Эммануэль Арсан - Эммануэль. Верность как порок

• Название: Эммануэль. Верность как порок
• Автор: Эммануэль Арсан
• Жанр: Эротика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-83919-3

Неотразимую Эммануэль ждут новые любовные приключения.

Жизнь в Бангкоке, как и союз с Жаном, остались для нее в прошлом. Эммануэль второй раз замужем, что, как она считает, справедливо: у Жана тоже есть возлюбленная, Аурелия.

Ревнует ли Эммануэль? Увольте! Ведь это отличное начало для пикантной истории!

---

Она все еще размышляла об этой проблеме, когда пришла к дому человека, которому после всех своих изысканий так и не смогла подобрать определение.

На дверь был прилеплен квадратный листочек:

«Вернусь в 19 часов».

Именно на это время они и договаривались. Эммануэль пришла на пять минут раньше.

Часы на церкви уже начали отбивать начало часа, и в это время на углу улицы появился Лукас. Едва заметив Эммануэль, томившуюся в ожидании, он ускорил шаг, но бежать не стал. Возможно, чтобы не уронить пакеты, которые он нес в руках. В них были упакованы хлеб, продукты и бутылки.

– Мы не будем ужинать в арабском ресторанчике?

– Нет, сегодня у нас праздник.

– Отлично. Что ты купил?

Он загадочно посмотрел на Эммануэль, но потом, когда порыв ветра, примчавшийся со стороны небоскребов, внезапно охватил Эммануэль и взметнул ее волосы, прилепив к ним веточки, лепестки и листики, скрутил ее юбку в спираль, восходившую вдоль бедер, проник в вырез ее корсажа и наполовину раскрыл его, продемонстрировав Лукасу великолепную грудь, которую, казалось выпек сам Пуалан[15], ученый заинтересованно осмотрел обольстительную женскую фигуру.

Эммануэль была застигнута врасплох диким порывом ветра и неожиданно для самой себя засмущалась. Вместо того чтобы воспользоваться этим обстоятельством, чтобы подарить изобретателю своего фантастического платья такой же спонтанный спектакль, который она накануне вечером предоставила посетителям галереи, Эммануэль подчинилась рефлексу, известному еще со времен земного рая: она двумя руками попыталась собрать ткань платья, чтобы прикрыть тело.

Но это лишь добавило неловкости. Лукас увидел образ, будто бы созданный воображением художника, изображающего тела безумных женщин, плодов полной раскрепощенности и невероятной фантазии. Этот образ, казалось, был создан из дерева, еще покрытого корой, мхом и любовными шипами. Его окружало сияние робкой утренней зари, которое, казалось, вот-вот должно было испариться с их тел и обнажить наготу и сочность.

Можно было подумать, что эта картина была написана кистью художника XIX века, она казалась довольно непристойной: выбившаяся из корсажа грудь, полуоткрытые губы, сомкнутые ресницы, руки, сжатые между бедер…

Если бы Лукас разбирался в искусстве, то наверняка догадался бы, что этот «целомудренный» жест как раз и вызывал изысканную похоть. Все это напоминало копию образа Офелии, которая, по замыслу ее создателя, ласкает сама себя. И вихрь, который сорвал с нее одежду, был настолько прекрасен, что она готова была разделить удовольствие с возжелавшим ее тело.

Но в тот день у молодого человека не было времени для искусствоведческих изысканий: ветер стих и развеял все эти химеры с такой же внезапностью, с какой их и породил.

Эммануэль пришла в себя, быстро привела в порядок одежду и сунула руку в карман Лукаса, чтобы найти там ключ и открыть входную дверь.

Пронзительный свист заставил девушку отпрянуть назад с такой скоростью, будто ее укусил зверь.

– Виноват! – извинился ученый. – Я не обновил отпечатки пальцев.

Взяв пакеты поудобнее, он вытащил ключ, сдавил его большим и указательным пальцами и затем вновь вставил в замок. Дверь тут же открылась.

Эммануэль с запозданием подумала, что этот дом полон загадок. И она высказалась в свойственной ей манере:

– Ты мне еще не показывал свою гремучую змею.

– Я хочу научить ее распознавать твои отпечатки. Ведь лифт уже повинуется твоему голосу. Если получится, я смогу наконец дать тебе ключ.

– Зачем?

– Потому что ты – единственный человек, которого я принимаю в своем доме с удовольствием. Кто еще посмеет позвонить в мою дверь, когда я работаю, и при этом получит от ворот поворот?

– Ты хоть иногда не работаешь?

– Например, сейчас. Ты не заметила, что я надел фрак?

– Заметила. И мне очень нравится его цвет. Тебе он идет гораздо больше, чем твои каторжные одежды.

Но потом Эммануэль все же не удержалась от реплики:

– К чему эти излишества? Праздничная одежда, поход в магазины?

Но внезапно она прервала свою эскападу и восхищенно воскликнула:

– Святая Маргарита Мария Алакок![16]

Лукас нажал на выключатель, который управлял общим освещением лаборатории. Но прожекторы и потолочные светильники остались погашенными. Вместо их неподвижного света в широкий прямоугольник, куда дневной свет проникал лишь фильтрованным, смягченным – шепчущим, как любила говорить Эммануэль, – из бойниц, пробитых высоко на стенах, по всей комнате вдруг заискрилось, задрожало перемещающимися бликами сияние изумрудов, топазов, аквамаринов, бирюзы, гранатов, сапфиров, аметистов, карнеолов, опалов и рубинов.

– Как красиво! – воскликнула Эммануэль. – Я как будто в космосе! Как тебе удалось привлечь столько метеоритов и настроить игру их света?

Но ее практичность взяла верх над поэтическим настроением, и, прежде чем Лукас успел ответить на первый вопрос, она спросила:

– Все эти включенные приборы и лампочки не перегреют твое оборудование? Не повредят твоим микросхемам? Не взорвут мозг компьютерам? Я раньше замечала, что у тебя работают одновременно не больше четырех-пяти компьютеров.

– На самом деле они не работают, лишь включены в сеть. И только для того, чтобы украсить помещение. Ведь без должного освещения нет и праздничного настроения, не так ли? Пусть они выполнят роль китайских фонариков или фейерверков.

– Великолепно! Но что же мы празднуем? Первый показ твоей исчезающей ткани вчера вечером?

– Это, – ответил Лукас, – уже в прошлом. Сегодня после полудня я получил еще одну новость: результат биологических тестов, который я с нетерпением ожидал, хоть они и были формальными. В моей «Формуле 8» нет ни следа токсичности, и она полностью переносима! Я знал это и раньше, но хотел быть уверенным на все сто процентов, чтобы не отравить тебя. Все о’кей! Мыши и морские свинки остались такими же резвыми, как и я, когда переходил от белого вина к красному и от шампанского к шартрезу. Кстати, что будем пить сначала?

Эммануэль посмотрела на вино и воскликнула:

– Ну и поворот! Но почему же ты изменил своим винам из Прованса? Они в чем-то провинились перед тобой?

– Нет. Но я их пью каждый день: это своеобразное топливо для мыслей, оно не подходит для развлечений.

Эммануэль хотела бы, чтобы Лукас еще немного рассказал о результатах исследований, ей не все было понятно.

– Лукас, обычно ты выражаешься яснее. Что еще ты изобрел? Нечто съедобное?

Он почувствовал в ее голосе опасение и развеселился:

– Не бойся! Впрочем, узнаешь за ужином. А теперь – за дело!

Он положил в печь полупрозрачный контейнер, с которого снял крышку.

– Что это? – спросила Эммануэль.

– Пирог из гусиной печени.

– Самонагревающееся суфле!

– Нет, оно превращается в бабочку. Ты видишь лишь куколку. Пока она будет эволюционировать, у нас будет время для закуски.

– А есть еще и закуска?

– Да, но только одна: авокадо с икрой, королевской икрой, как меня уверяли. Очень бледной. Как жемчуг. Она – молочная.

Эммануэль восхищенно присвистнула.

– На десерт, – завершил Лукас, – мы вернемся к более привычной кухне: к торту с манго.

* * *

Эммануэль помогла Лукасу накрыть на стол. Она пожалела, что он не подумал о цветах, и предложила зажечь свечи.

Эта идея, по всей видимости, шокировала Лукаса:

– О чем ты говоришь? Оттуда у меня это старье? Может, тебе еще и цветы нужны?

«Даже у гениев есть свои недостатки, – мысленно утешила себя Эммануэль. – Так или иначе, для моего дыхания это пойдет на пользу. Нарциссы Аурелии меня прилично одурманили».

Ужин удался на славу, хорошее настроение Эммануэль и Лукаса преобразовалось в приятную эйфорию. Эммануэль свернулась калачиком в большом кресле из синтетической кожи и стали, которое служило Лукасу наблюдательным постом, когда тот был один. Сам он расположился на семицветной подушке. Эммануэль отметила, что не видела ее раньше.

– Она была в лаборатории. Я ею воспользовался, чтобы сориентироваться.

И чтобы не оставить гостье времени на вопрос «Сориентироваться в отношении чего?» – он добродушно вернулся к старой истории:

– Так ты говорила, что на выставке все прошло хорошо?

Эммануэль ответила философски:

– Для окружающих – да. Для науки – не очень. У твоей ткани есть некоторые недостатки.

– Это невозможно. Она саморегулируется, ткань абсолютно надежна.

– Видимо, неисправность в блоке управления.

Но Лукас был категоричен:

– Нет! Он тоже надежен на сто процентов. Я его испытывал.

– Возможно. Но все-таки можно предположить, что на пятьдесят процентов он барахлит.

– Он не подчинялся, когда нужно было сделать ткань невидимой?

– Скорее, он не хотел возвращать ее на место. Отдаю ему должное: ему присуща психологическая тонкость. В общем и целом он доставил удовольствие большому количеству людей. Без него я не могла бы добиться такого успеха. Что бы я ни говорила, но я не всегда такая смелая, какой могу показаться. Иногда я бываю трусоватой. Но твой механизм не оставил мне выбора.