Андрей Добров - Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

• Название: Смертельный номер. Гиляровский и Дуров
• Автор: Андрей Добров
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-83871-4

Цирк Соломонского на Цветном бульваре готовит новогоднее представление. Шоу обещает быть незабываемым – на пороге новый, ХХ век! Но в цирковом закулисье переполох: кто-то нарисовал на афише череп и кости… Этот знак – как черная метка – не сулит ничего хорошего. Иллюзионист Гамбрини обвиняет в произошедшем известного дрессировщика Владимира Дурова. Гиляровский решает вступиться за своего знакомого и распутать это дело. Дуров рассказывает ему давнюю историю о череде загадочных смертей, произошедших в цирке прямо на арене. Каждой из них предшествовал уже известный символ – череп и кости. Но кто же он – этот злой клоун, устроивший воистину смертельный номер?

---

– Как?

– А так. Сначала надо приучить ее просто стоять между ногами человека. Постоянно поощряя угощением. Потом, когда она привыкнет – аккуратно садиться, перенося на нее свой вес. Это очень тяжело физически – ноги устают в постоянном полусогнутом состоянии. Ну а потом, когда она перестанет вырываться, тут уже веселее идет. Зато какой эффект, когда ты выезжаешь на манеж на свинье! Но Танти! Я и не знаю, что с ним вдруг случилось, – откуда такая злость! Может, он почувствовал во мне конкурента? Ведь, в конце концов, он же не мог обвинить меня в краже номера!

– А вы не…

Дуров посмотрел на меня обвиняюще.

– В цирке, случается, воруют секреты, но не номера. Это как «Гамлет». Представьте, что какой-то театр обвинил в воровстве другой театр за то, что тот тоже ставит «Гамлета»!

– Так. И что же Танти? Что он сделал?

Дуров откусил от бутерброда, прожевал и взмахнул рукой:

– Представляете! Во время выступления я сажусь на Чушку, а она вдруг вырывается и убегает. Я подумал – случайно. Ловлю ее и снова сажусь. А она – как бешеная! Вырывается, не дает на себе ездить! Пришлось сделать вид, что все так и надо…

Вошел карлик.

– Я посижу тут? – спросил он и взял себе бутерброд.

Дуров кивнул.

– Веду ее к ветеринару. Тот ее осматривает. И оказывается! Кто-то ночью втер ей в спину овес. Тот разбух. И когда я садился, он начинал нещадно колоть несчастную свинью!

– Но почему вы решили, что это сделал Танти? Он признался?

Дуров поморщился:

– Мне сказали. Верная информация.

Я доел последний бутерброд и задумчиво отхлебнул чаю.

– А скажите, – спросил я, – бывали случаи, когда артисты вредили друг другу так, что речь могла идти о смертельной опасности?

– Да, – кивнул Дуров.

– Расскажи ему про медведя, – подал из угла голос карлик, – как Топтыгин тебя чуть не порвал.

– Медведь? – спросил я.

– Михайло Потапыч Топтыгин, – отозвался Дуров. – Был у меня такой мишка. Хороший, вот только не везло ему с работниками, которые за ним ухаживали. Был у меня один такой – ленивый, как… Я даже животного такого не знаю. Ленивец – тот просто медлительный. А этот… В общем, уволил я его. Через три дня – представление. Мишка у меня мужика изображал – в косоворотке, в фуражке… И плясал, и всякие штуки показывал… А тут вышел на арену и вдруг – как взбесился! Поводок у меня из рук вырвал и – бросился в ряды! Там шум, гам, переполох! Зрители вскочили, бросились наверх! Униформа за палки схватилась – отгонять. Мне кричат: «Стреляйте, Владимир Леонидович! Медведь взбесился!» Ну, я к нему – встал у него на дороге, начал уговаривать, теснить его назад. А он повернулся – и в другую сторону рванул. И там паника! А служители его палками – он и еще страшнее ревет! Вон, Ваньку швырнул так, что он через всю арену покатился. Помнишь, Ванька?

– Не-а, – ответил карлик, – помню только, что вдруг лежу у самого бортика. А почему – не пойму.

– Общими силами мы его вытеснили за кулисы, загнали в клетку. Никак не пойму, что с Топтыгиным?! Вдруг вижу, на полу что-то блестит… Пузырек… А в нем – остатки крови. И сразу все понятно. Это тот, уволенный – он тайком в зверинец пробрался и напоил медведя голубиной кровью. А медведи от вкуса крови звереют. Так что мишка не виноват. А то уж его пристрелить хотели, представляете?

– Так, – кивнул я, – а эта история – она случайно не тогда же произошла, когда были «смертельные номера»?

– Не-е-ет, – помотал головой карлик Ванька, – это было до того. Лет тому десять назад.

– Судя по всему, – сказал Дуров, – вы, Владимир Алексеевич, подозреваете кого-то из цирка? Кого?

– Подозреваю, – ответил я прямо, – хотя пока это именно что подозрения, основанные на очень скудных фактах.

– Кого же? – Дуров подался вперед, пристально глядя на меня.

Я помедлил, но потом решил сказать:

– Гамбрини.

– Гамбрини? – разочарованно переспросил дрессировщик.

– Да ну! – подал голос Ванька. – Артур, конечно, злюка, но не до такой степени! Убить?

Дуров вновь откинулся на спинку кресла:

– С чего вы назвали именно его имя?

Я прокашлялся и поставил чашку на столик.

– Повторяю, это пока только подозрение. Основано оно вот на чем. Пять лет назад Гамбрини готовил какой-то новый номер…

– «Эликсир бесстрашия», – подсказал карлик.

– Может быть, – согласился я, приметив себе, что надо будет потом узнать про этот «эликсир» поподробней. – Так вот, давайте только предположим, что Гамбрини решил собрать на свою премьеру как можно больше народу. Но как это сделать? И он решает совместить приятное с полезным – месть с премьерой. Вы не знаете – каковы были его отношения с теми погибшими?

Дуров с карликом переглянулись. Карлик пожал плечами, а Дуров покачал головой.

– У Гамбрини со всеми плохие отношения, – ответил он, – Характер такой.

– Ага! – сказал я, воодушевляясь, – А что, если Гамбрини сам рисовал черепа и сам же подстраивал несчастные случаи? Сам налил в бутылку канатоходца спирт вместо воды. И дал льву той же крови перед выступлением. Как вашему медведю. А чтобы отвести от себя подозрение, устроил пожар в своей гримерной. Вот и все.

Дуров и карлик снова переглянулись.

– Ты в это веришь, Ваня? – спросил дрессировщик. – Звучит лихо.

– Лихо-то лихо, – отозвался карлик, – да я останусь-ка при своем – не мог Гамбрини такое учудить. Он, конечно, паршивец… да, талантливый паршивец. По всем статьям талантливый, если вы понимаете, что я имею в виду. Но чтобы вот так – холодным разумом, да сразу двух человек прихлопнуть… Ну как в это поверить?

– Как хотите, – ответил я, – а завтра я попытаюсь встретиться с Гамбрини и поговорить с ним. Посмотрю на его рефлексы.

– На рефлексы? – вскинулся Дуров.

– Да, – ответил я небрежно, – давеча меня Сеченов научил…

– Сам Сеченов! – воскликнул Дуров. – Как же это произошло? Да вы знаете, что я к Сеченову на лекции по рефлексам хожу!

– А вам зачем?

– Как зачем? – удивился Дуров. – Вся дрессура строится на рефлексах! Во всяком случае, пока. Пока мы не нашли новых механизмов взаимодействия с животными… но это – другая тема, о ней – пока рано говорить. Так вот, возвращаясь… Свинья танцует потому, что знает – ее за это наградят миской похлебки. Я долго и терпеливо вырабатываю у нее рефлекс – она крутится на арене – получает еду. Собака прыгает через палку – получает еду. Козел везет тележку – получает еду.

– Нет, – сказал карлик, – можно и по-другому. Не крутишься – гвоздем тебе в бок! Не прыгаешь – по морде тебе сапогом. Так-то всякий быстро выучится – куда быстрее, чем за еду-то, а, Владимир Леонидович? Ведь этот рефлекс посильнее будет!

Дуров поморщился:

– Опять ты за свое! Это все Анатолий тебя портит!

– Но у него же работает! – возразил Ванька. – И номера братец ваш готовит быстро – день-два и на арену!

Дуров вскочил с кресла и навис над карликом:

– Хватит! Если мой брат использует боль и рефлекс самосохранения при работе с животными, это его чертово дело! А я – не хочу! Я ненавижу, когда над животными издеваются! И особенно, когда издевается он!

– Ну да! – саркастически ответил карлик. – А свинью на парашюте с воздушного шара выкидывать – это не издевательство?

– А свинья была в полной безопасности! – крикнул Дуров, но, посмотрев на меня, осекся и добавил тише: – Все было просчитано, ничего с ней не случилось.

– Ага, – кивнул Ванька, – а когда ее ветром отнесло на крышу реального училища в Саратове?

И оба вдруг захохотали.

– Ну… – вытерев глаза, сказал Дуров, – это ветер…

Потом он вернулся в кресло и посмотрел на меня.

– Воля ваша, Владимир Алексеевич, в виновность Гамбрини мы с Ванькой не верим. Но все же поговорите с ним, вдруг выясните что-то новое. Однако, как вы уже и сами заметили, человек он не простой и очень даже склочный. С ним будет сложно.

Как выяснилось чуть позже, Дуров был совершенно прав. Более, чем прав.

6 Возвращение директора

На следующий день, пообедав дома, я поехал в цирк. Температура упала, и сев на извозчика, я надвинул папаху чуть не до шеи и обмотался шарфом, оставив снаружи только нос. И хотя «легковой» набросил мне на ноги полость, все равно казалось, что через пять минут я превращусь в ледяную статую, которую везут по вымерзшим московским улицам в какой-нибудь парк – на потеху ребятне.

Зато доехали быстро. В цирке пожилой гардеробщик, принявший мою одежду, на вопрос, как пройти в кабинет директора, сначала сам сходил доложить, а потом провел меня через гардероб по темному коридору к лестнице на второй этаж. Поднявшись, я уперся в дверь, обитую черной кожей.

Как и говорил Дуров при нашей – то ли первой, то ли второй встрече, функции директора в то время исполняла Лина Шварц – жена Альберта Саламонского, оставившая в браке свое девичье имя. Она когда-то была блестящей цирковой наездницей, но дама, принявшая меня в просторном кабинете с большим окном, наполовину прикрытым темно-зелеными гардинами, афишами на стенах и массивным светлого дерева столом посредине, совсем не напоминала изящную артистку – она скорее походила на исполнительницу силовых трюков. Иссиня-черные волосы были скорее всего искусственного происхождения. Корсет не мог уменьшить ее талию, сильно раздавшуюся после родов и покойной жизни, в которой не было больше цирковых нагрузок. Склонившись к руке с короткими толстыми пальцами, я ощутил запах духов, чуть более сильный и яркий, нежели полагалось днем. Никогда я не строил из себя дамского угодника – этакого молодого хлыща с бритым затылком и тонкими «американскими» усиками. Но, сознаюсь, в этот момент я невольно вспомнил Лизу Макарову, и сердце мое дрогнуло.