Тира Соколовская - Тайные архивы русских масонов

• Название: Тайные архивы русских масонов
• Автор: Тира Соколовская
• Издательство: Вече
• Жанр: Религия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-1856-3

«Ложа Орла Российского», «Ложа Соединенных Славян», «Ложа Изиды», «Ложа Озириса к Пламенеющей Звезде»… Что скрывается за этими звучными названиями масонских организаций России? Древняя мудрость или притязания на политическую власть? Чтобы ответить на эти вопросы, лучше всего обратиться к первоисточникам и к документам. Именно так поступают авторы этой книги — и Тира Оттовна Соколовская, работавшая столетие назад, и Дарья Дмитриевна Лотарева, благодаря которой сейчас увидели свет эти уникальные памятники русской эзотерической культуры.

---

Необходимость проповеди указывалась во многих сочинениях масонов. Схема этой проповеди была проста. Будь ревностный проповедник наших доктрин, учили масоны, помни, что ты выполняешь высокую социальную миссию. Нужно стирать между людей различия в расах, сословиях, вероисповеданиях, мнениях, государствах; нужно уничтожить фанатизм и суеверие; нужно разрушить вражду наций и этим избавиться от бича войны; нужно сделать из всего человеческого рода одну семью. Как бы в противовес изречению Христа о том, что его царство не от мира сего, масоны говорили, что их царство вполне от мира и что они созидают рай на земле, земной эдем. Христос предписывал жертвы и награду за них обещал на небе; масоны тоже предписывали жертвы, но награду обещали на земле. Христианство и масонство взаимно дополняли друг друга.

Для исправления человеческого рода члены масонского ордена обязывались сражаться со злом, проповедовать добро и будить общество, уснувшее в буржуазном самодовольстве. В песнях они взывали к братьям: «проснитесь, братия, проснитесь», ибо

седеет время, гибнут веки,
летят пернатые часы,
а вы, о братья-человеки,
влюбились в тленные красы!

Братья приглашались оставить «мирскую суету» и богатство. В этой же песне пелось:

Мирскую суету оставьте,
низриньте роскоши кумир
и нравы ваши здесь исправьте!
Вам льстят одни чины, богатство,
и тени их вас веселят,
неведомо меж вами братство,
пороки сердце в вас делят.
Проснитесь, братие, проснитесь!

В другой песне пелось:

Оставьте гордость и богатство,
оставьте пышность и чины,
в священном светлом храме братства
чтут добродетели одни.

Надо не только строить храм самому, но надо вербовать новых работников. Боязнь исповедовать истину не соответствует масонскому духу; о привлечении новых членов старался всякий, кто был увлечен учением, и каждый масон желал видеть в ордене наибольшее число людей. К проповеди, к пропаганде прибегали почти все братья, одни, конечно, с большим успехом, с большим уменьем, другие — с меньшим. Адепты находились всюду. Во время веселой пирушки удачно брошенное слово западало иногда в душу слушателя и приводило его в ложу. Иногда масон-пропагандист действовал своею речью долго: то с строгою обдуманностью, то с простым уговором попробовать вступить в орден, надеясь в этом случае на дальнейшее влияние среды. В мемуарах бывших масонов нередко передаются поводы вступления их в орден. Отмечу из нескольких мемуаров описание того момента, когда будущие масоны решаются вступить в орден; некоторые мемуаристы считают, что это вступление последовало случайно, между тем оно явилось следствием строго обдуманной политики «уловления» и, быть может, было уже заранее предугадано масонами-пропагандистами. В доме Оленина, пишет Вигель, он встречал одного «московского князька Голицына, который стороной, обиняком, иносказательно, раз говорил со мною об удовольствии, коим люди весьма рассудительные наслаждаются вдали от света», я слушал его со вниманием, «и наконец он предложил мне быть проводником моим в масонскую ложу»; Вигель в конце концов «дал ему отвезти себя». Михайловский-Данилевский упоминает, что он был увлечен в масонство беспрестанными рассказами страстного масона, флигель-адъютанта Брозина, который, живя с ним вместе во время войны 1813 года, почти каждый вечер повествовал о «прелестях» масонских; когда же первый шаг был сделан и Данилевский был принят в ложу, к дальнейшему занятию масонством его увлекло любопытство проникнуть в тайны; быть может, он тотчас же отстал бы от ордена, но большинство масонов, с которыми он встретился, производили выгодное на него впечатление. Кутузов в письме к Трубецкому от 4 июля 1791 г. упоминал, что он и Сацердос были убеждены Шварцем оставить службу для целей масонских и пожертвовать для ордена всем своим мирским благополучием[159]. Неизвестный масон пишет[160]: «Я сделался прикосновенным к братству на двадцать первом году моей жизни; до сего времени мне никогда не случалось думать или догадываться, что такое масонство; хотя знал я, что есть на свете и защитники, и гонители каменщичества, но ничего о нем не слыхал, ничего не знал; первый человек, на которого мне указали как на масона (это был брат Грес-сан), вдруг возродил во мне желание вступить в братство; оно сделалось вдруг так сильно, что не позволило мне и размыслить о дерзком предприятии вступить в общество». По словам Титова, в начале 1785 г. на одной пирушке он встретил одного масона, который начал ему восхвалять масонство тем, что тут наблюдается равенство, что в ложе можно познакомиться и подружиться с влиятельными людьми, и при этом сделал ему вопрос, не желал ли бы он вступить в орден, обещая в утвердительном смысле свое содействие. Титов согласился и дал руку. Все это он считал «ничего не значащим разговором» и спокойно возвратился домой. Однако масон-пропагандист отыскал его чрез несколько времени и сказал, что он со своей стороны «сделал, где надлежит, предложение и что принять согласны»[161]. Шулепников в письме к П.И. Голенищеву-Кутузову 30 ноября 1819 г. писал про Н.З. Хитрово: «Мне кажется, что его нужно и должно направить; сердце его тронуто»[162].

Разумеется, «уловление» не всегда удавалось. «Много раз старались меня вовлечь в общество масонов, — писал А.П. Ермолов А.А. Закревскому 20 мая 1819 г.[163], — я не опровергаю, чтобы не было оно весьма почтенно, но рассуждаю, как простой человек, что общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимости быть тайным; Сипягин[164]для тона был масон». Многие современники видели в масонах врагов рода человеческого и были искренно довольны, что запрещением масонства был положен конец ложам; при отобрании подписок о непринадлежности к масонству многие не скрывали своего удовольствия. Особенною резкостью отличалась подписка генерал-майора Трухачева. «Всегдашнее мое обращено было внимание, — писал Тру-хачев[165], — отдалять молодых неопытных людей, даже и не моей команде принадлежащих, от сего презрительного скопища молодых философов; 1822 г. 1 августа спасительный указ избавил невинных, могущих быть ввергнутыми змеиным обольщением в адские пропасти».

Первая ступень в успехах пропаганды заключается в том, чтобы внедрить сомнение. Раз сделана прививка сомнения, то пропаганда стала уже действовать. По словам кн. А.Н. Голицына[166], А.А. Ленивцев был известен за человека «отличного ума и благочестия»; он был употреблен Кошелевым для приведения в масонство Голицына: он говорил «сладко» и завлекательно, и не только красноречиво, но сильно и убедительно; изложение его мыслей отличалось «мягкостью» и ясностью. По выражению Голицына, миссия Ленивцева была неудачна, и цель его пропаганды не была достигнута. На самом же деле пропаганда Ленивцева была успешною, так как он заронил в душу Голицына сомнение в праведности его жизни, хотя для самого Голицына казалось, что речи Ленивцева не достигли цели. Речи эти встревожили религиозный формализм Голицына, который полагал истинное христианство в наружных бдениях, постах, устной молитве, даже в лишении некоторых жизненных удобств. «Что же это за христианство, — думал тогда про себя Голицын, — сладко едят, протяжно смакуют и говорят еще громкие сентенции о душе и ее безотрадных лишениях». Тот же Ленивцев на сознание Голицына, что в самоисправлении ему труднее всего отказаться от женской любви, выслушал это сознание и ответил, что приношение в жертву лишь того, отказ от чего не составляет большого труда для него, доказывает только желание заключить удобную сделку со своею совестью.

«Истинный брат в шумных мирских обществах, в кругу своих знакомцев везде сражается со злом», — так поучал масон-руководитель того неизвестного профана, автобиография которого осталась в делах Ланского и из воспоминаний которого были приведены уже выше цитаты. Таким «истинным братом» был художник Олешкевич. По словам Пржецлавского[167], Олешкевич, бывший, «после сенатора графа Адама Ржевусского, начальником польской ложи», по своей учености, высокой степени, занимаемой в ордене, и по прекрасным качествам души, пользовался во всех ложах необыкновенным почетом. «Не говоря уже о средних классах, — пишет Пржецлавский, — петербургская знать, почти вся состоявшая из адептов, искала его дружбы», и «его энциклопедическая ученость, а главное, редкие качества души, редкие христианские добродетели, особенно смирение, не допускавшее в нем и тени гордости от таких успехов, приобретали для него любовь и уважение у всех, знавших его».