Ольга Эдельман - Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках

• Название: Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках
• Автор: Ольга Эдельман
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-7598-1352-1

Половина жизни Иосифа Джугашвили-Сталина прошла до революции 1917 года. Эта часть его биографии вызывает множество споров. Политические враги заявляли, что он был агентом тайной полиции или бандитом. Его заслуги в революционной борьбе были сильно преувеличены официальными льстецами.

Неверно думать, что о жизни Сталина до революции известно мало. Напротив, существует очень много источников: воспоминаний соратников и врагов, партийных и полицейских документов. Проблема в том, что среди них мало объективных и достоверных, биография Сталина очень рано стала полем политических войн в борьбе за власть. Понять, как и почему источники искажают истину, – вот увлекательная задача для исследователя.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей.

---

Кажется очевидным, что в условиях формирования культа Сталина и утверждения официальной идеологии была неизбежной фальсификация недавней истории, а подлинная история, опирающаяся на документы, становилась совершенно неуместной. Но только ли потому, что из революционных анналов приходилось вычеркивать одну за другой фамилии большевиков, «оказавшихся врагами народа», чьи имена теперь не подлежали упоминанию, а заслуги следовало приписать верным сподвижникам вождя? Критики Сталина полагали, что он прежде всего боялся разоблачения своего темного прошлого, оттого история по его приказу подвергалась ревизии, а архивы – чистке и изъятиям. Эта точка зрения была очень распространена в эмигрантских кругах и базировалась на убеждении в истинности слухов, что Сталин был агентом охранки и уголовником. Однако слухи эти на самом деле вряд ли когда-либо имели под собой документальную основу, а в том, что в СССР была проведена чистка полицейских архивов, были убеждены не имевшие к ним доступа эмигрантские авторы, но отнюдь не хранившие тогда и хранящие по сей день эти фонды сотрудники архивов[23].

Между тем, просмотрев большое количество историко-партийной литературы и периодики, могущей иметь отношение к молодости Сталина, изданной как в сталинскую эпоху, так и до, и после нее, я заметила одну ускользавшую от внимания исследователей тенденцию. В 1930-е годы из рассказов о революционерах-подпольщиках постепенно исчезает ряд сюжетов: остросюжетные подробности похождений боевиков-бомбистов, экспроприации, убийства штрейкбрехеров, предателей и полицейских агентов, вообще покушения и теракты, транспортировка оружия и проч., – то, что так любили живописать партийные летописцы 1920-х годов и чем полны были до некоторых пор страницы журнала «Пролетарская революция». Описания всего, связанного с техникой революционной работы (способы перехода границы, устройства подпольных типографий, принцип создания гектографа), также уходили со страниц историко-партийных публикаций сталинской эпохи. Заметим, что параллельно тогда же была практически закрыта тема истории террористов-народовольцев, которые хоть и были не марксистами и, хуже того, прямыми предшественниками эсеров, но в 1920-х, а затем 1960-1980-х годах вполне успешно вписывались в ряды героев-революционеров. Симптоматично, что журнал «Пролетарская революция» не пережил военных лет и перестал выходить в 1941 году. В 1930-х история подполья стала пресной, чинной, состоящей исключительно из штудий марксизма, листовок, публицистики, изобличения идейных противников, организационной и агитационной работы (без уточнения, что именно подразумевали эти расплывчатые термины), ну, и разумеется, моментов, когда большевики возглавляли восстания трудящихся масс. Было ли это связано с тем, что лично Сталину нечем было похвастаться по части «боевой работы»? Очевидно, такое объяснение не годится, соответствующие эпизоды в биографии Сталина были, а роль его в этом точно так же могла бы быть раздута и преувеличена, как и в любом другом отношении. Кстати, она и преувеличивалась, но, как это ни парадоксально, в той самой негласной, антисталинской устной традиции воспоминаний старых большевиков и меньшевиков-эмигрантов, приписывавшей Сталину непосредственное участие в тифлисской экспроприации 1907 года и бандитские рейды в охваченном революционными выступлениями Баку.

Представляется, что имелась еще одна серьезная причина для умолчаний, не связанная с личной историей советского вождя и его перешедших в разряд «врагов народа» однопартийцев. 13 декабря 1931 года Сталин дал обширное интервью немецкому писателю Эмилю Людвигу. В ходе беседы был задан примечательный вопрос: «Людвиг. За Вами десятки лет подпольной работы. Вам приходилось подпольно перевозить и оружие, и литературу, и т. д. Не считаете ли Вы, что враги Советской власти могут заимствовать Ваш опыт и бороться с Советской властью теми же методами? – Сталин. Это, конечно, вполне возможно»[24].

В самом деле, разве советское правительство, утвердившись у власти, было заинтересовано в пропаганде техники подпольной работы? Не значило ли это на собственных официозных изданиях обучать своих потенциальных противников?[25] Кроме того, не берусь утверждать, что именно таков был ход мысли Сталина, но ведь правящей партии следовало позаботиться о своем престиже. Советские руководители претендовали теперь на роль солидных, серьезных государственных деятелей, разве пристало им рассказывать о своем участии в таких делах, как контрабанда оружия или кустарное изготовление бомб? Гораздо благопристойнее был образ партийных публицистов, доблесть которых проявлялась в организации подпольных типографий да смелых побегах из ссылок.

В таком ключе и должна была, очевидно, быть выдержана официальная биография вождя. Уже сложившаяся традиция партийного историописания, декларируемые идейные и моральные ценности большевика, принятый у высших партийцев этикет и стиль публичного поведения задавали достаточно узкие и сложные для исполнителя рамки. Ведь предполагалось, что идеальное жизнеописание великого вождя должно стать результатом изучения документальных свидетельств, строгих научных изысканий. Ни в коем случае никто не дал бы сотрудникам Института Маркса – Энгельса – Ленина (ИМЭЛ) прямого задания сочинять и фальсифицировать биографию Сталина. Все участники процесса должны были делать вид (если не вправду верить), что речь идет именно об изучении свидетельств прошлого. Таким образом, задача создания «правильной» биографии вождя становилась практически нерешаемой.

Выходом стала демонстративная «сталинская скромность», важная часть его образа, подчеркивавшаяся пропагандой. По выражению Яна Плампера, автора недавнего исследования визуальной составляющей сталинского культа, посвятившего «сталинской скромности» отдельный раздел своей книги, «сложился образ Сталина, находившегося в откровенной оппозиции к своему собственному культу или в лучшем случае неохотно его терпевшего»[26]. В 1935 году Е. Ярославский просил разрешения Сталина на доступ к архивам ИМЭЛ для составления его биографии. Сталин на письме Ярославского оставил резолюцию: «Я против затеи насчет моей биографии. У Максима Горького тоже имеется намерение аналогичное с Вашим […] Я устранился от этого дела. Я думаю, что не пришло еще то время для биографии Сталина!!»[27]. Это был поистине остроумный и дальновидный маневр:

Сталин под видом нежелания «выпячивать» свою личность пресекал излишнее любопытство касательно своего прошлого, заодно оставляя себе возможность отбирать то, что он сам считал годным для печати. Таким образом, снималась проблема соответствия между неумеренными славословиями, восхвалением выдающейся роли вождя и значительно более скромной исторической реальностью: последней предстояло пока пылиться в архиве.

В делах сталинского архива сохранилось значительное количество образчиков представленных на согласование текстов о нем с его резолюциями[28]. Иногда он кратко, но выразительно мотивировал свое решение, как, например, случилось с опусом его детского приятеля Г. Елисабедашвили, решившего написать о детстве и юности Сосо Джугашвили: «Против опубликования. Кроме всего прочего, автор безбожно наврал. И. Сталин»[29]. Но главный мотив этих резолюций сводился к ссылкам на базовые тезисы русского марксизма о партии и роли личности в истории: «Зря распространяетесь о “вожде”. Это не хорошо и, пожалуй, не прилично! Не в “вожде” дело, а в коллективном руководителе – в ЦК партии»; «Упоминания о Сталине надо исключить. Вместо Сталина следовало бы поставить ЦК партии»[30].

Исследователи фонда Сталина полагают, что даже при формировании своего секретного до поры архива он тщательно следил за тем, как эти материалы будут обрисовывать его образ, и заботился о создании впечатления скромности и нелюбви к избыточной лести[31]. Впрочем, заглянув в некоторые из отвергнутых им сочинений, нельзя не заметить, что Сталин не был лишен определенного чувства меры и отказывался выпускать в свет тексты действительно опрометчивые, нелепые или не учитывавшие нюансы столь тщательно продуманного образа. По-видимому, предпочтительны были тексты, восхваляющие Сталина в рамках современности, привязанные к текущим событиям, ретроспективные же вкрапления не поощрялись, тщательно отбирались и дозировались. Среди отвергнутых рукописей имеются, например, книги о детстве и юности вождя, ориентированные на детскую аудиторию (как упомянутая работа Елисабедашвили, а также книга другого его детского друга П. Капанадзе[32]).

Стоит обратить внимание, что художественнодокументальная литература, посвященная молодому Сталину, не поощрялась. Мы не найдем о нем того количества назидательных рассказов для детей, документальных повестей о похождениях большевика-подпольщика, вообще беллетризованных его биографий, какими изобиловал насаждавшийся в позднем СССР культ Ленина или какие писались о других известных большевиках (вспомним хотя бы многократно переизданную повесть А. Голубевой «Мальчик из Уржума» о юном Кирове). Полагаю, что в этом контексте следует рассматривать и запрещение пьесы М.А. Булгакова «Батум»: дело было не столько в конкретных промахах автора или отношении к нему Сталина, сколько в нежелательности самого биографического жанра.