Сэмюель Батлер - Путём всея плоти

• Название: Путём всея плоти
• Автор: Сэмюель Батлер
• Издательство: Критерион
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-901337-14-Х

В серию «Мансарда» войдут книги, на которых рос великий ученый и писатель Мирча Элиаде (1907–1986), авторы, бывшие его открытиями, — его невольные учителя, о каждом из которых он оставил письменные свидетельства.

Сэмюэль Батлер (1835–1902) известен в России исключительно как сочинитель эпатажных афоризмов. Между тем сегодня в списке 20 лучших романов XX века его роман «Путём всея плоти» стоит на восьмом месте. Этот литературный памятник — биография автора, который волновал и волнует умы всех, кто живет интеллектуальными страстями. «Модернист викторианской эпохи», Батлер живописует нам свою судьбу иконоборца, чудака и затворника, позволяющего себе попирать любые авторитеты и выступать с самыми дерзкими гипотезами.

В книгу включены два очерка — два взаимодополняющих мнения о Батлере — Мирчи Элиаде и Бернарда Шоу.

---

Но оставим это. Очевидно, духовная патология (должен признаться, что сам не знаю, что такое «духовная патология»; впрочем, Эрнест с Прайером, несомненно, знали) была в большом спросе. Эрнесту казалось, что он открыл эту идею сам и был знаком с ней всю свою жизнь, что он, собственно говоря, ничего другого и не знал никогда. Своим друзьям по колледжу он писал длинные письма, подробно излагая свои взгляды, как если бы был одним из отцов Апостольского века. Ветхозаветные авторы выводили его из терпения. «Сделайте одолжение, — нахожу я в одном из писем, — прочтите пророка Захарию и скажите честно, что вы о нём думаете. Это такая плесень, сплошные ужимки; тошно жить во времена, когда такую белиберду всерьёз любят — хоть как поэзию, хоть как пророчество». И всё это потому, что Прайер настроил его против Захарии. Чем провинился Захария, мне неведомо; лично я счёл бы Захарию очень хорошим пророком; может быть, дело в том, что он был библейский автор, причём не из самых знаменитых, и именно поэтому Прайер и выбрал его, чтобы на его примере умалить Библию по сравнению с церковью.

А вот что он пишет несколько позже своему приятелю Доусону:

«Мы с Прайером всё так же гуляем и оттачиваем мысли друг друга. Поначалу мыслил он один, но теперь я, полагаю, сравнялся с ним и подхихикиваю, замечая, что он уже начинает менять кое-какие из своих взглядов, которых, когда мы познакомились, держался твёрдо.

Тогда он, кажется, на всех парах мчался к Риму; но теперь, похоже, его сильно заинтересовало одно моё предложение, которое может быть интересно и вам. Понимаете, мы должны как-то вдохнуть в церковь новую жизнь; мы не удерживаем своих позиций ни против Рима, ни против безверья (замечу мимоходом, что Эрнест, я думаю, не то что никогда не говорил с неверующим, но вряд ли и встречал такового). И вот я несколько дней назад предложил Прайеру идею — и он очень живо ею увлёкся, как только понял, что у меня есть средства провести её в жизнь, — что нам надо основать духовное движение наподобие „Молодой Англии“, как лет двадцать назад, целью которого будет одним махом превзойти во мнении людей, с одной стороны, Рим, и с другой — скептицизм. Для этой цели я не вижу лучшего средства, чем учредить организацию, скажем, колледж, чтобы поставить изучение природы греха и способов обхождения с ним на более прочную, чем нынешняя, научную основу. Нам нужен, заимствуя полезное выражение Прайера, Колледж духовной патологии, где молодые люди (надо полагать, Эрнест себя к разряду молодых людей уже не относил) могли бы изучать природу грехов души и их излечение, как студенты-медики изучают строение организма своих пациентов и способы ухода за ним. Такого рода колледж, согласитесь, позволит нам приблизиться как к Риму, с одной стороны, так и к науке, с другой: к Риму, потому что позволит повысить квалификацию священства, проторяя тем самым путь к его большей действенности; к науке, потому что заставит признать, что даже либеральная мысль имеет свою ценность для духовных изысканий. Этой цели мы с Прайером решили посвятить себя отныне всей душой без остатка.

Конечно, мои идеи пока ещё не оформились, и всё будет зависеть от тех, кто начнёт закладывать практические основы колледжа. Я пока ещё не священник, а Прайер священник, и если колледж открывать мне, то Прайер может его на время возглавить, а я бы поработал номинально как его подчинённый. Это предложил сам Прайер. Это ли не великодушие с его стороны?

Плохо то, что у нас мало денег; правда, у меня есть пять тысяч фунтов, но Прайер говорит, что надо минимум десять. Когда мы более или менее станем на ноги, я смогу жить при колледже и получать жалование от фонда, так что получится то же самое, или почти то же самое, как если бы я вложил деньги в приобретение бенефиция; к тому же мне очень немного надо; я никогда не женюсь, это точно; священнику и думать об этом не следует; а человек неженатый может прожить почти что на гроши. Всё так, но я по-прежнему не вижу способов достать столько денег, сколько нам нужно; Прайер считает, что коли мы вряд ли сумеем заработать больше, чем зарабатываем сейчас, то надо добывать деньги расчётливым вложением капитала. Прайер знает людей, которые получают приличный доход из очень малого, я бы даже сказал, из ничего, покупая какие-то штуки на, как они это называют? — на бирже ценных бумаг; я об этом пока мало что знаю, но Прайер говорит, что быстро научусь; он даже считает, что у меня к этому особый талант, и что при должном руководстве из меня получится хороший бизнесмен. Ну, об этом судить не мне; но вообще человек может добиться всего, если только постарается всей душой, и хотя деньги для самого себя заботить не должны, они меня очень заботят, как подумаю о том, сколько добра я мог бы сделать с их помощью, спасая души от ужасных мучений на том свете. Да что говорить, если дело пойдёт, а я не вижу, что могло бы этому помешать, то невозможно переоценить его важность и размеры, которые оно может впоследствии…»

— и прочая, и прочая.

Я снова спросил Эрнеста, не возражает ли он, чтобы я это печатал. Он поморщился, но сказал:

— Не возражаю, если это поможет вашему рассказу; но не слишком ли это длинно?

Я отвечал, что это позволит читателю самому увидеть, как всё происходило, вдвое скорее, чем я стал бы ему это объяснять.

— Что ж, тогда, конечно, печатайте.

Я продолжаю ворошить эрнестовы письма и натыкаюсь на такое:

«Спасибо за ваше недавнее; в ответ посылаю черновик письма, которое я послал в „Таймс“ пару дней тому назад. Они его не напечатали, но в нём довольно полно воплощены мои идеи по вопросу о приходской дисциплине, причём Прайер письмо полностью одобряет. Поразмыслите о нём хорошенько и потом верните мне, потому что оно с такой точностью представляет моё кредо, что я не могу себе позволить его потерять.

Очень бы хотелось обсудить эти вопросы в живом общении; в одном я убеждён совершенно точно: невозможность отлучать от церкви стала для нас страшной помехой. Нам следовало бы отлучать и богатых, и бедных без различия и безо всякого стеснения. Если бы нам вернули это право, мы, думаю, сумели бы очень скоро положить конец огромной доле греха, нищеты и страданий, которые окружают нас сегодня».

Эти письма были написаны спустя всего несколько недель после рукоположения Эрнеста; но это ещё пустяки по сравнению с тем, что он писал немного позже.

В порыве рвения в корне преобразовать англиканскую церковь (и через сие всю вселенную) средствами, подсказанными ему Прайером, он надумал поближе узнать обычаи и помыслы бедняков и для этого поселиться среди них. Эту идею он, полагаю, почерпнул из «(Элтона Локка» Кингсли[204], романа, который он, при всей своей тогдашней приверженности к высокой церкви, проглотил, как проглотил и «Жизнь Арнольда» Стенли, и романы Диккенса, и всё то из литературного хлама эпохи, что с наибольшей вероятностью могло ему навредить; как бы то ни было, этот замысел он осуществил на практике — снял жильё на Эшпит-Плейс[205], небольшой улочке в районе театра Друри-Лейн[206], в доме, владелицей которого была вдова извозчика.

Сия леди занимала весь первый этаж. В передней кухне снимал угол лудильщик. Заднюю сдавали настройщику кузнечных мехов. На второй этаж въехал Эрнест; свои две комнаты он обставил весьма уютно — всё-таки надо знать меру даже и в аскетизме. Два верхних этажа были поделены на четыре квартиры. Там жил портной по имени Холт, вечно пьяный мужлан, по ночам избивавший свою жену так, что её вопли будили весь дом; над ним жил тоже портной, и тоже с женой, но без детей; эти были уэслианцы, заглядывавшие в рюмку, но не шумные. Две задние комнаты снимали две одинокие дамы, с хорошими, как заключил Эрнест, связями — ибо хорошо одетые, приличного вида молодые люди частенько поднимались и спускались по лестнице мимо его дверей, навещая по меньшей мере одну из них — мисс Сноу: Эрнест слышал, как хлопала за ними дверь в её комнату. Некоторые, как ему казалось, приходили к мисс Мейтленд. Миссис Джапп, хозяйка, сказала Эрнесту, что это всё братья и кузены мисс Сноу, сама же она подыскивает место гувернантки, а пока ангажирована в театре Друри-Лейн. Эрнест спросил, ищет ли работу также и мисс Мейтленд с верхнего этажа, и услышал в ответ, что да, ищет — место модистки. Он верил всему, что бы ни говорила ему миссис Джапп.

Глава LIV

Этот демарш Эрнеста вызвал у его друзей всевозможные толки; общий глас был таков, что это так похоже на Понтифика — он вечно выкинет что-нибудь эдакое; но сама идея в целом похвальна. Когда Кристина, поделившись новостью со своими соседями-клириками, почувствовала, что они склонны одобрять поведение её сына, которое идеализировали как самопожертвование несравненно большее, чем оно было на самом деле, не смогла удержаться, и её снова понесло. Ей не очень нравилось, что он поселился в столь неаристократическом районе, но его дела, возможно, попадут в газеты, и его заметят большие люди. Кроме того, это должно быть очень дёшево; в среде этих бедняков он сможет почти ничего не тратить, а большую часть своего дохода откладывать. Соблазны и искушения? — какие же могут быть соблазны и искушения в таком месте! Довод насчёт дешевизны был самым большим козырем из всех, которые она выкладывала перед Теобальдом, ворчавшим, что никак не одобряет сумасбродства и самомнения своего сына: когда Кристина привела этот довод, он сказал, что в этом что-то есть.