Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

• Название: Опричнина. От Ивана Грозного до Путина
• Автор: Дмитрий Винтер
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76450-1

Сейчас всё чаще говорят о необходимости «новой опричнины» для борьбы против «пятой колонны» и коррупции. Мол, российские «элиты» настолько поражены воровством и предательством, а метастазы измены настолько глубоко проникли во все правоохранительные органы, что по примеру Ивана Грозного требуется создать абсолютно новую силовую структуру, подотчетную лишь главе государства. Вот только чем закончился этот «эксперимент» пять веков назад? Чему нас учит опыт истории? Стала ли ОПРИЧНИНА спасением для Руси – или, наоборот, погубила Московское царство? Можно ли установить власть закона беззаконными методами? И какую цену приходится платить за тиранию и репрессии?

---

Однако кое-кому на Руси уже тогда всего этого было мало. Уже в период правления Василия III некто Спиридон Савва, признавая, что русский народ происходит от Ноева сына Иафета, произвел московских царей ни много ни мало от… четвертого (в Библии не упоминаемого) сына Ноя Арфаксада, от которого якобы произошли египетские фараоны (на самом деле Египтом на протяжении трех с половиной тысячелетий фараонского периода правило около тридцати династий. – Д. В.).

Далее в «сплошной генеалогии от Ноя» у Спиридона Саввы следует перерыв, который, однако, успешно восполняет «Лицевой свод»: мать Александра Македонского Олимпиада родила его, оказывается, не от мужа, македонского царя Филиппа, а от… египетского фараона Нектанеба. А от Александра по прямой линии произошел брат Октавиана Августа Прус, предок Рюрика (Август якобы назначил брата наместником междуречья Вислы и Немана, хотя на самом деле римлян там и близко не было); у самого Спиридона Саввы прямой преемственности, правда, опять нет, он лишь говорит о «связи Александра Македонского через Клеопатру с римским цезарем», хотя, даже если бы Август и был, скажем, сыном Цезаря и Клеопатры, то ведь последняя происходила не от Александра Македонского, а от его военачальника Птолемея[95]. Но такие несообразности не смущали творцов мифа, главное было – доказать, что царь Московский – первый государь Вселенной, имеющий права ни много ни мало на власть над нею. Мы еще увидим, кто, как и зачем внушал Ивану Грозному эти идеи.

Но пока до попыток реализации подобных амбиций было еще далеко. Начало самостоятельного правления Ивана Грозного (с 1547 г. до периода между 1560 и 1565 гг.) отнюдь не предвещало того, чем это царствование закончилось – «самодержавной революции» (по терминологии, которую применяет А. Л. Янов). В результате реформ, на которые подвигла молодого царя «Избранная Рада» (в состав этого органа входили представители всех знатных боярских родов, но душой ее были сравнительно «худородные» протопоп Сильвестр и окольничий Алексей Адашев, еще с 1543 г. занимавший должность постельничего)[96], Россия продолжала свое развитие вполне в европейском ключе.

Однако с учетом характера Ивана Грозного и, что еще важнее, конкретных исторических обстоятельств (о них чуть ниже) есть основания думать, что Адашев и Сильвестр всего лишь отсрочили начало Опричнины лет на 10–15. Но – по порядку.

В середине 1540-х гг. Иван, намереваясь жениться, сватался поочередно к нескольким европейским принцессам, но после неудачи сватовства (впрочем, по другим данным, от сватовства к иностранкам царь отказался сам) женился на Анастасии Романовне Захарьиной-Кошкиной[97].

21 июня 1547 г., через неполных полгода после того, как Иван IV венчался царским венцом, Москву охватил большой пожар. В пламени погибло, по разным данным, от 1700 до 3700 человек, а 80 тысяч москвичей (собственно, почти все население города) лишилось крова.[98] Пострадала и «власть»: например, престарелый (ему было уже далеко за 60) митрополит Макарий едва не задохнулся от дыма, а потом зашибся, когда спускался на канате из горящей башни[99]; буря понесла пламя на Кремль, сгорели Оружничая палата, Постельная палата с домашней казной, царская конюшня, Разрядные избы (учреждения, где велось делопроизводство о назначениях по службе, нечто вроде современного отдела кадров) и т. д. При этом царь, проживавший тогда в своем загородном имении в с. Воробьево (нынешние Воробьевы горы), мало заботился об оставшихся по большей части без хлеба и крова жителях столицы, а велел прежде всего поправлять церкви и палаты на своем царском дворе.

Воспользовавшись бедственным положением народа и слухами о том, что пожар вызвало «колдовство», некоторые представители знати, ненавидевшие Глинских (в том числе Федор Скопин-Шуйский – дед будущего героя Смутного времени, Федор Нагой и некоторые другие, включая брата молодой царицы Григория), сумели настроить народ против них, обвинив родственников царя по матери в поджоге Москвы. Народ разгромил дворы Глинских, перебил многих из их людей (тем более что последние, опираясь на покровительство своих хозяев, «дозволяли себе в Москве разные своеволия и бесчинства»; вместе с людьми Глинских перебили и многих других служилых людей из Северской земли (современная Черниговская область), в чьей речи слышался тот же акцент) и ринулся на Воробьевы горы, где, как уже сказано, находился царь: пронесся слух, что государь спрятал кое-кого из своей родни.

Иван не на шутку испугался. И тут появился протопоп Сильвестр, который успокоил толпу и усовестил царя, объявив, что несчастья Руси происходят от многочисленных пороков монарха. Царь поддался на увещевания, стал каяться, плакать и дал обещание во всем слушаться Сильвестра. После того, как почти всегда бывает в таких случаях, большинство восставших, успокоившись, разошлось, и тогда оставшихся наиболее упорных власть решилась разогнать силой.

Впрочем, кроме Н. И. Костомарова, который пишет о Сильвестре, что «неизвестна прежняя жизнь этого человека»[100], большинство историков, в том числе и К. Валишевский, отрицает внезапность появления протопопа на российской политической арене и утверждает, что тот уже на протяжении нескольких лет до того был настоятелем церкви Благовещенья и духовником государя; зато последний автор много говорит о низком интеллектуальном и образовательном уровне Сильвестра, значительно уступавшего в этом плане, например, митрополиту Макарию, объясняя его возвышение именно тем, что царь любил таких «серых» людей приближать к себе[101].

Однако последнее утверждение, как мне представляется, есть экстраполяция кадровой политики царя времен Опричнины на все царствование Ивана Грозного (мы еще увидим такие экстраполяции у Валишевского и применительно к другим сторонам российской жизни при Грозном); о принципах назначения своих приближенных «борцами за несвободу» (определение Е. Евтушенко), которые три века спустя Николай I выразит вошедшими в историю словами «мне не нужны умные головы, мне нужны верноподданные», мы еще поговорим. Что же до Сильвестра, то, например, И. де Мадариага констатирует, что он был человеком довольно образованным, знавшим латынь и греческий, а также умелым иконописцем[102].

Как бы то ни было, теперь реальная власть попала в руки протопопа Сильвестра и окольничего Алексея Адашева. Они подобрали себе и правительство из близких им по взглядам людей, причем как из высшей знати, так и из сравнительно «худородных»; к последним относился, как уже сказано, и сам Адашев. Окольничий происходил из зажиточной дворянской семьи из Костромы, пользовавшейся большим авторитетом[103]. С. О. Шмидт также подчеркивает, что он происходил из «богатых землевладельцев, принадлежавших к среднему придворному кругу», так что слова Ивана Грозного о его низком происхождении («Я из батожников его поднял, от гноища учинил наравне с вельможами») нельзя понимать буквально[104]. Но все же какая пропасть отделяла провинциального дворянина (пусть и сравнительно богатого) от столично-придворной аристократии!

Как бы то ни было, новым правительством была намечена большая программа преобразований. Сильвестра и Адашева, как и все их правительство (вошедшее в историю как «Избранная Рада») царь позднее тоже обвинял в том, что «нам от них не было ни в чем воли, вплоть до обуванья и спанья»; это уже явное преувеличение, которое позволяет не верить и цитированным выше обвинениям в адрес поведения бояр в юношеские годы царя. Тем более что опекуны Ивана старались по возможности вести дела так, чтобы он не чувствовал опеки и чтобы ему казалось, что он по-прежнему всевластен (у Костомарова – «самодержавен»). Так что с этой стороны ему пожаловаться было не на что.

Зато, однако, царь не мог простить своим приближенным того, что «они отняли у нас данную нам от прародителей власть возвышать всех бояр по нашему изволению… всякое устроение и утверждение совершалось по воле их и их советников. Мы, бывало, если что-нибудь и доброе посоветуем, то они считают это ни к чему не нужным, а сами хоть что-нибудь неудобное и развращенное выдумают, так ихнее все хорошо»[105]. Примерами себя царь, однако, при выдвижении таких серьезных обвинений не утруждает! В действительности как есть серьезные основания думать: при проведении реформ подразумевалось ограничение власти царя не только боярами, но и народом. Об этом мы теперь и поговорим.

На историческом распутье

От феодальных порядков – к чему?

К моменту начала преобразований Адашева – Сильвестра на Руси царили феодальные порядки, достаточно типичные для позднесредневекового государства. Р. Г. Скрынников прямо указывает на то, что не стоит преувеличивать различия между русской и западной феодальной аристократией. Да, в силу специфики природных условий страны русские феодалы жили в деревянных усадьбах, а не в каменных замках, но точно так же имели свою вооруженную свиту, замки («острожки»), удельные князья в принадлежавших им городах держали гарнизоны, имевшие даже артиллерию, и, подобно тому как западные крупные феодалы считали короля лишь «первым среди равных», и русские удельные князья рассматривали членов великокняжеской семьи каковою «братию»[106]