Аньес Ледиг - Мари в вышине

• Название: Мари в вышине
• Автор: Аньес Ледиг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10744-1

Герои романа французской писательницы Аньес Ледиг «Мари в вышине» – вполне себе земные люди, только очень разные. Тридцатилетняя Мари – фермерша, а это значит вкалывать по восемнадцать часов в сутки без отпуска и выходных, коровам ведь не скажешь: «Пока! Вернусь через неделю»; только и радости, что ее маленькая дочурка. Неуклюжий и замкнутый Оливье – полицейский в сельском округе. Жизнь их не баловала: мать Мари бросила ее в раннем детстве, девочку вырастили дедушка с бабушкой, а Оливье от родителей достались лишь воспоминания об их ссорах да шрам на подбородке. Оба мечтают о счастье, но у каждого свои скелеты в шкафу, а характеры круче некуда. И вот война объявлена! Исход неясен.

---

И все же Жан-Рафаэль перешел границы. Все знают, что он не семи пядей во лбу. Но тут его совсем занесло – а все из-за того, что он целыми днями пялится в телевизор, вот и решил взять пример с тех, кто зашибает деньгу одной левой. Но дойти до того, чтобы напасть на кюре, стырить церковную кассу и заявиться на мою ферму! Во-первых, почему на мою?

– Во-первых, почему на вашу ферму?

– Мне-то откуда знать! Может, потому, что ферма стоит в отдалении. А может, потому, что я не сделала ему ничего дурного, в отличие от многих других.

Лейтенант Деломбр объявился на следующий день после задержания, сразу после полудня. Он явно постарался не попасть на время дойки. Был холоден и отстранен. Ремесло копа ему очень подходит. И все же я предложила ему кофе. У нас не принято принимать людей в доме, не предложив им кофе. Он хмурил брови, как будто пребывая в постоянных размышлениях. Не думаю, чтобы это соответствовало действительности. Ему бы расслабиться немного, а то язву заработает.

Мы поговорили о Жан-Рафаэле. Ушло добрых полчаса на то, чтобы описать его и порассуждать о мотивах его поступка. Он парень ничего. Просто бедный брошенный мальчишка, родившийся под несчастливой звездой. Очень рано его как сироту поместили к Монике, в приемную семью. Ограниченный интеллект, этакий Форрест Гамп, только с ногами все в порядке. Возможно, из-за слабоумия его не усыновили и он так и оставался у нее на протяжении долгих лет. Наверно, ему тяжело было видеть, как другие дети уходят один за другим к новым родителям, а его никто не хочет. И сегодня его по-прежнему никто не хочет, за исключением Моники, которая в конце концов полюбила его, как собственного сына.

Не его вина, если у него дворники заедают.

Повзрослев, он остался у Моники. А куда ему было деваться? Диплома нет, в голове две извилины. С трудом выбили ему крошечную пенсию по инвалидности да пристроили деревенским дворником, сунув в руки метлу, чтобы как-то его занять. Естественно, при виде легких денег у него крыша едет. А поскольку в церкви на воскресной службе он всегда устраивается в задних рядах, то корзиночка с пожертвованиями мимо него проплывает довольно полной. Вот он и польстился…

– Вы хорошо его знаете?

– С детского сада, мы же одного года. И Готье тоже, кстати…

– Да? А мне он сказал, что родом из соседней деревни.

– Так ведь на три деревни один класс. Это вам не город! Что еще он вам сказал?

– Что вы с характером.

– И в чем проблема?

– Нет-нет, ни малейшей. Вы выставили меня на посмешище перед моими людьми, и ваши коровы внесли свой вклад, но все в порядке. Я переживу. Вот моя майка – нет, но это детали.

– А что на вас нашло? Наставили на меня свой пистолет, да еще и рявкнули!

– Такова процедура.

– Ну, если такова процедура… Тогда и у моих коров такова процедура. Протокол дойки, абзац три: Писать, какать надо вдосталь на непрошеного гостя.

Он не реагирует. Брови нахмурены. Холоден. Отстранен. Антипатичен. Язва на горизонте.

– А после детского сада?

– Он остался в деревне, я тоже, ну, более или менее, а значит, мы периодически видимся вот уже лет тридцать. И что ему теперь грозит?

– Возможно, тюрьма. Зависит от заключения психиатра.

– Печально, он ведь не злой.

– Он мог и на вас напасть!

– На меня? Ни малейшего риска. Он разок попробовал, лет в десять, во дворе. Я ему врезала между ног. Он минут пятнадцать простоял на коленях, так его мутило. Больше он никогда меня не трогал.

Даже теперь, когда мы с ним сталкиваемся, я вижу, как его правая рука слегка сдвигается вперед, инстинктивно прикрывая ширинку, как будто у него это в гены впечаталось. Все мальчишки-сверстники были свидетелями той сцены, и больше никто из местных не смел вокруг меня крутиться. Может, поэтому я осталась без мужа…

– А вы живете одна?

Рано или поздно он меня достанет своими вопросами.

– А что, это часть допроса?

– Более-менее. Но еще и предупреждение. Вы женщина, живете одна в довольно уединенном месте…

– И что с того? Или вы планируете поставить палатку и нести караул? Я прекрасно сумею за себя постоять. И Альберт все слышит.

– Альберт?

– Моя собака.

– А почему Альберт?

– Потому что тогда был год имен на «А». Был бы год на «Э», назвала бы Эйнштейном. Альберт отлично умеет пригнать двадцать коров с поля, и ни одна не отобьется от стада.

– Я всегда мечтал о бордер-колли. То, на что они способны, просто потрясающе.

– В квартире им плохо, им нужно стадо.

– Знаю, поэтому у меня и нет собаки.

Стоило нам заговорить о собаке, морщинка между бровями исчезла – словно маска спала. Особенно когда я упомянула о единственном недостатке Альберта: он ест пауков. Само по себе это скорее достоинство, ведь обычно без пылесоса не обойтись. Проблема в том, что если попадется здоровый паук, то пса надо заставить выплюнуть его. Поначалу я думала, что он постепенно отучится, но ничего не поделаешь, это сильнее его. А на ферме крупных пауков пруд пруди. Тогда я приучила его блевать на улице. Уже кое-что. Лейтенант, казалось, разрывался между отвращением и восхищением геройством моей собаки. Мне даже почудилась легкая улыбка. Такая же мимолетная, как падающая звезда. Если не смотреть в нужный момент в нужную точку, то пропустишь.

Слово за слово, мы проговорили больше часа, постепенно удаляясь от темы расследования. Собака, коровы, как устроена ферма, что я делаю с молоком. Странно. Этот на первый взгляд неприятный коп сумел перевести разговор на другую тему, заставив меня забыть и что он коп, и что он неприятный. У меня почти из головы выветрилось, что накануне он наставил на меня пистолет. Но что за игру он затеял?

После его ухода я, налив себе кофе, попыталась определить, какое впечатление он на меня произвел. И долго не могла нащупать. Он похож на полый кирпич с начинкой из миндального крема. Внешне серый, жесткий, шершавый – словом, почти отталкивающий тип, но с богатым внутренним содержанием. А главное – он показался мне уязвимым. Из-за вечно озабоченного вида у него на лбу прорезалась трещина – как на стене за домом, у огорода. Стена грозит обрушиться, так что в один прекрасный день мне придется ее чинить. Я с этим все тяну и тяну, потому что не люблю работать с бетоном; после такой строительной деятельности у меня три дня все тело ломит.

А полый кирпич может сколько угодно считаться кирпичом, но, если по нему пошли трещины, он нагрузки не выдержит. Есть такие люди: вроде и неприятные, и тоску наводят, и симпатии не внушают настолько, что пропадает всякая охота иметь с ними дело, и однако, иногда совершенно невольно, взглядом или жестом они умудряются вас чем-то зацепить, как ни отгораживайся. Они уходят, а вы вдруг ловите себя на том, что думаете о них с теплотой.

Не знаю, означает ли трещина у него на лбу начало обрушения или тот факт, что свои стены он возводил без должной сноровки. Или же это отметина куда более глубокого разлома. Узенький проход в гигантскую каверну, хранящую нежданные сокровища. Теперь я представляю его пещерой Ласко[5]. Что только в голову не лезет! Вообще-то, кирпич с миндальным кремом не многим лучше. Не удивляйтесь, есть у меня такая особенность: вечно выдумываю всякие несуразности.

Я по-прежнему кручу ложечкой в кофе, хотя сахар должен был раствориться минуты две назад, погрузившись в размышления об этом типе – влез в мою жизнь неожиданным и неприятным образом и все же кажется мне трогательным. Наверняка только мне. Бабуля вечно ворчала, что я так и норовлю притащить домой какую-нибудь покалеченную зверушку, найденную на обочине. А теперь, на ферме, больные животные всегда тянутся ко мне.

Словно я их притягиваю.

Мари Берже, обреченная подбирать беззащитных израненных крошек. С такого рода наклонностями она далеко пойдет…

А кто позаботится обо мне? Я тоже уязвима и изранена. Вот уже шесть лет, а все не проходит.

К счастью, рядом Антуан.

Когда я задаюсь вопросом, что бы я без него делала, он отвечает: То же самое, но по-другому. Зато вопрос а ты без меня? даже не приходит ему в голову.

3

Эта маленькая фермерша ничего не боится. Пусть здесь, в Ариеже, кругом горы и покой, ее дом стоит совсем на отшибе. Правда, внизу, сразу за поворотом, обретается чета глухих старичков, но от них так или иначе никакого толка. Я в курсе, потому что опрашивал их, пытаясь узнать, не заметили ли они какого-нибудь движения в окрестностях Верхолесья. Они не слышали даже моих вопросов. Старикан свернул кулек из бумаги в форме рожка и приложил его к уху, чтобы уловить звуки. Интересно, слуховые аппараты досюда еще не добрались? Фермерша может визжать, как недорезанная свинья, и все впустую, если только у старика не будет этого кулька в ухе.

Вот что меня нервирует: некоторые люди начисто лишены чувства опасности. Зато потом вызывают полицию, а что та может поделать, кроме как запротоколировать нанесенный ущерб? К тому же фермерша довольно миленькая, наверняка кое-кто может польститься.