы видны на гребне крыши. В их руках, как вожжи у возниц, были зажаты веревки и брезентовые пояса. Концы узлами завязаны на скобах корпуса, чтобы до сигнала удержать на скате крыши подпрыгивающего, нетерпеливого деревянного коня, который, как они надеялись, взовьется и полетит.

— Хлопчики! — во всю силу легких закричал Плесконос, уже теряя надежду, что люди успеют подняться на крышу до того, как случится непоправимое. — Крепче держите веревки! Крепче! Не отпускайте! Иначе рухнет, погибнет Игорек…

Его услышали. Один мальчуган перестал разматывать веревку. Другой начал отползать назад, на противоположный скат, натягивая брезентовый ремень, как струну.

— Мальгин! — срывая голос, орал Николай. — Выключай мотор! Сорвешься!

Но Игорь, оглушенный грохотом двигателя, ничего не слышал. Его рука с растопыренными пальцами резко опустилась вниз, схватилась за руль.

Весь напрягшись, мальчишка ждал, когда освобожденная от пут машина пробежит на колесах два-три метра ската. В эти мгновения он должен дать двигателю максимальные обороты, чтобы полететь…

Несколько секунд протянулись как вечность — машина продолжала трястись на одном месте.

Игорь обернулся, чтобы повторить приказ своим помощникам, и увидел на гребне крыши мужчин, перехвативших у ребят веревки и ремни.

…После неудавшегося полета Игорь стал быстро взрослеть. Окончив семилетку, попросился на завод учеником слесаря. Трех лет ему хватило, чтобы достичь шестого разряда, с отличием защитить диплом на вечернем отделении индустриального техникума и стать бригадиром слесарей на сборке скиповой лебедки. Но когда бригадирство уже совсем было на лад пошло, Игорь неожиданно решил уступить свое место немцу, присланному фирмой из Германии.

Это возмутило бригаду и больше всех старейшего слесаря Назарыча.

— Нам горбатить — германцу на нашей шее сидеть?!

Не сумев убедить Игоря, Назарыч позвал мастера соседнего пролета Власа Никитича Мальгина. Тот выслушал старого приятеля, насупился, но рта не раскрывал.

— Чего усатую губу сосешь? Поди, не спрашивал у тебя совета племянник твой? Втемяшь ему, что не на ту дорожку сворачивает.

Но Влас Никитич продолжал молчать.

В шестнадцатом году на русско-германском фронте отравили газами отца Игоря, и мать вскоре умерла.

Кому растить Игорька, если не ему, Власу Никитичу? Баловал он парнишку, прощал ему шалости, которые не прощал и родным детям. И от души радовался, когда Игорь успевал и в работе, и в учебе. Специально на сборочный участок подался из механического, чтобы быть ближе к парню, подсказать что, если потребуется, молодому бригадиру.

— Не сплеча ли рубишь, Игорь? — спросил наконец Влас Никитич под требовательными взглядами Назарыча. — Не во вред ли делу твоя затея?

— На пользу! — доказывал Игорь. — Вейганд — друг, коммунист, а какой он сборщик, вы знаете не хуже меня. С таким бригадиром лебедку соберем к Первому мая. Мы график с ним прикинули, завтра со всеми обсудим.

— Выходит, упряжку ты ему уже сторговал?

— Не намекнул даже, хотя вижу: Вейганд справится лучше, чем я.

— Допустим, — кивнул Назарыч. — Но как его бригада поймет? Как начнет талдычить по-русски, будто в ступе печенку молотит. А по-немецки никто у нас, кроме тебя, не кумекает.

— Я буду переводить. И Вейганд учится — скоро все его будут понимать.

Русский язык Вейганд начал изучать самостоятельно еще на родине, но разговаривать там ему было не с кем. Только на Машинострое, куда фирма направила его с двумя сборщиками, ему повезло на учителя.