Яков Резник - Сотворение брони

• Название: Сотворение брони
• Автор: Яков Резник
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-7529-0018-2

«Еще девять месяцев оставалось до нападения фашистов на нашу страну, а Михаил Ильич Кошкин уже пал за ее свободу — пал первым солдатом Великой Отечественной войны…»

Трудно, порой драматично складывалась судьба главного героя этой книги — одного из тех, кто в годы первых пятилеток выковывал броневую мощь державы. В центре повествования — история создания Т-34, лучшего танка второй мировой войны, история того, как в суровую военную пору было налажено производство боевых машин на Урале.

Без преувеличения можно сказать: «Сотворение брони» — самое известное из произведений свердловского писателя Якова Резника. Повесть трижды издавалась в Свердловске и Москве.

А недавно пришло сообщение: «Сотворение брони» переводится на болгарский и чешский языки.

К сожалению, Яков Лазаревич Резник не увидел нового издания своей книги. Писатель скончался в феврале 1988 года на семьдесят шестом году жизни.

---

Минута сближения, пока мчащиеся друг на друга машины не затормозили, показалась Кошкину вечностью. Танки, прикипев гусеницами к брусчатке, замерли в метре друг от друга.

Машина Мальгина оказалась рядом с Михаилом Ильичом и начальником отдела испытаний центрального полигона Евгением Анатольевичем Кульчицким, стоявшими с краю группы зрителей. В армии Кульчицкого называли «танковым Чкаловым». Через его руки прошли едва ли не все новые конструкции, в их числе и машины Кошкина. Он был самым несговорчивым, неподатливым, жестким приемщиком, но Кошкин любил его, хотя в часы испытаний беспокоился не меньше других, как бы Кульчицкий не покалечил опытную машину. Авторитет Кульчицкого был незыблем для Михаила Ильича. Волнений на проводимых Кульчицким испытаниях было предостаточно, но они оправдывались сторицей. Кошкин знал: и здесь, в Кремле, Евгений Анатольевич горой встанет за «тридцатьчетверку», будет биться с любым, кто вздумает преградить ей путь в армию.

Кульчицкий опоздал почему-то к началу смотра, явился уже в момент маневра «тридцатьчетверок» и, найдя глазами Кошкина, поспешил к нему.

— Что грустишь, отшельник? Твои красотки пленили здесь всех, кто в технике смыслит… Во, как затормозила славно — узнаю почерк Мальгина!

Едва Игорь раскрыл люк и выскочил из танка, как заметил приближающихся к ним Сталина и Ворошилова.

— Подтянитесь, именинники, — сказал Кульчицкий.

Игорь поспешил вытереть платком лицо и шею, одернул на себе комбинезон и встал рядом с Кошкиным и Кульчицким.

Подошедшие пожали руки всем троим.

— Эффектное зрелище, — произнес Сталин негромким голосом, в котором, как и в непроницаемом лице его, нельзя было уловить ни осуждения, ни восторга. — А не подвергаете ли вы, товарищ Кошкин, риску человека и танк таким маневром?

— Нет, товарищ Сталин. В нашей машине, с нашими водителями риска нет.

— А вы, товарищ Кульчицкий, как считаете? Ворошилов говорит — вы испытывали этот танк.

— Испытывал, товарищ Сталин, с наслаждением. Такой машины у нас не было, и я думаю — такой нет нигде в мире.

— Хорошая, значит, надежная, а во всем ли такая надежная?

Вопрос мог относиться и к Кульчицкому, и к Кошкину. Ответил Михаил Ильич:

— Главное сцепление замучило…

— Видеть свои промахи и признавать их — неплохо. Но это еще не мудрость.

— Для главного сцепления, товарищ Сталин, удалось подобрать лучшую марку стали. Надеемся, это усилит…

Небольшой шум, возникший в группе военных, привлек внимание Сталина.

— О чем вы там, Павлов? — повернул он голову. Комкор подошел:

— Старый спор, товарищ Сталин. Артиллеристы утверждают, что утолщенная броня «тридцатьчетверки» и ее форма не спасут от снарядов противотанковых пушек противника.

— Разве не обстреливали?

— Без этих спорщиков много раз. Результаты превосходные.

— Пусть обстреляют сами в вашем присутствии.

На следующий день на подмосковном полигоне «тридцатьчетверку» подвергли придирчивому огневому испытанию. С дистанции в пятьсот метров снайпер-артиллерист посылал из противотанкового орудия сорок пятого калибра снаряд за снарядом в треугольники, начертанные мелом в разных местах корпуса и башни. Пробоин — ни одной, только неглубокие вмятины в броне танка. Павлов, желая еще больше уязвить артиллеристов и увлекшись, поставил мелом крест на нижней кромке башни.

— Сюда бейте! И это вам не поддастся!

Снаряд снайпера заклинил башню.

Кошкин возмутился:

— Нечестно, товарищ комкор! Выдали нас… Знали же, что собираемся делать ограждение.

Павлов расхохотался:

— Я умышленно, чтобы ты не зазнавался. Ведь танк твой практически неуязвим для снарядов противотанковых пушек. Радуйся, Миша, — не-у-яз-вим!!

В Занках

1

Коварно подбиралась хворь к Михаилу Ильичу.

Был бы рядом врач или фельдшер, когда перегоняли танки, он бы уловил признаки обострения затяжной простуды. Но ни врача, ни фельдшера не было, и в Москве Кошкин к медикам не обращался — боялся, запретят вести танки на Южный завод. А конструктор хотел еще раз проверить свои машины. Танки понравились почти всем участникам смотра, и наркому Малышеву поручили подготовить проект решения Совета Народных Комиссаров о Т-34. Но нашлись скептики, которые считали, что «тридцатьчетверки» не пройдут гарантийного срока без поломок. Эти скептики могли на заседании Совнаркома сорвать решение о начале серийного производства Т-34. Доказывать им, что нет еще таких танков, которые без повреждений выдержали трехтысячекилометровую норму, не имеет смысла — скажут: новые машины обязаны.

Михаил Ильич явился к начальнику главка наркомата с предложением:

— До нормы осталось около тысячи километров, как раз до завода пройти. Разрешите, и мы отнимем у противников танка последний козырь.

— Хорошо бы, Михаил Ильич, — колебался начальник главка, не решаясь отправить колонну в весеннюю распутицу. — Но ведь устали машины и люди.

— Вытерпим! Докажем!

— Разве что без тебя, Михаил Ильич. Плохо выглядишь, тебе надо поездом.

— Ну уж нет — без меня не выйдет. Мало ли какие изъяны вскроются в дороге.

Весенний поход «тридцатьчетверок» из Москвы на Южный завод оказался не легче зимнего.

Снег ушел в землю, оставшись только в лесных дебрях пористыми бурыми островками. Но дожди зарядили хлесткие. Грязь налипала на гусеничные ленты, намертво присасываясь к тракам. Когда шли не дорогами, а полями — последними куда чаще, — бывало, то один, то другой танк тонул в раскисшей земле, и, чтобы вырваться из грязи, механики, слесари-инженеры вместе с Кошкиным становились лесорубами, клали гати.

На самых трудных участках Михаил Ильич находился с Игорем Мальгиным в головной машине. Когда танк попадал в топь, Игорь не давал конструктору выходить из машины, хотел уберечь простуженного.

Хотел, но не уберег. Почти в конце пути хлынул ливень с громом и молнией. Головная машина, скользнув по краю косогора, остановилась. Выбравшись через люк водителя, Михаил Ильич оказался в воде. Должно быть, тогда, обостренное затянувшимся бронхитом, и возникло воспаление легких.

Михаил Ильич скрывал, что усилилась боль в груди. Оп чувствовал ломоту в суставах, временами жар, но не хотел поддаваться болезни. Надо было за месяц устранить обнаруженные в походе недостатки машины — хотелось явиться в Совнарком, когда будет решаться ее судьба, с чистой совестью.

Его вызвали в Москву в хороший теплый весенний день. И заседание Совнаркома было теплым и хорошим. После доклада Малышева дали слово Михаилу Ильичу. И ни одного критического замечания по машине никто, не сделал.

Совет Народных Комиссаров решил пустить танк Т-34 в серийное производство.

Кошкин прилетел из Москвы сияющим, и друзья, встретившие его на аэродроме, на радостях как-то и не придали значения, что он побледнел, осунулся. Решили: от хлопот это, от волнений, которые теперь уже позади.

Автомобиль вел Максарев. Справа от него — Кошкин, позади едва поместились Морозов, Мальгин и занимавший половину сиденья Остап Вирозуб. Машина мчалась к городу, а Михаил Ильич подробно рассказывал, как шло заседание Совнаркома, кто выступал и как быстро и единодушно было принято постановление о «тридцатьчетверке».

— Слава та пошана Радянський влади! — выкрикнул Вирозуб митинговым голосом. — Довги роки Мыхайлу Ильичу — брату ридному, зодчому «тридцатьчотвиркы»!

И, обхватив ручищами плечи Кошкина, тряс его от избытка чувств.

В июне сорокового года, через месяц после решения правительства, пять серийных танков вышли на заводские испытания. И снова — изменения на ходу, отладка технологии, накопление навыков, опыта — всего этого требовало производство новой машины.

Ждали государственного плана выпуска «тридцатьчетверок» во втором полугодии. Он поступил в конце июля.

…Заводской слет стахановцев слушал Кошкина. Михаил Ильич говорил, что до конца года Красная Армия получит десятки «тридцатьчетверок», а в сорок первом в каждом квартале — во много раз больше.

— «Тридцатьчетверку» создал наш коллектив. Теперь он имеет возможность не только выполнять государственный план по новым машинам, но и помочь своим опытом, кадрами другим предприятиям. Они не изведают тяжкого пути нашего коллектива к «тридцатьчетверке». Когда пробьет час, многие заводы начнут делать ее без мук и проволочек!

Боковым взглядом Остап Вирозуб поймал остроносое лицо Степаря. Улыбается как будто чистосердечно… Правда, он решительно взялся за перестройку участков, организацию серийного производства новой машины. Понял свою ошибку, раскаялся или просто спешит погреться в лучах восходящей славы «тридцатьчетверки»? Обманчивой бывает физиономия. Морозов, к примеру, и сейчас насуплен, кажется недовольным, но Вирозуб-то знает, как он счастлив, — вот уж кто внес в машину свой честный вклад. Он и Кошкин! Сколько придумали, сделали вместе! Другие роптали: «Египетские пирамиды бумаг изводим, на истопку пойдет!..» Вот те «истопка» — весомей золотого запаса. На каждый узел, агрегат, на каждую деталь «тридцатьчетверки» — калька, чертеж, технологическая карта. «Возьмем из хранилищ золотой запас, — размышлял Вирозуб, — отвезем волжанам, а может быть, и на другие заводы, а те за месяцы пройдут то, что мы за годы…»