Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

• Название: Опричнина. От Ивана Грозного до Путина
• Автор: Дмитрий Винтер
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76450-1

Сейчас всё чаще говорят о необходимости «новой опричнины» для борьбы против «пятой колонны» и коррупции. Мол, российские «элиты» настолько поражены воровством и предательством, а метастазы измены настолько глубоко проникли во все правоохранительные органы, что по примеру Ивана Грозного требуется создать абсолютно новую силовую структуру, подотчетную лишь главе государства. Вот только чем закончился этот «эксперимент» пять веков назад? Чему нас учит опыт истории? Стала ли ОПРИЧНИНА спасением для Руси – или, наоборот, погубила Московское царство? Можно ли установить власть закона беззаконными методами? И какую цену приходится платить за тиранию и репрессии?

---

К. Валишевский пишет, что «Иван пользовался Сильвестром и Адашевым в борьбе с боярством, но сами они предпочитали служить боярам… Заметив это, Иван удалил от себя Сильвестра и Адашева»[209]. Выше мы, однако, видели, что спор был не о том, надо ли укреплять верховную власть, а о том, какими методами и до какого предела (т. е. надо ли власть монарха хоть чем-то ограничивать). А кроме того, сам же Валишевский видит противоречие в том, что царь сковал цепями рабства производящий класс (мы об этом еще поговорим. – Д. В.), борясь с аристократией. В Европе было не так, но то Европа, добавляет этот автор[210]. Однако мы видели, что доопричная Московия была страной вполне европейской. Так, может быть, Сильвестр и Адашев поддерживали борьбу царя с боярами до того момента, как увидели, что она не идет на пользу развитию страны, как в Европе, где аристократию окоротили как раз в пользу третьего сословия – купцов, ремесленников, горожан, зажиточных крестьян, нарождавшейся буржуазии, но направлена на «холопизацию» всего и вся, на отбрасывание страны Бог знает куда? Ну а когда увидели начавшуюся «ордынизацию» страны – и подавно поддерживать перестали.

Отметим, впрочем, что по меркам наступившей вскоре Опричнины расправа с Адашевым была сравнительно мягкой, ему дали поместья в Новгороде, отобрав при этом втрое меньшие территориально, но более прибыльные имения под Костромой, и его вдова владела этими поместьями до 1572 г. Сам Адашев, однако, пережитого не перенес и умер «от нервной горячки». Это, кстати, подтверждает правоту К. Валишевского, который считает, что в отравлении первой жены царь их не обвинял (и не мог обвинять, поскольку она заболела уже после их отставки)[211], иначе – будь у Грозного хоть малейшие подозрения на этот счет – расправа, несомненно, была бы куда круче!

Отметим, что тогда же бывший соратник Адашева и Сильвестра М. Я. Морозов, чтобы спастись самому, оболгал некоего воеводу Шишкина; через два года так же поступит он и с жителями Дерпта – оговорит их, заявив, что они «ссылалися с магистром Ливонским… и хотели Государю… изменити, а магистру служити»[212].

Покончив с Адашевым и Сильвестром, царь Иван теперь стремился искоренить самую память об «Избранной Раде». Начал же он с искоренения внешних сторон поведения, которые проповедовали Адашев и Сильвестр. На место проповедовавшейся Сильвестром умеренности («унылого постничества» – кстати, таковое тоже вполне в раннебуржуазно-протестантском духе; примерно то же самое проповедовали тогда кальвинисты – скромность, бережливость, усердный труд для приумножения богатства, хотя, конечно, без «перегибов» что у Кальвина, что у Сильвестра с его Домостроем не обходилось) пришли самые необузданные пьянство и разврат. Да тут, кстати, в 1560 г. и Вселенский собор в Константинополе подтвердил царский титул московского государя (впрочем, «малое духовенство» других православных церквей следовать примеру патриархов не спешило)[213], что дало дополнительные поводы как для новых торжеств, сопровождавшихся буйными пирушками, так и для искоренения «вредного духа»: так, в том, что в человеке еще сохранился «дух Сильвестра и Адашева», упрекали, например, тех, кто не напивался на пирах допьяна.

Между тем Великое княжество Литовское стало противником Москвы: в 1559 г. Ливония заключила союз с Литвой, которая обязалась помогать в войне с Россией в обмен на часть ливонской территории. Два года спустя, в 1560–1561 г., русские окончательно разбили Ливонский орден вместе с помогавшими ему литовцами, овладели (21 августа 1560 г.) г. Феллин (ныне Вильянди в Эстонии) и взяли в плен великого магистра В. Фюрстенберга. Правда, Адашева, под водительством которого эти победы были одержаны, от опалы они не спасли…[214] После того Ливонской орден совсем прекратил свое существование, разделив свои владения между Швецией (Эстляндия, ныне север Эстонии), Данией (о. Эзель, ныне Сааремаа) и Литвой (остальная часть Ливонии – нынешние Латвия и Южная Эстония). Хотя это обстоятельство не помешало русским в первые годы после того продолжать войну успешно.

Однако начавшееся «закручивание гаек» вызвало «отъезды» бояр и отнюдь не только бояр в Литву. Так, попытался бежать и двоюродный дядя царя Василий Михайлович Глинский. В 1560 г. он получил боярство, но уже в июле 1561 г. по ходатайству Захарьиных подвергся опале: ему выщипали бороду (что само по себе было великое бесчестье) и заставили ходить в черном. Вскоре по «печалованию» (ходатайству о помиловании) митрополита Макария царь простил дядю, но при этом взял с него обязательство «не ссылатися ни человеком, ни грамотой» с польским (может быть, литовским. – Д. В.) королем и выдать всех, кто «учнет с ним думати о литовской посылке и отъезде»[215].

Затем пошли казни других неугодных бояр («для начала» – тех, кто чем-то не угодил Захарьиным)[216], порождавшие, в свою очередь, бегство новых и новых бояр в Литву. Со своей стороны, Литва тоже провоцировала эти «отъезды». Так, в 1561 г. литовский воевода Радзивилл обратился к московским воеводам князьям Т. А. Кропоткину, М. Путятину и Г. Трусову с предложением изменить «окрутному и несправедливому государю», который, мол, «и жен и детей ваших и имущество заберет, коли похочет»[217]. Неизвестно, как указанные воеводы на такое обращение отреагировали, но царь заподозрил, что они поддались на уговоры, и посадил их в тюрьму, правда, два года спустя выпустил. Зато в январе 1563 г. в Невеле, где царь остановился на пару дней по пути на Полоцк, он своими руками казнил (забил палицей) князя И. Шаховского-Ярославского.

Наиболее знаменитый из беглецов, бывший ближайший соратник царя князь А. М. Курбский, как командующий авангардом при успешном походе на Полоцк (январь-февраль 1563 г.) мог рассчитывать на отдых и награду. Однако вместо этого его отправили воеводой в Юрьев, дав меньше месяца на сборы. Между тем Юрьев, как мы помним, был местом ссылки Адашева, что само по себе могло восприниматься Курбским как нехороший намек.

Впрочем, для такого поступка царя по отношению к Курбскому имелись некоторые основания (с точки зрения тирана, конечно). В ходе расправы с родней Адашева царь поверил «доводу» (доносу) о заговоре стародубских воевод (конкретно – И. Ф. Шишкина, вероятно, того самого, о котором говорилось выше), и упоминавшиеся родственники Адашева Туров, Сатин и другие погибли именно в ходе следствия (если его можно так назвать) по этому делу. Сложил голову на плахе и сам Шишкин. Так вот, Курбский, возможно, был назначен воеводой в Юрьев, не получив заслуженного отпуска, именно за то, что заступился за этих несчастных. По крайней мере, сам царь в позднейшей переписке с беглым князем говорил именно об этом – о «наказании за связь с изменниками»[218].

К тому же Курбский состоял в родстве с двоюродным братом царя Владимиром Андреевичем Старицким (тот был женат на его сестре), дело которого как раз в это время расследовалось; подробнее о нем еще будет сказано ниже, пока же отметим, что первая ссылка Владимира Старицкого (в родовой удел) произошла как раз летом 1563 г.; впрочем, уже осенью царь снял опалу и в знак примирения приехал на отдых не куда-нибудь, а в Старицу;[219] похоже, что Иван Грозный любил вот так, подобно Сталину 370 лет спустя, играть со своими жертвами в кошки-мышки: придавить – и выпустить. Впрочем, скорее верно то, что до введения Опричнины он, опять-таки как Сталин до 1937 г., еще не мог казнить и миловать кого хотел: приходилось считаться с оппозиционными настроениями.

Непосредственной причиной бегства Курбского послужило предупреждение о грозящей опале[220]. Впрочем, есть сведения, что и до этого предупреждения Курбский в течение минимум месяца вел переговоры с литовским королем о переходе на его сторону. И что при переходе к литовцам его сразу богато одарили. Но если это и так, то повторим еще раз выдержку из письма Грозного Курбскому – «манифест самодержавия» (тут, как мы видели, явно видна рука иосифлян): безбожные «языцы» (вернее, судя по контексту, их монархи. – Д. В.), мол, «царством своим не владеют, как им повелят работные (подданные. – Д. В.) их, тако и владеют. А российское самодержавство изначально само владеет своим государством, а не боляре и не вельможи». Даже высшая знать у царя, по Грозному, является не «братьями», но «холопами». Засим следует ставшая уже хрестоматийной фраза: «Жаловать своих холопей есьмы вольны, а и казнить вольны же»[221].

Оставим риторику, разберем суть ответа. «Российское самодержавство изначально само владеет своим государством»; то, что сегодня многие верят, что всегда так было, после многих столетий промывания мозгов можно понять (о «манкуртизации» народа еще будет более подробный разговор в конце книги). Но кому Иван Грозный в 1560-х-то годах очки втирает? Ведь все, кто в эти годы был взрослым человеком и при этом не совсем сошел с ума, в 1563–1564 гг. еще помнили, что считаные годы назад никакого «самодержавства» не было и в помине! Может быть, Иван Васильевич опять предвосхитил «отца лжи» доктора Геббельса – «чем огромнее ложь, тем скорее поверят» и «ложь, тысячу раз повторенная, начинает звучать как правда»?