Барбара Хоуэлл - Прогулочки на чужом горбу

• Название: Прогулочки на чужом горбу
• Автор: Барбара Хоуэлл
• Издательство: АО Смарт
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7078-0169-3

«Прогулочки на чужом горбу» продолжает феминистскую тему и по-женски импульсивно раскрывает два совершенно различных типа современной женщины — они антиподы и в то же время подруги. По большому счету речь идет о солидарности женщин, независимо от того, в какие века и в каких странах они жили или живут.

---

После свадьбы они переехали в Нью-Мексико, где Джефри устроился на работу, занимаясь импортом произведений искусства доколумбовой эпохи из Мексики, а заодно, как намекнула Джой, и контрабандой наркотиков.

А я вернула машинку на ее исконное место и зажила собственной жизнью.

Лишь семью годами позже, в семьдесят шестом году, на мою прежнюю работу пришло и было затем передано мне письмо, размноженное на копировальной машине.

«Прекрасные, удивительные, дорогие мои друзья, — говорилось в нем. — Я только что закончила свой роман «Заблудшие и безумные». В сущности, он ужасен, но мой издатель утверждает, что он гениальный и публике понравится. Хочется верить в это. Книга выходит в ноябре. К сожалению, не могу прислать вам экземпляр в подарок — у меня нет лишних. Может быть, вы сможете достать его в библиотеке или еще где-нибудь. Буду вечно признательна, если вы расскажете о нем своим знакомым и постараетесь намекнуть им, что стоит его купить. Процент с продажи нам бы не помешал. Живу в Таосе с великолепным Джефри, совершенно счастлива. Хотя я бы предпочла, чтобы он не тратил столько времени на поездки в Мексику. Нет слов, как тоскую по Нью-Йорку и всем своим друзьям. Обнимаю вас всех и целую. Любящая вас Джой».

Под подписью было нарисовано крохотное личико — я подумала было, что это ребенок, которым была беременна Джой, но, приглядевшись, поняла, что это очень удачная карикатура на саму Джой. Можно было даже различить под ее глазами два крохотных пятнышка, похожих на слезы.

Глава третья

Я поступила так, как было велено: купила книгу, с удовольствием прочла ее и посоветовала своим приятелям сделать то же самое. Я также послала письмо ее издателю, адресовав его на имя Джой, в котором, в свою очередь, информировала ее о происшедших в моей жизни переменах.

С тех пор как мы познакомились, я успела многое совершить. Вскоре после ее отъезда в Нью-Мексико я встретила Ральфа Тайсона и вышла за него замуж. Как и мой отец, он был юристом, но на этом сходство между ними кончалось. Начнем с того, что Ральф был коренным ньюйоркцем, получил образование в Принстоне, а психика его отличалась уравновешенностью и устойчивостью. Он был в ладу со своим временем и ко всему происходящему относился с неизменным одобрением. Кроме того. Ральф имел высокий рост, был одного со мной возраста и, благодаря волевому подбородку, выглядел привлекательно. Единственным его физическим недостатком была близорукость, но поскольку очки — в огромной дорогой оправе — удивительным образом шли ему, то даже этот недостаток он обратил в свою пользу. Короче говоря, как заметила моя мать в разговоре с отцом — я стояла в это время за дверью и нечаянно подслушала их беседу, — «на лучшее наша Мадлен не могла и рассчитывать».

Ральфа она просто обожала и ужасно огорчалась из-за того, что они с отцом могли устроить мне только скромную свадьбу с шампанским и закусками на покрытой тентом лужайке возле дома, а не так, как полагается — со званым ужином, музыкой и танцами.

Фирма, где работал Ральф, занималась выступлениями музыкантов, и он вел дела нескольких известных оперных певцов и артистов, выступавших с концертами. С его помощью я расширила свое знакомство с закулисными сторонами жизни звезд — пагубными пристрастиями, сексуальными извращениями, хирургическими операциями, психическими расстройствами и финансовыми грешками. Но мне открылось и то, что эти знаменитые на весь мир кумиры порой ведут спартанский образ жизни, обладают тонким чувством юмора и незаурядной работоспособностью. Некоторые из них даже счастливы в браке. Зная все это и слушая, как обыденно рассуждает Ральф об их жизни, я уже никогда не могла испытывать к ним — и к их порокам — тот ужас и одновременно восторг, которые вызывали во мне рассказы Джой.

Таким образом, интимные подробности скандальной жизни звезд, описанные Джой в ее романе, не производили на меня того впечатления, что прежде. Однако меня захватывало — и вместе с тем пугало — то непонятное смакование бесчестий, которые обрушились на героиню, и как мне — да и всем остальным — казалось, имели в своей основе реальные события, происшедшие с самой Джой.

Как это можно писать о себе такие вещи, удивляясь, спрашивала я Ральфа, который, начав читать роман Джой, сумел бросить его после первых пятидесяти страниц. Очевидно, ее колдовские чары действовали на него совершенно иначе, чем на меня. Теперь-то я понимаю, что, в сущности, я поддалась тому же гипнозу, что и много лет назад в кофейне. Книга укрепила меня в чувстве собственного превосходства. Тогда я испытывала его по отношению к погрязшим в пороках знаменитостям, а теперь во мне вызывали презрение сама Джой и ее мученица-героиня. Ибо при всех своих недостатках «Заблудшие и безумные» усилили мою убежденность, что независимости и уважения к себе у меня намного больше, чем у Джой. Иначе говоря, роман не ущемлял, а скорее льстил моему самолюбию.

А муж мой и так не сомневался в собственном превосходстве — и без этой книги. Считал себя выше любой женщины. Но это уже другая история.

Большей частью я чувствовала себя вполне счастливой — мне довелось встретить такого человека, как Ральф Тайсон, родить ему двоих детей и жить в солнечной квартире с высокими потолками, в аристократическом здании на Одиннадцатой улице, между Пятой и Шестой авеню.

В те далекие годы я была всецело поглощена воспитанием моих детей, Роберты и Гарольда (работать в рекламном агентстве я перестала еще в период первой беременности), а также занятиями живописью. Я по-прежнему мечтала стать художницей. Каждый день выкраивала пару часов, чтобы поработать над холстом в крохотной комнатушке прислуги, расположенной в тыльной части нашего дома и превращенной мною в студию.

Я мало представляла, куда мои занятия заведут меня, и наслаждалась самим процессом творчества, позволявшим мне не раствориться в Ральфе окончательно. Как и величественная Мариза (с той лишь разницей, что я не располагала таким огромным штатом прислуги), я пришла сравнительно легко — если вспомнить, через что пришлось пройти другим женщинам, — к осознанию того, что не могу довольствоваться только ролью жены и матери.

И вот, в перерывах между магазинами, прогулками, кормлением детей, уборкой квартиры я рисовала свои фрукты, цветы и иногда — насекомых. К насекомым я всегда питала особый интерес. Может быть, потому что их жизнь, как и наша, является частью жизни единого сообщества. А может быть, потому что всегда подозревала: они могут открыть нам ужасные вещи о самих себе. Нечто такое, что остальные — обезьяны, волки, птицы — так и не сумели поведать нам.

Но тогда я была еще очень далека от своей цели. Возможно, у меня был период «застоя», но в те дни это слово мне ни о чем не говорило. Зато понимала, увы, со всей ясностью, что, благодаря мучительным усилиям, в формальном отношении я добилась определенных успехов, но мои работы были все еще недостаточно хороши. Даже при наличии таланта мне предстоял долгий путь совершенствования — как в эмоциональном, так и в техническом плане, — прежде чем на мои полотна, туго натянутые на подрамник два-на-два, с помощью кисти и вдохновения прольется свет истинного искусства.

Прошел год, а Джой все никак не отзывалась на мое письмо. Наконец, она позвонила и задыхающимся голосом известила меня, что сгорает от желания повидаться со мной. Она давно уже собиралась позвонить, но была по уши в «Бог мой, таком дерьме». Однако она мечтает встретиться со мной. Ей недоставало меня. Она не забыла, как я много сделала для нее в то лето 1969 года, самое счастливое лето в ее жизни, лето, когда мы узнали друг друга. Как я смотрю на то, чтобы встретиться с нею за ланчем в «Знамении голубки»?

— Это здорово, просто прекрасно, — тут же откликнулась я, чуть не прыгая от радости при мысли, что увижусь с ней. Дети дрались из-за рассыпанных хлопьев, молоко убежало, телевизор орал на всю мощь, а Ральф только что сообщил мне, что мы не можем позволить себе поехать в Вермонт покататься на лыжах. «Чушь собачья!» — взревела я ему вслед, и с этим он ушел отрабатывать свои десять часов.

И пока я приводила в порядок детей, стол и пол, загружала посуду в посудомоечную машину, мне пришло в голову, что то лето, которое я провела согнувшись за чертежным столом в своей тесной конторе с понедельника по пятницу, а по субботам мотаясь по Нью-Йорку, возможно, и для меня было самым счастливым летом в моей жизни. Мне ужасно хотелось похихикать и посплетничать на пару с Джой и хоть ненадолго вернуться в те веселые, свободные, беспечные времена.

Любопытно было взглянуть, насколько изменилась она за то время, что мы с ней не виделись. Если верить статье в журнале «Пипл», ее нынешний образ жизни радикально отличался от прежнего.

Потому что она стала не только богатой, но и стройной. Судя по огромной, на всю страницу фотографии, помещенной под заголовком «Дитя театра сколачивает капитал на воспоминаниях», Джой превратилась чуть ли не в дистрофика. Впавшие щеки придавали ее лицу драматическое очертание. Рядом с ней сидел Джефри, располневший и уже не такой грозный, каким, бывало, казался раньше. Но о ребенке ни слова. Лишь о поклонниках. На другой фотографии Джой была изображена разбирающей громадную гору корреспонденции, якобы от ее читателей, которые, само собой, клялись в том, что «Заблудшие и безумные» совершили переворот в их сознании.