Амадо Эрнандес - Хищные птицы

• Название: Хищные птицы
• Автор: Амадо Эрнандес
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1976

Роман Амадо Эрнандеса, знакомого нашим читателям по сборнику стихов «Зерна риса», посвящен трагическим дням оккупации Филиппин японскими милитаристами и борьбе филиппинских крестьян с местными помещиками в послевоенные годы. В пестром калейдоскопе с динамической быстротой проходят перед нашим взглядом множество героев: с одной стороны, такие замечательные вожаки народа, как Мандо Пларидель, с другой — оккупанты и их местные приспешники, вроде помещика Сегундо Монтеро. В яростном столкновении идей и оружия вырисовывается торжество той свободы, делу которой отдал свою жизнь Амадо Эрнандес.

---

Мандо внимательно смотрел на Тата Матьяса, пытаясь отыскать в нем какие-нибудь признаки старческого слабоумия, столь естественные в человеке, которому за семьдесят, но не обнаружил и малейшего знака. Старый революционер обладал ясным умом.

— Да, Мандо, если б мне было столько, сколько тебе, то я бы не колебался…

— В чем, отец?

— Я бы попытался отыскать богатства Симоуна.

Юноша удивленно взглянул на него.

— Да-да, попытался бы отыскать, — повторил Тата Матьяс.

— Но, отец… — прервал его Мандо, — ведь вы…

— Что я?

— Вы верите, что драгоценности Симоуна тот священник действительно бросил на дно моря?

Тата Матьяс понял, что хотел сказать Мандо.

— Отец Флорентино — это ведь не какой-нибудь вымышленный персонаж, — терпеливо пояснил он. — Это реально существовавшее лицо, филиппинский священник. Мой дед знавал отца Флорентино. А отец много рассказывал со слов деда о событиях, предшествовавших восстанию в Кавите…

Тата Матьяс напомнил Мандо историю праведного манильского священника, сына богатых и знатных родителей-филиппинцев, который поначалу и не думал быть священнослужителем, а намеревался жениться на своей прекрасной возлюбленной, но вынужден был подчиниться воле матушки, находившейся под влиянием архиепископа. Отец Флорентино пользовался всеобщей любовью и уважением. Однако очень скоро он ушел на покой и зажил в уединении, всячески стараясь избегать связи с филиппинскими священниками, которые, как выяснилось позднее, оказались причастными к восстанию в Кавите и были за это наказаны властями.

— Здесь где-то был его дом, где он прятал Симоуна. Отец Флорентино не был жаден до денег, не гнался подобно испанским монахам за мирской славой, — закончил Тата Матьяс.

Мандо признался старику, что Элиас и Симоун стали его кумирами, и пожалел о том, что о них так же мало известно, как о Радже Солимане и других народных героях.

— В этом и состояла цель иноземных захватчиков, — объяснил Тата Матьяс. — Они старались уничтожить все свидетельства героизма и саму память о героях нашего народа. Они хотели воспитать поколение рабов…

Мандо обещал Тата Матьясу обдумать и досконально выяснить, стоит ли пытаться разыскать сокровища Симоуна, чтобы потом извлечь их из воды.

— Из книги много об этом не узнаешь. Надо доискиваться до истины иным путем, — сказал он.

Нынешним вечером старый революционер и молодой партизан продолжили разговор о погребенных под водой сокровищах, как будто начали его только вчера, хотя с тех пор прошло уже четыре месяца.

Глава вторая

Полтора килограмма риса и несколько кусков вяленой рыбы, поданных на стол Тата Матьясом, были съедены мгновенно. Мандо и два его товарища совместили поздний обед с ранним ужином.

Убрав посуду, старик предложил гостям отдохнуть.

— Вот вам циновка и подушка. Располагайтесь, как дома.

Мандо взял скатанную тростниковую циновку, стоявшую рядом со старым сундуком, и расстелил ее на полу в комнате. Мартин и Карьо растянулись на ней и тотчас захрапели.

Мандо не захотел ложиться. Следуя неудержимому влечению, он спустился по лестнице вниз. Вдохнул всегда прохладный на такой высоте воздух и залюбовался проглядывавшей в просвете между ветвями деревьев круглой луной, окрасившей все вокруг в серебристый цвет.

— Что тебе не спится, Мандо? — окликнул его из хижины Тата Матьяс.

— Да так, смотрю вот, как здесь красиво ночью, — ответил молодой человек. — Я и не думал, что после сегодняшнего ненастья может наступить такая прекрасная ночь.

— На смену темной ночи придет светлое утро, — многозначительно проговорил старик.

Мандо сделал несколько шагов, и его взору открылась бескрайняя ширь океана. В солнечный тихий день вода в океане напоминала расплавленный изумруд. И каждый раз, когда из воды выпрыгивала рыба, она, будто огромный, сверкающий, великолепной огранки камень, исчезала в темной пасти фантастического чудовища…

Неожиданно луна скрылась за тучу, словно опасаясь холодного дыхания ветра. Мандо возвратился в хижину и присел на пороге рядом с Тата Матьясом.

— Когда я вижу серебро луны, бриллианты и изумруды моря, мне всегда приходят на ум сокровища Симоуна, — сказал он, мысленно продолжая разговор, который состоялся у них четыре месяца назад.

— А-а, богатства Симоуна! — рассмеялся Тата Матьяс. — Это совсем другое дело. — И добавил: — То, что ты видишь, это — мираж, игра воображения, а сокровища Симоуна — они на самом деле…

— Спрятаны на дне океана, — шепотом закончил Мандо.

Нет океана, в котором было бы невозможно достать дна, — заметил старик.

Мандо стремительно поднялся и сошел по лесенке вниз, взобрался на большой плоский камень и, стоя на нем, обратился к Тата Матьясу:

— Было время, когда вы были таким же молодым, как я. — Мандо старался придать своему голосу мягкость и необходимую почтительность, чтобы невзначай не обидеть старика. — Почему же вы тогда не искали сокровища Симоуна?

Губы Тата Матьяса искривила горькая усмешка, но голос не выражал обиды.

— Это — законный вопрос, — ответил он. — Лучше тебе знать причину от меня самого, нежели думать, будто я побуждаю тебя делать то, на что не решился в свое время сам.

— Дело вовсе не в этом, отец, — поспешил заверить его Мандо.

— Да нет, ты правильно спрашиваешь и не надо оправдываться. Мысль о том, чтобы достать сокровища Симоуна, сидит у меня в голове давно, уже несколько десятков лет, а точнее, с девяносто восьмого года. Именно поэтому я и поселился здесь. Но когда я увидел, что революцию предали те, кто должен был ее защищать, и пособничество врагу считается проявлением патриотизма, а продолжение борьбы — предательством, я отказался от своего давнишнего замысла и сказал самому себе! «Будет лучше, если сокровища останутся до срока на дне морском».

— А теперь, вы считаете, настало время достать сокровища и воспользоваться ими?

— Более, чем когда-либо, — не задумываясь, ответил старик.

— А почему?

— Потому что сейчас перед нами страшный и беспощадный враг. И народ страдает от притеснений оккупантов, как никогда прежде. Вы, партизаны, боретесь за правое дело, и только вы должны стать обладателями сокровищ, они сослужат вам добрую службу.

— Дли одного человека сокровища Симоуна — действительно целое состояние. Но чтобы освободить страну, оккупированную противником, этих сокровищ явно недостаточно, Наверное, не хватит даже на постройку одного военного корабля или нескольких самолетов.

— Я не говорю, что богатств Симоуна хватит, чтобы выиграть войну или обеспечить нас всем необходимым для борьбы с японцами. Ни деньги, ни оружие сами по себе еще не способны обеспечить победу. Скорее всего, тут решает дело мужество и героизм народа, не желающего покориться чужеземным захватчикам. Я хотел только сказать, что сокровища Симоуна — довольно существенное подспорье в борьбе. Его можно использовать и для того, чтобы разрушать, и для того, чтобы созидать. Если оно окажется в распоряжении патриотических сил, его можно использовать не столько во время войны, сколько потом, в мирное время. Не вечно же японцы будут находиться здесь.

Тата Матьяс вдруг умолк, ему показалось, что Мандо скептически усмехнулся.

— Наш отряд полностью уничтожен, только нам троим едва удалось спастись. — В голосе Мандо звучала горечь. — Теперь японцы наверняка денутся к основной партизанской базе в Инфанте. Я боюсь, что…

— Отряд уничтожен, — Тата Матьяс выхватил нить разговора у Мандо, — но жив ты и живы другие. Проигрыш в одном сражении еще не означает окончательного поражения. Разве противник не вошел в Манилу, не захватил Батаан и Коррехидор? Они установили свою власть. И это продолжается уже три года. Но скажи, разве теперь филиппинцы сопротивляются менее ожесточенно, чем в начале войны? Когда американцы сдались, страна оказалась предоставленной самой себе и вынуждена была сражаться один на один. И именно тогда сопротивление стало таким решительным и эффективным. В прошлом веке Наполеон вторгся в Испанию и Россию и захватил большую территорию, но не господствовал там ни одного дня. Точно так, же обстоят дела и с японцами на Филиппинах. Их дни сочтены.

— Жаль только, что среди филиппинцев нашлось немало людей, которые забыли о своем патриотическом долге и переметнулись на сторону врага, — с досадой заметил Мандо.

Он вспомнил, как по доносу Сегундо Монтеро едва не угодил в застенки японской контрразведки и только чудом ему удалось спастись.

— Не стоит растравлять себе душу мыслями о подлых предателях, — поспешил успокоить его старик. — Надо выработать в себе философское отношение к подобным вещам и помнить, что на свете существует не только добро, но и зло. Надо относиться к этому, как к неизбежному — как к отливу и приливу в океане, как к отлету птиц в теплые края, как к опаданию листьев осенью. Все это обусловлено самой природой.