Майк Гелприн - Перехват

• Название: Перехват
• Автор: Майк Гелприн
• Жанр: Боевая фантастика

«Я верю, что не всем из тех, кто прочтёт этот сборник коротких новелл, доподлинно известно, что означало по отношению к литературе слово «перехват». На этот случай коротко рассказываю. Перехват – это профессия, зародившаяся в середине шестидесятых и напрямую связанная с литературой. Перехватчик занимал рабочее место вблизи магазина «Старая книга» и проводил там трудовой день, тщательно следя за тем, чтобы книги, обладающие рыночной стоимостью, ни в коем случае до прилавка не дошли.

Профессия насчитывала сотни тонкостей, которые позволяли опытному перехватчику раскрутить на незаконную продажу книг самого недоверчивого гражданина, ненавидящего проклятых спекулянтов преданного строителя коммунизма. Перехваченные книги потом перепродавались на книжных толчках, известных также как чёрные рынки, менялись в книгообменниках или просто ставились на полку.

Этот рассказ – серия коротких историй, заимствованных из моего личного опыта спекулянта-перехватчика…»

---

– Дрючков есть? – спросил Вася, изучив пункт, значащийся на шпаргалке под номером первым.

– Кто? – хором изумились представители книжного подполья.

– Дрючков, – повторил Вася, – или как его, Дрюченков, вот.

– Дрюон, что ли? – осведомился самый догадливый.

– Точно! – обрадовался Вася. – Он самый, Дрюон. Есть?

– Есть, – успокоили его.

– Почём?

– А тебе какой нужен? Дрюона вышли четыре книги.

– Мне какую подешевле.

– Последний Дрюон самый дешёвый. Шесть рублей.

– Шесть?! Ни себе хуя! А подешевле чего есть?

– Да смотря, что тебе надо.

– Сичас, – Вася углубился в документ. – Дерьма!

– Дюма, что ли? – проявили смекалку спекулянты.

– Ну! Точно, Дюма. Почём?

– Дюма ещё дороже. Похоже, тебе будет не по карману.

– Да, мужики, у вас не забалуешь. Ну, хоть что-то есть подешевле?

– Есть. Пушкин.

– Пушкин? А о чём он пишет?

4. Мордатый

Колю по кличке Мордатый можно было принять за кого угодно, но только не за любителя изящной словесности. Коля отличался небольшим ростом, косой саженью в плечах и свекольного цвета круглой, вечно небритой рожей. Шрам на левой щеке, перебитый нос и заплывшие маленькие глазки его также отнюдь не украшали. Читал Коля исключительно фантастику, и являлся по отношению к этому жанру литературы настоящим знатоком и авторитетом.

На спор он воспроизводил по памяти тексты Стругацких, начиная с любой фразы в любом их произведении, и ни разу не ошибался. Фактически, он учил Стругацких как стихи, и по его собственному признанию, перечитывал их книги сотни раз, вплоть до полного запоминания. Собственный Колин язык, впрочем, сильно отличался от того, что использовали мэтры. Процент мата в его речи был выше, чем у любого другого из тех, кого я когда-либо слышал.

– Охуительная хуйня, хуярил её пока не охуел, – восторженно отзывался Мордатый о полностью захватившем его процессе чтения очередной книги Саймака.

– Пиздец, как опиздинительно пиздёныш пиздячит, – отдавал он должное творчеству Каттнера.

– Ебануться можно, как заебись, просто ёбаный насрать, – возносил Коля хвалу романам Андрэ Нортон.

Вдова профессора Ч. приносила книги на продажу по одной. Я был её единственным покупателем, и дело она имела только со мной, ссылаясь на то, что хочет отдать книгу в хорошие руки. Каждый акт купли-продажи сопровождался у нас беседой на литературные темы. Убедившись, что я знаком с творчеством писателя, с которым она навсегда расстаётся, милая и очень интеллигентная дама уходила, хотя и в слезах, но частично удовлетворённая.

Очередная беседа вертелась вокруг творчества Валишевского. Мы поговорили о российских историках, дружно осудили Пикуля, воспели хвалу Соловьёву и Костамарову, пожюрили Лажечникова, и, наконец, вожделенный томик Валишевского был извлечён из старомодного лакированного ридикюля и передан мне на оценивание.

В этот момент и появился неожиданно Мордатый, отличающийся помимо всего прочего дружелюбием и приветливостью.

– Здорово, ёбаный ты папуас, – заорал он, приближаясь и распахивая объятия. – Сто лет не виделись, ебись ты в рот. А это что за блядища?

На этом мои отношения с профессорской вдовой оказались законченными.

5. Ассортимент

Магазин «Старая книга», у которого я нёс трудовую вахту, был расположен очень удобно. В ста метрах от него находился пивной ларёк, а чуть дальше – винно-водочный магазин и пункт приёма посуды. Поэтому расставшийся с книгами гражданин уже через пять минут мог принять на душу или, по крайней мере, взять две больших с подогревом. Между букином и винно-водочным стояла хрущёвская пятиэтажка с очень удобно расположенной первой парадной – туда отводили продавцов с приличным количеством книг, и товар смотрели уже не спеша, торгуясь отчаянно и умело.

Книгоноша вылез из переполненного троллейбуса и направился к букину. В каждой руке он имел по портфелю, раздутому от избытка содержимого, и, кроме того, на спине нёс внушительных размеров рюкзак. Судя по специфике и выражению лица гражданина, подкрепить гаснущие силы портвейном ему было крайне необходимо.

– Сдавать? – окружила клиента группа перехватчиков.

– Сдавать, – подтвердил тот.

– Чего хорошего есть? – продолжался традиционный опрос.

– А всё хорошее, – оптимистически заявил сдатчик.

– Отлично, – пойдём с нами, мы больше дадим.

– А вам они нужны, что ли?

– Ну, ты, мужик, даёшь, а чего мы тогда здесь стоим? Какие есть-то?

– Да разные. Нет, вам серьёзно нужны?

– Серьёзно, серьёзно, пошли давай.

Мужика завели в вышеупомянутую парадную, где оба портфеля были немедленно открыты. Мужик не соврал – содержимое отличалось редким разнообразием – был включён весь ассортимент от зелёных пивных бутылок до пузатых фугасов от бормотухи и прозрачных поллитровок из-под водки.

6. Моозунд

Оборванец выглядел непрезентабельно. Мало сказать, выглядел он настолько непрезентаельно, что иметь с ним дела совершенно не хотелось. Однако пришлось.

– Музузу надо? – спросил оборванец, обдав меня облаком позавчерашнего перегара.

– Нет! – категорично отрезал я. – Ни музузу, ни бузузу не надо.

– Хороший Музузу, – не отставал оборванец. – Может, надо?

– Сказал же, что не надо. Музузу сам читай.

– А мне мужики, что здесь вчера стояли, говорили, что нужен Музузу. Я и принёс.

Я заинтересовался. Раз перехватчики велели нести Музузу, значит, Музузу того стоил.

– Что за Музузу? – стараясь держаться по ветру, спросил я. – Кто написал?

– Написал? – оборванец икнул и надолго задумался. Видно было, что вопрос оказался нелёгким. – Музузу, – выдал он, наконец. – И написал Музузу.

– Может, не Музузу? – расставаясь с последней надеждой, обречённо спросил я. – Может, по-другому как-то?

– Может, – охотно согласился собеседник и просиял. – Точно не Музузу! Мазазун, вот!

– Слышь, может Моозунд? – осенило меня наконец.

– Ну так! Он! – обрадовался оборванец. – Блядью буду, Мудазуд и есть.

Довольно слабый романчик Пикуля «Моозунд» тянул, тем не менее, на толчке верную пятнашку.

– Сколько? – приступил я к деловой части беседы.

– На бутылку.

– Состояние?

– Даже не открывал никто.

– Показывай.

Книга была извлечена из-за пазухи. Да, оборванец не обманул, её действительно не читала ни одна живая душа, и книга находилась в идеальном состоянии. Крупными буквами, золотым по красному, на обложке был обозначен автор – Мао Дзе Дун.

7. К вопросу о меньшинствах

Бородатый здоровяк Юрок, энергичный дёрганый Алик и я в этот пасмурный день стояли на перехвате втроём. Шёл дождь, книгоноши, видимо, сидели по домам, и от нечего делать мы вели неспешную беседу об азартных играх, в которых все трое понимали толк.

– Не о преферансе ли вы говорите, молодые люди? – прервал нашу беседу появившийся невесть откуда гражданин, лысый, с красным носом и круглой, напоминающей поросёнка курносой физиономией.

Мы подтвердили, предварительно осведомившись, не желает ли уважаемый собеседник избавиться от пары-тройки печатных изделий.

Уважаемый собеседник, представившийся Никитой, желал. Более того, он желал вырученные от продажи деньги немедленно проиграть в преферанс. И проделать всё это желал у себя на квартире, расположенной как раз неподалёку. Единственным условием оказалась покупка поллитровки, которую Никита жаждал распить с новыми знакомыми, по его собственному выражению, людьми тонкими, чуткими и одухотворёнными.

Затарившись на всякий случай не одной поллитрой, а двумя, мы вчетвером прибыли на квартиру. Первым разочарованием в ней оказался для нас книжный шкаф. На полках наличествовало собрание сочинений Владимира Ильича в пятидесяти томах, и ютившиеся рядом с ним творения Ильича поскромнее – Леонида. Больше в плане основных перехватнических интересов у Никиты не оказалось ничего.

Неумело оправдываясь, хозяин извлёк из письменного стола две бэушные колоды карт, бумагу, карандаши, и предложил расписать пулю.

Нелестно отзываясь о Никитиных умственных способностях, мы, тем не менее, уселись за стол, свернули пробку первой поллитре и приступили к преферансу. Приступили, правда, втроём, так как Никита, обещая вписаться позже, пошёл на кухню делать бутерброды.

Здоровила Юрок сидел к входной двери спиной, а Алик и я – напротив неё.

Юрок как раз прикупил две морды к мизеру и мучался над сносом, когда дверь в комнату открылась, и на пороге появился Никита, несущий подносик с бутербродами в руках. При этом одет Никита был весьма странным образом. Его наряд состоял из чёрных ажурных чулок, обтягивающих короткие волосатые ноги, и розового бюстгальтера с провисшими чашечками, прикрывающего не менее волосатую грудь. Больше на Никите ничего не было, зато было у него нечто другое. Внушительных размеров мужской половой находился в самом, что ни на есть, возбуждённом состоянии. Мы с Аликом опешили, с идиотским видом наблюдая приближающегося танцующей походкой Никиту.